Святитель Серапион, архиепископ Новгородский

Память его празднуется месяца января в 9-й день, месяца мая в 30-й день, месяца июля в 3-й день и месяца декабря в 23-й день

† 1569

«Почему Бог , почитаемый защитником христиан, попускает умерщвлять Своих чтителей? Гонения на христиан происходят по действию злых демонов. Эта борьба зла с добром, начавшаяся и допущенная Творцом свободных существ с падения злых духов и усилившаяся с воплощения Спасителя, пришедшего для сокрушения демонов, так что именем Его и ныне христиане изгоняют бесов. Бог не истребляет демонов и злых людей теперь же ради христиан. Но настанет время, когда злые духи и их последователи будут наказаны в вечном огне, а христиане за невинные страдания будут увенчаны славою и блаженством. По внушению злых духов всегда лучшие люди были ненавидимы, гонимы и умерщвляемы. Не удивительно, что христиане подвергаются тем большей ненависти, чем выше и святее их учение».

Святой Иустин, философ и мученик

В жизни великого между святыми Божиими Филиппа две части: жизнь пустынника и жизнь пастыря Церкви. Первою частью отвечал он словам Господа: «Буди верен до смерти» ( Откр.2:10 ). Во второй – выполнял слова Господа: «Пастырь добрый душу свою полагает за овцы» ( Ин.10:11 ).

Святой Филипп, в миру Феодор, родился 11 февраля 1507 г. Знатность происхождения и отличия предков по службе обещали ему блистательный ход в свете. Он происходил из знаменитого рода Колычевых. Дед его Иван Лобан Колычев пользовался доверенностью Иоанна III ; он был послом при Менгли-Гирее, занимал опасные посты: то воеводы передового полка, то начальника весьма важной Ивангородской крепости; под стенами последней он и сложил голову. Отец Феодора, Степан Иванович, старший из пяти сыновей Лобана, был любим великим князем Василием, как «муж, исполненный ратного духа». Преданный великому князю, боярин жил в Москве, тогда как братья его жили в Новгородских имениях; но не ослеплялся «высотою сана». Он любил читать полезные книги; когда же нужно было действовать для общей пользы, был тверд и решителен, «стропотные стези до конца стирая». Мать Феодора, Варвара, была набожна и благочестива; она и скончалась инокиней Варсонофией. Лучшим утешением для родителей Феодора было защитить обиженного, дать кров бесприютным, накормить и одеть нищего. Понятно, что сын таких родителей получил лучшее воспитание. Феодор учился, как и другие, по церковным книгам, и любовь к душеполезному чтению осталась в нем до гроба. Другим училищем был для него храм Божий. Дворянин знатного рода готовился и на службу Отчизне. К Феодору приставлены были «отроки» с тем, чтобы упражнять его в верховой езде; у них учился он стрелять в цель из пищали и из лука, ловко владеть копьем и саблею, чего требовало тогдашнее приготовление к службе. Вероятно, он участвовал в Крымском походе 1522 – 1524 гг. и в другом 1530 г. В первом видим дядей его, а отец его желал, чтобы сын был воином Отчизны. Великий князь Василий взял Феодора ко двору, узнав о благородных качествах души его. Юный Иоанн полюбил его. Но в малолетство Иоанна жизнь при дворе была вдвойне опасна: опасна была для жизни от интриг боярских, опасна для сердца от разврата. Молодой придворный не разделял с другими жизни рассеянной; но не был и тем, чем мог быть. То самое, что, будучи старше 25 лет, не вступал он в супружескую жизнь, показывает, что в душе его была уже мысль о другом роде жизни; но он медлил, откладывал от времени до времени; и вот Господь Сам позвал его к лучшей жизни.

В суровое правление Елены подвергся опале князь Андрей, дядя великого князя Иоанна. Перед ним обязались клятвою сохранить жизнь и свободу его и его друзей. И однако заперли в тюрьму, где вскоре уморили. Колычевы вместе с другими, близкими к князю Андрею, подверглись жестокому преследованию. Родной дядя Феодора Степановича, Иван Колычев-Умный, ближний боярин князя Андрея, подвергнут был пытке и заперт в темницу, из которой освободился уже по смерти Елены; а Гавриил Владимирович Колычев был бит кнутом и потом повешен. Эта житейская буря была в мае 1537 г. Горькие события, столько близкие по родству к душе Феодора Степановича, не могли не подействовать на него. Он живо почувствовал греховность и пустоту светской жизни. В третий воскресный день после Пятидесятницы (5 июня 1537 г.) случилось ему во время Литургии слушать слова Спасителя: «Никтóже мóжет двемá господинома рабóтати» ( Мф.6:24 ). На этот раз слова Спасителя так сильно поразили его, что он решился навсегда расстаться с миром. Это было на 30 году жизни его.

Феодор тайно, в одежде простолюдина, удалился из Москвы и близ озера Онеги в деревне Хижах пробыл несколько времени в занятиях селянина, чтобы остаться незамеченным в случае поиска. Потом явился он в Соловецкую обитель и, незнаемый никем, кто и откуда он, принял на себя суровые работы: «сын знаменитых и славных родителей рубил дрова, копал в огороде землю, работал на мельнице и на рыбной ловле». Испытанный в течение полутора лет, пострижен он по желанию своему в монашество с именем Филиппа и отдан под надзор опытному старцу Ионе, собеседнику преподобного Александра Свирского . Игумен Алексий послал нового инока в монастырскую кузницу, и Филипп колотил железо тяжелым молотом; потом заставили его работать в хлебне. Филипп оказывался во всем лучшим послушником. Несмотря на тяжелую работу, он никогда не оставлял служений храма – первым являлся в храме и последним выходил из него. Смиренный труженик ободрен был в подвигах небесным покровом: в храме обители поныне показывают образ Богоматери «Хлебенный», утешивший хлебопекаря Филиппа. Братия хвалили трудолюбивого инока, но он удалился из обители в уединение и долго подвизался там, незримый людьми. Когда же возвратился в обитель, игумен Алексий поручил ему надзор за начальными послушниками. Спустя 9 лет жизни Филипповой в обители, игумен Алексий, чувствуя свою дряхлость, пожелал, чтобы братия избрали себе другого настоятеля. Выбор пал на Филиппа.

Посвященный не по желанию в игумена (1548 г.) Новгородским архиепископом Феодосием, он с ревностью принялся за дела звания своего; но скоро опять удалился в любезную пустыню и только для причащения святого приходил в обитель. Игумен Алексий еще более года управлял обителью и скончался. По просьбам братии святой Филипп снова принял игуменство. В 1550 и 1551 г., новый игумен был в Москве и Новгороде по нуждам обители; он привез дары царя для Соловецких чудотворцев и три жалованные грамоты. Одной из них, по просьбе блаженного Филиппа, предоставлено Соловецкой обители построить храм на месте, где скончался преподобный Савватий, и деревня отдана в ее ведение. При блаженном Филиппе Соловецкая обитель получила новый вид и в хозяйственном, и в нравственном быту.

В 1538 г. обитель обращена была в пепел пожаром. Игумен Алексий при слабости своей немногое успел восстановить. Число братии не уменьшалось, напротив – увеличивалось, являя ропот на скудость содержания. Хозяйственные распоряжения Филиппа были изумительны. Не говорим о множестве зданий, построенных им для жилья и экономических нужд. Он умножил и улучшил соляные варницы – главный источник содержания обители. Соль на судах отвозили в Холмогоры, Устюг, Вологду, Тотьму и на деньги, полученные за соль, покупали хлеб и другие съестные припасы. При нем устроена в обители мельница; 52 озера соединены каналом, и тем осушены болотистые места для сенокосов; проведены дороги по дебрям и болотам. Для братии необходимо было молоко, а по уставу обители запрещалось держать в обители плодящихся животных. Блаженный игумен представил то и другое архипастырю и, по архипастырскому разрешению, на одном из островов, в 10 верстах от монастыря, построил скотный двор и завел рогатый скот; здесь же пустил в леса лапландских оленей. Таким образом улучшена была пища братии. При блаженном Филиппе являлись на трапезе, кроме других блюд, щи с маслом, пироги, кисель, чего прежде не было. Выписывая из разных мест огромное количество сукон и кож, он нашел возможность выделывать меха и кожи из собственных оленей и также нерпьи кожи. Он написал (1553 г.) для братии устав, сколько должно быть у каждого в келье одежды и обуви, и тем положил границы своеволию. Чтобы доставить покой и призрение дряхлым и больным, устроил он в монастыре больницу. Царь Иоанн Васильевич, по просьбе благочестивого игумена, дарил обители и льготы, и земли. Уставные грамоты, данные преподобным игуменом в руководство заведовавшим монастырскими вотчинами, сколько дышат любовью, столько же показывают в писавшем их умную предусмотрительность, осторожное благоразумие и верность правде.

Он назначил тиуну слугам, доводчикам жалованья; это значит, что он освободил крестьян от обязанности того времени – содержать правосудие и правление за свой счет. Современный святому Филиппу иностранец писал (1553 г.): «У русских нет величайшего из зол – законников, а каждый за себя адвокат». Это верно, хотя ныне некоторым нравится «величайшее зло». Но, не допустив одного зла, допускали другое – предоставляли тиунам и доводчикам жить за счет подсудимых. Преподобный игумен изгонял и это зло. Он предписывал наблюдать при раскладке повинностей самую строгую правду, не допускать между крестьянами пьянства и азартной игры в зернь.

Если преподобный игумен так заботился о нравственности рабочих обители, то понятно, сколько заботился он о возвышении духовной жизни между братиями-иноками. Жизнь духовная цвела при нем в обители: опыт тому – преподобные Иоанн и Лонгин, Вассиан и Иона, прославленные Господом. Блаженный Филипп принимал в обитель разборчиво, только таких, которые искренно желали подвизаться для Господа. Он не давал места в обители для праздности и лени – все трудились в ней. Чтобы оживить в братии дух, живший в великих основателях обители, он старался восстановить все, напоминавшее о них: отыскал образ Богоматери-Одигитрии, принесенный на остров святым Савватием; нашел каменный крест, стоявший пред его келией, псалтырь и служебные ризы преподобных. Эти ризы он починил, отличил надписью и «учинил их первыми ризами». По его распоряжению описаны были чудеса, совершенные преподобными по прибытии его на остров. Храм – училище христианского благочестия; храм – дом Божий. Блаженный Филипп построил в обители такие храмы, которые достойно носят имя селений и славы Божией и учат благоговению. С 1552 г. начал он строить каменный Успенский храм с трапезою и колокольнею, все здание 82 сажени в окружности; храм освящен в 1557 г. Прежде того в обители были клепала каменные и била деревянные. Блаженный игумен приобрел три колокола: один в 173 пуда, другой в 80 пудов, третий в 30 пудов. Затем приступил он к построению каменного главного храма обители в честь Преображения Господня. Братия указали ему на недостаток средств. Он отвечал: «Упование на Бога не обманчиво; Он пошлет средства, если намерение наше угодно Ему». В 1558 г. заложил он храм на 170 квадратных саженях. Игумен участвовал своими руками в работах, и по его просьбе царь прислал 1000 руб. для нового храма. Преподобный приготовил утварь для храма, разноцветные стекла для рам, многое дал из своей собственности. Под северной папертью выкопал себе могилу, рядом с могилой наставника своего о. Ионы. По временам от хлопот звания своего удалялся он на безмолвие, за 2 версты от обители, и место уединенных подвигов его доселе называется пустыней Филипповой. Для ревнителей уединения устроил он на Заяцком острове скит, а по другим местам – уединенные келии.

Блаженный Филипп по всем сторонам жизни своей хотел быть и был верным Господу своему.

В 1566 г. Иоанн Грозный вызвал игумена Филиппа в Москву «для духовного совета». Это значило, что Филипп облечен будет саном первосвятительским, который сложили с себя Афанасий и блаженный Герман, отягченные делами Иоанна. Царь принял Филиппа с честью, говорил и обедал с ним дружески и, наконец, объявил, что желает видеть его на кафедре митрополита. Филипп долго не соглашался принять высокий сан. «Не могу, – говорил он со слезами, – принять на себя дело, превышающее силы мои, отпусти меня, Господа ради; зачем малой ладье поручать тяжесть великую?» Царь настаивал на своем. Филипп объявил, наконец, что исполнит волю царя, но с тем, чтобы уничтожена была опричнина, от которой страдает Россия. Иоанн отвечал, что опричнина нужна для царя и царства, что иначе против него злоумышляют. Блаженного Филиппа уговорили согласиться на такую последнюю волю гневного царя: «Не вступаться в дела двора и опричнины, после поставления не удаляться с митрополии за то, что царь не уничтожит опричнины, но советоваться с царем, как советовались прежние митрополиты». Таким образом, святой Филипп оставил за своей совестью свободу и долг печаловаться за невинно гонимых и говорить о правде евангельской. В этом не могли отказать ему, потому что и отец Иоанна, и сам Иоанн не раз в грамотах писали, что «для отца своего митрополита» государь прощает того или другого или возвращает взятое в казну. Блаженный Филипп 25 июля посвящен был в митрополита. В первое время дела шли покойно. Развратная опричнина притихла, опасаясь пустынного святителя. Царь осыпал его ласками и вниманием уважительным. Москва радовалась, видя тишину с появлением нового святителя. Святителю много было дел и хлопот в столице, близ царя. И он говорил себе: «Что случилось с тобою, Филипп? Из какой тишины и в какой шум попал ты?» Чтобы иметь вблизи себя любезные ему предметы оставленной пустыни, построил он храм Зосимы и Савватия на своем дворе. Из пастырских распоряжений его замечательно определение Суздальского епископа Афанасия в архиепископа недавно возвращенному Полоцку. Афанасий и после посвящения оставался в Москве до конца года частью потому, что в Смоленске была зараза, более же оттого, что Полоцкая епархия, в которой господствовал фанатизм папистов, требовала особенных советов и пособий первосвятителя. Святой Филипп впоследствии отправил в Полоцк из Новгорода 33 священника и диакона.

Во второй половине 1567 г. поднялись дела опричнины – доносы, клеветы, убийства, грабежи. Особенно по возвращении из безуспешного похода литовского царь был в сильном раздражении, и этим пользовались злодеи. Над стонами невинных смеялись они и предавались гнусным делам.

Святитель убеждал Новгородского архиепископа Пимена и других пастырей стать за правду, но те от малодушия трепетали. Святой Филипп отправился увещевать царя в Александровскую слободу – эту берлогу разврата и злодейства. «Державный царь! – говорил святитель наедине Иоанну. – Облеченный саном самым высоким, ты должен более всего чтить Бога, от Которого принят сан; ты – образ Божий, но вместе и прах. Властелин – тот, кто владеет собою и не служит низким похотям. Слышно ли, чтобы благочестивые цари волновали свою державу, как взволнована твоя?» Иоанн закипел гневом и сказал: «Что тебе чернецу до наших царских дел?» Святитель отвечал: «По благодати Святаго Духа, по избранию священного собора и по нашему изволению я – пастырь Христовой церкви. Мы с тобою должны заботиться о благочестии и покое православного христианского царства». «Молчи, – сказал Иоанн, – и нас благослови на дела нашей воли». «Молчание неуместно теперь, – отвечал святитель, – оно размножило бы грехи и пагубу. Если будем выполнять произволы человеческие, какой ответ дадим в день пришествия Христова? Господь сказал: »Да любите дрýг дрýга; бóлши сея любвé никтóже имать, да ктó дýшу свою положит за дрýги своя ( Ин.15 :1З). Аще в любви Моей пребудете, воистину ученицы Мои будете» ( Ин.13:35 ).

Твердый начетчик книжный, царь отвечал словами Давида: «искреннии мои прямо мне приближишася и стáша, и ближнии мои отдалéче менé стáша, и нуждáхуся ищущии дýшу мою, ищущии злáя мне» ( Пс.37:12–13 ).

«Государь царь! – сказал святитель, – надобно различать добрых людей от худых. Одни берегут общую пользу. Другие говорят тебе неправду, по своим видам; грешно не обуздывать людей худых. Прогони от себя людей негодных, пагубных тебе и царству; пусть водворится любовь на месте разделения и вражды». «Филипп! – сказал Иоанн. – Не прекословь державе нашей, чтобы не постиг тебя гнев мой, или оставь митрополию». «Я не посылал, – отвечал святитель, – ни просьбы, ни ходатаев и не наполнял ничьих рук деньгами, чтобы получить сей сан. Ты лишил меня пустыни моей. Твори, как хочешь». Царь удалился в гневе на святителя, но и в раздумье о себе.

Опричники – Малюта Скуратов, Василий Грязной и другие – стали теперь настойчиво вооружать царя против митрополита, а от насилия и злодейств их еще более стали страдать невинные. Иоанн возвратился в Москву в черной одежде и с обнаженным мечом; в таком виде сопровождали его опричники. Последовали казни. К святителю приходили вельможные и простые и со слезами умоляли о защите. Святитель утешал несчастных словами Евангелия. «Дети! – говорил он. – Господь милостив! Он не посылает искушений более, чем можем понесть; надобно быть и соблазнам; горе тому, кем соблазн приходит. Все это, избранники Божии, случилось с нами по грехам нашим, для исправления нашего; да и счастие обещано нам не на земле, а на небе». Марта 2-го 1568 г., в Крестопоклонное воскресенье, царь пришел в храм соборный. Он и опричники были в черных одеждах, с высокими шлыками на главах и с обнаженными оружиями. Иоанн подошел к митрополиту, стоявшему на своем месте, и ждал благословения. Святитель безмолвно смотрел на образ Спасителя. Опричники сказали: «Владыко! Государь пред тобою, благослови его». Блаженный, взглянув на Иоанна, сказал: «Государь! Кому поревновал ты, приняв на себя такой вид и исказив благолепие твоего сана? Ни в одежде, ни в делах – не видно царя. У татар и язычников есть закон и правда, а в России нет правды. В целом свете уважают милосердие, а в России нет сострадания даже для невинных и правых. Убойся, государь, суда Божия. Сколько невинных людей страдает! Мы здесь приносим жертву бескровную Богу, а за алтарем льется невинная кровь христианская! Грабежи и убийства совершаются именем царя. Если и есть виновные, прости, чтобы тебя простил Господь. Кто не любит брата, тот не Божий». Иоанн распалился гневом и, растерявшись, сказал: «Филипп! Ужели думаешь переменить нашу волю? Не лучше ли быть тебе одних с нами мыслей?» «К чему же вера наша, – отвечал святитель, – напрасны и страдания Спасителя, и Его заповеди, данные нам. Не жалею я тех, которые пострадали невинно; они мученики Божии: но скорблю за твою душу». Иоанн пришел в неистовство, махал рукою на святителя, стучал палкою об пол храма и грозил казнями. «Нам ли противишься ты? Увидим твердость твою», – говорил Иоанн. «Я пришлец на земле, как и все отцы мои, – тихо отвечал святитель, – готов страдать за истину». Вне себя от ярости, Иоанн вышел из храма.

Перед собором епископов явился чтец с гнусною клеветою на святителя. Новгородский Пимен, унижавшийся пред царем, тогда как не мог в душе верить клевете, сказал вслух: «Царя обличает, а сам делает гнусности». Исповедник правды сказал Пимену: «Любезный! Человекоугодничеством домогаешься ты получить чужой престол, но лишишься и своего». Чтец тогда же со слезами сознался, что его заставили угрозами взнести клятву. Святитель, простив чтеца, предал себя в волю Божию. «Вижу, – говорил он духовным сановникам, – что хотят моей погибели. И за что же? За то, что никому не льстил я, не давал никому подарков, не угощал никого пирами. Но что бы ни было, не перестану говорить правду, не хочу носить бесполезно сан святительский». Он переехал из Кремля на Никольскую улицу в старый монастырь Святителя Николая (ныне греческий), так как уже очевидно было, что царь не хочет видеть его близ себя; но блаженный исповедник не оставлял по своей воле вверенного ему Господом служения. Июля 28 он совершал крестный ход в Новодевичьем монастыре. Иоанн, желавший казаться набожным, явился здесь с опричниками в их полном наряде. В то время, когда пришел царь, святитель хотел читать Евангелие и, преподавая мир всем, увидел опричника в тафье. «Державный царь! – сказал святитель. – Добрые христиане слушают слово Божие с непокрытыми главами; с чего же эти люди вздумали следовать магометанскому закону стоять в тафьях?» «Кто это такой?» – спросил царь. Но виновный спрятал тафью, а товарищи его сказали, что митрополит лжет и восстает на царя. Иоанн вышел из себя, грубо ругал святителя, называл его лжецом, мятежником, злодеем, клялся, что уличит его в преступлениях.

После совещания со Скуратовым и духовником Евстафием, которого святитель подверг запрещению за недостойную жизнь, приказано было произвести следствие в Соловках. Долго не могли там и пытками вынудить какое-либо обвинение Филиппу; там называли его праведным и святым. Наконец игумен Паисий, которому обещали сан епископа, монах Зосима и с ним еще некоторые, враждовавшие на Филиппа еще во время его игуменства, согласились быть клеветниками против святителя. Составили донос. В Москве Паисий, в присутствии царя и духовенства, со всею наглостью обвинял Филиппа. Святитель кротко сказал Паисию: «Что сеешь, то и пожнешь». И обратясь к царю, говорил: «Государь! Не думаешь ли, что я боюсь смерти? Достигнув старости, готов я предать дух мой Всевышнему, моему и твоему Владыке. Лучше умереть невинным или мучеником, чем в сане митрополита безмолвно терпеть ужасы и беззакония несчастного времени. Оставляю жезл и мантию митрополичьи. А вы, святители и все служители алтаря! Пасите верное стадо Христово; готовьтесь дать отчет и страшитесь Небесного Царя более, чем земного». Святитель снял с себя белый клобук и мантию. Но царь остановил его, сказав, что ему должно ждать суда над собою, заставил назад взять утварь святительскую и еще служить литургию 8 ноября. Это значило, что Иоанн хотел предать публичному позору святого и вместе дать своим насилиям над святителем вид законного суда перед народом. Участь святителя тогда же, ноября 4-го, была решена: свирепый Иоанн требовал сжечь Филиппа как волшебника, и только духовенство упросило оставить ему жизнь без сана. Ноября 8-го, в день архангела Михаила, святитель начал служение в соборе. Явился Басманов и при народе прочел осуждение Филиппу по доносам клеветы. Опричники бросились в алтарь, сорвали со святителя одеяние его, одели в рубище, вытолкали из храма, посадили на дровни и повезли в Богоявленский монастырь, осыпая бранью и побоями. Толпы народа со слезами провожал святителя, а он покойно благословлял народ и свою долю. Пред вратами обители он сказал народу: «Дети! Все, что мог, сделал я; если бы не для любви к вам, и одного дня не оставался бы я на кафедре... Уповайте на Бога, терпите». На другой день привели его в Кремль для выслушивания приговора: Филиппу, будто бы уличенному в волшебстве и тяжких винах, надлежало кончить дни в заключении. «Вспомни, царь, – сказал праведник, – каковы были добрые цари; помни, что на злых есть строгий суд правды Божией». Иоанн движением руки велел неумолимым стражам взять Филиппа. Его отвели в смрадную комнату, заковали в оковы, на шею наложили тяжелую колоду, руки скрепили цепью и целую неделю не давали ему куска хлеба. Твердый молитвенник питался молитвою, и его нашли без оков и цепей – свободным. Царь, услышав о том, изумился, но потом сказал: «Чары, чары!» Так люди готовы объяснять великие дела самыми странными причинами, лишь бы не признавать в них действия силы Божией, грозной для их нечистой совести. Царь велел перевезти Филиппа в монастырь святого Николая. Не довольствуясь тем, что терпел святой Филипп, царь подверг пыткам и казням служивших ему детей боярских. Из родственников его Колычевых были умерщвлены один за другим десять человек. Любимый святителем Иоанн Борисович Колычев пел псалмы, когда терзали его пытками. Царь отослал голову его Филиппу со словами: «Вот твой любимый сродник, не помогли ему твои чары». Святитель, когда вошли к нему с таким подарком, встал, благословил и поцеловал главу и велел отнести к царю. Наконец Иоанн велел отправить Филиппа в заточение в Тверской Отрочь монастырь.

Прошло около года, как святой Филипп томился в заточении. Иоанн отправился в Новгород. Малюта Скуратов явился в келию Филиппа и с видом смирения сказал: «Владыко святый! Преподай благословение царю на путь в Новгород». Святитель знал, зачем явился Малюта. Еще за три дня до того сказал он бывшим при нем: «Вот приблизился конец моего подвига», и причастился Святых Тайн. Малюте отвечал он: «Делай что хочешь, но дара Божия не получают обманом». Сказав это, он стал на молитву и просил Господа, да приимет дух его с миром. Малюта задушил святителя подушкою и, сказав настоятелю, что умер он от угару приказал при себе похоронить его. Это было 23 декабря 1569 г.²

Заслуживает внимания одна подробность, не вошедшая в историю и касающаяся последних земных часов митрополита Филиппа. Настоятель храма из села, находившегося в вотчине Колычевой, сестры митрополита, о. Алексей вместе со своим причетником Лаврентием в самый канун смерти святого узника пришли проведать его и выразить ему общую любовь. Отпуская их, митрополит дал благословение всему роду и потомству их на веки веков до самого Страшного Суда Господня. Но при этом предрек, что они сами не преполовят (преполовение – дохождение до половины ⁵⁶ С. 489 и завтрашнего дня. Слова его сбылись. В летописи Тверского Отроча монастыря до последнего времени хранилась запись об этом событии: иерей Божий был обезглавлен, а причетник «биен бысть многи патоги и повешен». ( Федотов Г. «Филипп, митрополит Московский» Париж. 1928, стр.9.) Через несколько веков потомство этих мучеников: род Петропавловских и род Вытчиковых – соединилось во единую ветвь. И эта вдвойне благословенная ветвь давала крепких духом церковных людей. Ими и подобными им неведомыми «миру» рабами Божиими стояла и держалась Святая Русь.¹⁷

Из памятников, оставшихся после святого Филиппа, святительская грамота его в Кириллов монастырь замечательна по отзыву его о протестантстве. «Литовский король Сигизмунд-Август, – пишет он, – и немцы, впавшие в разные ереси, а особенно в лютерову прелесть, ругаясь над святыми иконами, составили злой умысл против святых храмов, честных икон и благочестивой веры нашего греческого христианства». Затем, извещая, что послано войско против врагов православия, предписывает служить молебны в храме и молиться в келиях об успехе православного воинства.²

Филипп, Митрополит Московский, – мученик и великий стоятель за Правду Христову. «Подвиг митрополита Филиппа дает настоящий смысл служению сопастырей на Московской кафедре Успения Богородицы: святого Алексия и святого Гермогена. Один святитель отдал труд всей жизни на укрепление государства Московского, другой – саму жизнь, обороняя его от внешних врагов. Святой Филипп отдал жизнь в борьбе с этим самым государством в лице царя, показав, что и оно должно подчиняться высшему началу жизни». ( Федотов Г. Филипп, митрополит Московский. Париж, 1928, стр. 9.) Таково значение его подвига.¹⁷

В 1591 г. нетленное тело святителя перенесено было из Твери в Соловецкую обитель, на место иноческих подвигов его, и сперва поставлено было под папертью созданного им храма, а в 1646 г. – в самом храме. Память святителя чтила вся церковь 23 декабря еще с 1591 г.

В 1652 г. по мыслям архиерея Никона, тогда еще митрополита Новгородского, мощи святителя торжественно были перенесены в Москву. В грамоте, обращенной к святителю, живому пред Господом, благочестивый государь Алексей Михайлович писал: «Молю тебя – приди сюда, дабы разрешено было согрешение прадеда нашего царя и великого князя Иоанна, учиненное пред тобою неудержимою яростию, по влиянию зависти. Твое негодование на него выставляет и нас участниками в преступлении его: но я невинен в страдании твоем. Гроб прадеда заставляет меня скорбеть за него, а совесть благоговейная пред твоею жизнию и страданием побуждает скорбеть о том, что, невинно изгнанный, ты и поныне лишен святительской кафедры царственного града. Итак, преклоняю царский сан мой за согрешившего пред тобою: пришествием твоим к нам оставь согрешение его». Трогательно и поучительно было торжество святителя, возвращавшегося на кафедру. Царь писал в письме к боярину Оболенскому: «Бог даровал нам, великому государю, великое солнце. Как древле царю Феодосию возвратил Он мощи пресветлаго Иоанна Златоустаг о, так и нам благоволил возвратить мощи целителя новаго Петра, втораго Павла проповедника, втораго Златоуста, великое солнце, Филиппа, митрополита Московскаго. Мы, великий государь, с богомольцем нашим Никоном, митрополитом Новгородским, ныне же по милости Божией патриархом, со всем священным собором, с боярами и со всеми православными, даже до грудного младенца, встретили его у Напруднаго и приняли на главы свои с великою честию. Лишь только приняли его, подал он исцеление бесноватой немой; она стала говорить и выздоровела. Когда принесли на пожарище к Лобному месту, еще исцелил девицу при посланниках Литвы, которые стояли у Лобного места. Когда поставили святые мощи его на Лобном месте, все пролили слезы умиления: пастырь, невинно изгнанный, возвращается на свой престол. На площади у Грановитой палаты был исцелен слепой. В соборе на самой средине стоял он десять дней, и во все дни, с утра до вечера, был звон, как в пасхальную неделю. Не менее, как два, три человека в сутки, а то пять, шесть и семь человек получали исцеление. Исцелена жена Стефана Вельяминова. Она уже сказала, чтобы читали ей отходную, как забылась, и ей явился чудотворец и сказал: «Вели несть себя ко гробу моему». Она была слепа и глуха 8 лет и лежала больною. Когда же принесли ее, то прозрела, стала слышать и пошла здоровою. Когда принесли его в соборную церковь и поставили на кафедре, то как не дивиться, как не проливать слезы при мысли, что изгнанный возвращается и принимает честь, принадлежащую ему? Где же теперь гонители? Где лживые советники? Где клеветники и наушники? Где ослепленные мздою очи? Где искавшие власти за гонимаго? Не все ли они погибли? Не все ли исчезли навек? Не все ли приняли месть от прадеда моего? Да и вечную примут месть, если не покаялись! О, блаженны заповеди Христовы! О, блаженна правда, не меряющая лиц! О, блажен, истинно преблажен тот, кто исполнял заповеди Христовы и пострадал за правду от своих! Ей, ничего нет лучше того, как утешаться правдою, за нее страдать и судить людей по правде. Каждый день молим Создателя, всещедраго Бога, и Пречистую Его Матерь, чтобы Господь Бог , по прошению Богоматери и по молитвам всех святых, даровал нам вместе с боярами своими судить людей Его по правде, всех одинаково».

Перенесение святых мощей митрополита Филиппа в столицу установлено праздновать 3 июля.²

Тропарь, глас 8

Первопрестольником приемниче, столп Православия, истине поборниче, новый исповедниче, святителю Филиппе, положивый душу за Христово Евангелие, темже яко имый дерзновение к Нему, моли за царя православного, за град же и люди, почитающих достойно святую память твою.

Кондак, глас 3

Православию наставника, и истине согласника, Златоустаго ревнителя, русскаго светильника, Филиппа премудраго восхвалим; в пищи словес своих разумно чада своя питая; языком убо хваление поя, устнама же пение вещая, яко таинник Божия благодати.

Память его празднуется месяца мая в 17-й день и месяца августа в 26-й день

† 1549

Память его празднуется месяца августа в 26-й день и месяца ноября во 2-й день

† после 1598

В житии преподобного Александра Свирского , по описанию ученика его, читаем следующее: в 9 верстах от места подвигов преподобного Александра, жил в своей отчине дворянин Андрей Завалишин, охотник до звериной ловли. Однажды в самом разгаре охоты Андрей увидал оленя и бросился догонять его. Охотник мчался с такой быстротой, что далеко оставил за собой товарищей охоты, и все-таки олень исчез из глаз его. Завалишин вместо того увидел пред собой хижину и следы пустынника в таком диком месте, где, казалось, никогда не ступала нога человека. Он постучался у хижины, и пред ним явился труженик, изнуренный постом и подвигами, в ветхой одежде. Повесть подвижника о дивной своей жизни произвела на Андрея глубокое впечатление. Это было в 1493 г. Завалишин после того часто приходил к преподобному Александру (это был он) слушать наставления его и доставлял хлеб сподвижникам его. Из бесед с отшельником познав сладость пустынной жизни, Андрей решился следовать примеру жизни его, оставил богатое имение свое и удалился в Валаамскую пустынь. Здесь принял он иночество с именем Адриана и провел здесь несколько лет в подвигах общежития. Потом, по благословению преподобного Александра, избрал для пребывания своего уединенное место на полуострове, на берегу Ладожского озера. К нему собрались ученики и последователи. В пустыни построен был храм в честь святителя Николая. Завалишин известен был в Москве, и великий князь Василий († 1534 г.) пожаловал грамотой милостыню из своей казны инокам Адриановой пустыни, повелевая вперед выдавать то же, «переступая чрез два года, безволокитно» и вместе запретил наместникам брать пошлины с монастырских ловцов и тоней.

По местному преданию, Адриан встретился на своем пути с такими людьми, которые грозили не только существованию обители, но и жизни пустынников. Встреча довольно обыкновенная в то время, но чем кончилась она? В дремучем лесу острова Сала (дебрь), напротив Адриановой пустыни, укрывался недобрый человек Ондрус с шайкой подобных себе, живший за счет пловцов Ладожского озера. Близкое соседство пустынника, начавшего собирать к себе других, тревожило атамана разбойников; он объявил, чтобы пустынники добровольно оставили остров, иначе будет им худо. Скорбно было Адриану расстаться с пустынным местом, особенно потому, что великий наставник его благословил ему здесь жить. Он умолял разбойника предоставить это место мирным труженикам. Не имея у себя денег, чтобы предложить выкуп за место, Адриан обещал атаману ходатайствовать за него пред Богом и советовал ему расстаться с худым ремеслом. Разбойник смеялся над словами пустынника. Долго упрашивал Адриан разбойника и с горькими слезами. Наконец атаман смягчился и сказал: «Живите». На каменистом мысу Ладожского озера, называющемся поныне Сторожевским, тогда же жил другой разбойник с шайкой, сторожа пловцов. Завидуя счастью Адрианова соседа, он старался захватить и истребить его. Случилось, что оба атамана, разъезжая с шайками для промысла, встретились, и между ними завязалась битва. Жильцы Сала были побеждены, и скованный предводитель их брошен был в лодку врага своего. Несчастный знал, что после страшных истязаний ожидает его смерть. Он вспомнил советы пустынника, горькое раскаяние проникло в душу его, и – вот он видит пред собой Адриана. «По милосердию Господа, для Которого просили у тебя пощады пустынному братству, ты свободен», – сказал явившийся и исчез. Атаман увидал себя без оков на берегу и никого подле себя. Пораженный до глубины души, пришел он в обитель и нашел Адриана и подвижников его на псалмопении. Оказалось, что Адриан не выходил из обители. Атаман пал к ногам настоятеля и просил научить его путям спасения. Оставленный в обители, он здесь и кончил жизнь свою, в тихом покаянии. И соперник его по ремеслу, по молитвам старца Адриана, наконец пришел в себя.

Бывший предводитель разбойничьей шайки, почувствовав пагубу своей жизни, вразумленный и обращенный к Богу преподобным Адрианом Андрусовским и принявший у него в обители пострижение в иночество под именем Киприана, впоследствии на месте разбойничьего притона (на мысу Ладожского озера, где и он сторожил и грабил пловцов, и потому называющемся Сторожевским), он основал обитель во имя святителя Николая Чудотворца. Новой жизнью своей, благотворительной для многих, блаженный Киприан не только привел в забвение у современников прежние недобрые дела свои, но пользовался уважением их; а Господь, благий и милостивый, за подвиги искреннего самоотречения прославил почившего подвижника чудесами. Так благотворна была жизнь преподобного Адриана для глухого края. Мощи преподобного Киприана Сторожевского покоятся в бывшей монастырской, ныне приходской церкви.

В 1546 г. царь Иоанн Васильевич повелел грамотой Новгородским властям «с Рождества Христова, с году на год, ругу вместо милостыни давать: игумену Ондрусовскому 5 коробей ржи, 5 коробей овса, да два пуда соли, да гривну Новгородскую денег; на 12 братов‚ на брата по 2 коробьи ржи, по 2 коробьи овса, да по пуду соли, да по 2 алтына денег; да Пречистой и Николе чудотворцу 2 пуда меда на канун и по 2 пуда воска на свечи, да 5 коробей пшеницы на просвиры».

Основатель Адриановой пустыни столько известен был по святости жизни, что он и Григорий Пельшемский воспринимали от святого крещения дочь царя Иоанна Анну. Это было в августе 1549 г. Когда святой старец возвращался из Москвы в свою обитель и уже недалеко был от нее, близ селения Обжи, злые люди напали на него и убили. Злодеи надеялись найти у него деньги и не нашли ничего. Братия долго ждали своего настоятеля и уже не знали после долгого ожидания, что о нем думать? Спустя два года в одну ночь в сонном видении является преподобный нескольким из старцев Ондрусовой пустыни, рассказывает им о страдальческой кончине своей, указывает место, где злодеи скрыли тело, и повелевает перенести его в обитель. На другой день, 17 мая, иноки обрели в болоте нетленное тело страстотерпца и предали земле подле стены церкви святого Николая. Так вся жизнь преподобного Адриана была преимущественно борьбой против злых людей, и Господь увенчал его венцом мученика. Потому не диво, что скоро стали чтить память его августа 26, а 17 мая – перенесение мощей его. В акте 1659 г. сказано: «Милостью преподобного отца нашего начальника игумена Адриана – дан вклад в дом Пречистой Богородицы и чудотворцу Адриану». Император Александр, осматривая в 1819 г. губернию, пожелал поклониться преподобномученику Адриану, взял в проводники крестьянина и без свиты отправился к гробу святого. Здесь долго молился он со слезами и потом прислал сосуды и книги для храма. В 1828 г. мощи преподобного перенесены в новый каменный храм – Введения Богоматери во Храм.

Тропарь, глас 8

О тебе отче, (имярек), известен бысть спасения образ. Восприим бо крест последовал еси Христу. Творяше и учаше, еже презрети плоть, преходит бо, прилежати о души вещи безсмертней. Тем же и со ангелы радуется преподобне дух твой.

Кондак, глас 2

Чистотою душевною Божественно вооружився, и непрестанные молитвы, яко копие вручив крепко, пробол еси бесовская ополчения, (имярек) отче наш, моли непрестанно о всех нас.

Память его празднуется в 3-ю Неделю по Пятидесятнице

† 1570

Геласий был игуменом Антониева монастыря, когда Новгород переживал страшное время: 60–70-е годы XVI века. Едва в 1567 г. затихла эпидемия чумы, как в 1569 г. случился сильнейший неурожай и настал голод. Люди умирали. Кто мог, тот убежал из города в земли, где можно было прокормиться. Те, кто остался, тихо угасали от голода. И вот в это время в вымирающий город пришел Иван Грозный с опричниками. Игумены, иеромонахи, иеродиаконы и соборные старцы всех монастырей Новгорода, числом около 500 человек, были приведены в город и поставлены на «правеж», то есть избиение. Потом, после расправы над архиепископом Пименом и боярами, царь повелел всех стоящих на «правеже» «избивать палицами насмерть, а трупы развозить по своим монастырям». Так был убит и игумен Антониева монастыря Геласий, а вместе с ним и двадцать человек братии. Но и этим не закончились скорби для монастырей. Как говорит летописец, после «суда» над остальными новгородцами Иван Грозный «со своими воинскими людьми стал ездить около Великого Новгорода по монастырям и повелел грабить церковные и монастырские казны, и кельи, и служебные монастырские дома». Грабя обитель святого Антония, Иван Грозный не остановился и перед монастырской святыней. Сосуды преподобного, чудесным образом доставленные в Новгород на устроение монастыря, царь увез в Москву.

После опричного разгрома обитель преподобного Антония стояла в запустении. В ней даже не совершалось богослужения.⁴⁸

(Поход Ивана Грозного в Новгород.⁶⁶ – См. Житие архиепископа Пимена. – Сост.)

Тропарь, глас 4

И нравом причастник, и престолом наместник апостолом быв, деяние обрел еси, богодухновенне, в видения восход, сего ради слово истины исправляя, веры ради пострадал еси даже до крове, священномучениче Геласие, моли Христа Бога спастися душам нашим.

Память его празднуется месяца декабря в 4-й день

† 1506

На Новгородской кафедре с 1485 по 1504 гг.

Первым из владык, назначенных прямо митрополитом, без жребия, по соглашению с великим князем, был Геннадий, по прозванию Гонзов.

Где родился святой Геннадий и кто были его родителя, неизвестно; но можно предположить, что он был уроженцем первопрестольной столицы и рода знатного, ибо был «муж сановитый, разумный, и добродетельный, и божественному писанию довольный», что было большой редкостью в тогдашнее время. Подвиг иноческий начал он в обители Валаамской и был учеником преподобного Савватия Соловецкого, что видно из его собственного рассказа Досифею, игумену Соловецкого монастыря, составившему житие преподобного Зосимы и Савватия. «Савватий егда на Валааме был, аз у него ученик, а он мне старец был», – так говорит блаженный Геннадий Соловецкому игумену Досифею.

В летописи мы встречаем его под 1480 г. уже в сане архимандрита Чудова монастыря, где он долго подвизался и куда возвратился под конец жизни.

Будучи Чудовским архимандритом, Геннадий принимал участие в споре великого князя с митрополитом Геронтием о том, посолонь ли должно совершать крестные ходы или же против солнца. Поводом к этому спору послужило следующее обстоятельство: когда совершено было в Москве 12 августа освящение Успенского собора, какие-то «прелестники» наговорили великому князю, что митрополит Геронтий ходил со крестами вокруг церкви не по солнцу. Князь прогневался на митрополита и сказал, что за такие дела приходит гнев Божий. Открылось публичное расследование вопроса, посолонь ли или против солнца должно ходить при освящении церкви. В книгах об этом ничего не нашли. Много было речей и спора. Некоторые архимандриты и игумены говорили за митрополита, и один сказал: «Я видел на Святой горе освящение церкви; там ходили против солнца». Сам митрополит приводил во свидетельство то, что диакон при каждении престола начинает с правой стороны и, следовательно, ходит вокруг престола против солнца. Сторону же великого князя держали Ростовский владыка Вассиан-Рыло и Чудовский архимандрит Геннадий, которых он призвал на состязание, но в защиту противоположного мнения они не представили никакого свидетельства и только говорили: «Христос – солнце праведное – наступил на ад, связал смерть и освободил души; потому и на Пасху тоже прообразуют на утрени». Смысл этих слов не ясен. Вероятно, Вассиан и Геннадий хотели этим сказать, что при освящении церквей должно ходить с востока на запад, как Христос – солнце праведное, притек с востока на запад, где победил ад и смерть, так и на Пасху и во всякую утреню или всенощную исходят из алтаря от востока, в притвор, на запад, для литии. Спорили много, но ничего не решили.

Через три года спор этот возобновился, в котором держали сторону князя те же – Ростовский владыка Иоасаф, преемник Вассиана да Чудовский архимандрит Геннадий. Все же священники и книжники, все иноки и миряне говорили за митрополита. Наконец спор окончился уступкою великого князя доводам и наставлениям митрополита, к которому потом великий князь сам ездил с извинением и «обещался митрополита во всяких речех слушати и в хождении в воле митрополиту даст, якоже велит, как было в старину».

Перед этим временем Геннадий подвергся от митрополита Геронтия строгому преследованию и потом наказанию, которое было вызвано следующим поступком. В 1482 г. навечерие Богоявления Господня случилось в день воскресный. Чудовский архимандрит Геннадий позволил своей братии пить Богоявленскую воду, поевши, «по своему изволению». Митрополит, узнав об этом, послал схватить Геннадия и представить ему. Геннадий бежал к великому князю. Митрополит пошел туда сам и говорил много на Геннадия: «Он, во-первых, поступил самовольно, не спросясь меня, а во-вторых, обесчестил священную воду, повелевши пить ее по принятии пищи». Уступая настояниям митрополита, великий князь выдал ему Геннадия, и митрополит приказал оковать его и посадить в ледник под палату. Но великий князь с боярами упросили митрополита пощадить виновного, указывая на тот случай, что когда Ростовский владыка Феодосий дозволил также в навечерие Богоявления вкушать мирянам мясо, то митрополит Иона, хотя обличил владыку, но ради покаяния его простил.

В житии святителя Алексия сказано, что Геннадий, управляя Чудовским монастырем, во дни великого князя Иоанна Васильевича, при митрополите Геронтии, в 1483 г, начал строить там первый храм каменный в честь святителя Алексия, и прежде всего на место обветшавшей трапезы построил новую каменную. Но строение огромного храма скоро остановилось, потому что блаженный Геннадий был избран и посвящен в архиепископа Новгородского 12 декабря 1485 г. Впрочем, благоговея к великому святителю России и чудотворцу, он по отъезде из Москвы не прекратил своих забот о храме и об устроении в обители служебных палат, строение которых он поручил после себя вельможам великокняжеским, двум братьям рода греческого, Траханиотовым, «посылаше им серебра довольно на совершение храма того и трапезы и палат».

Новопоставленный владыка оказался человеком по своим умственным и нравственным качествам как нельзя более соответствовавшим той задаче, которая предстояла ему в Новгороде. Геннадий не кичился высотою своего сана или своим назначением из Москвы; напротив, его занимала мысль упрочить в Новгороде как политическое, так и церковное влияние Москвы. В видах возвышения великих князей московских в глазах народа и в видах освящения царской власти, он впервые вменил в обязанность всем новгородским игуменам и священникам ежедневно молиться в своих храмах за государя и всех православных христиан. «А игуменов, и попов, и диаконов, – говорит летописец, – потому ж благословил и прочь отпустил и наказал им, чтобы Бога молили о государех великих князех и о всех православных христианех, по вся дни кождо у своей церкви молебны пети». Что же касается до усиления собственно церковного влияния Москвы, то Геннадий старался достигнуть этой цели не пренебрежением, как предшественник его, к местной святыне, пользовавшейся особенным почитанием у новгородцев, а сообщением им чувства благоговения собственно к московским угодникам, которые до сих пор мало или совсем были неизвестны новгородскому населенно. Как ни правильно понимал свою задачу блаженный Геннадий, однако не вдруг удалось ему сломить или хотя бы чувствительно ослабить оппозицию новгородцев. Это всего лучше сказалось в крестном ходе, предпринятом в 1493 г. блаженным Геннадием с собором игуменов, священников, диаконов и в сопровождении двух великокняжеских наместников и дворецкого, вокруг новгородского Детинца. Следуя раз намеченной цели, блаженный Геннадий предполагал воспользоваться этим крестным ходом как благоприятным случаем к распространению в Новгороде чествования московских святителей и для этого сделал распоряжение отслужить молебны и провозгласить каноны у Чудного креста – новому чудотворцу Петру, митрополиту всей России, а на молебствии у Покровских ворот – канон Московскому митрополиту Алексию. План этот на первый раз потерпел совершенную неудачу. В крестном ходе отказалась участвовать значительная и притом самая знатнейшая часть новгородского духовенства. По словам летописца, «архимандрит Юрьевский, да игумен Антоньевский Андрей, и игумен Хутынский, и игумен Вежиской, и игумен с Лисьи горы, игумен Рожественской с поля, игумен Аркажской, и игумен Колмовской, и игумен Ковалевской... и те все игумены за кресты с архиепископом не ходили; да опроче тех игуменов, которые имяны писаны, из иных монастырей многих игуменов не было». Неудача, однако, не смутила блаженного Святителя. Чтобы отнять у новгородскаго духовенства всякий предлог к упорству, он в плане следующего крестного хода, который должен был совершаться вокруг всей Софийской стороны, занес молебствия, кроме московских святых, и некоторым местным новгородским угодникам, например преподобному Варлааму Хутынскому. «А на третием молебне, – сказано в летописи, – велел пети триж молебны: Покрову Святыя Богородицы, а вторый – Леонтию, епископу Ростовскому, а третий – Варлаамию чудотворцу»... Прием этот не остался без последствий. Правда, и на эту церемонию явились не все новгородские игумены, но все же некоторые из не явившихся в первый раз, теперь принимали в ней участие. «Ходил архиепископ Геннадий со кресты, около города стараго, вокруг деревянной стены, по сей стороны реки, да с ним архимандрит Юрьевский, да игумен Антоньевский, и игумен Спасской, игумен Вяжитский... всем собором»...

Главная же причина, из-за которой новгородское духовенство особенно восставало против московского порядка и которая собственно поддерживала в нем недовольство, заключалась не столько в ослаблении местной церковной самобытности, сколько в отягощении налогами церковных причтов, которое следовало, так сказать, по пятам за водворением в Новгороде московских владык. Перевороты, которые совершались тогда в судьбе Великого Новгорода, коснулись крайне неблагоприятно материальной стороны новгородской владычной кафедры, лишив ее, с одной стороны, самой важной части – накопленных веками богатых средств, увезенных в Москву (по низложении Феофила), с другой – почти половинной части поземельных владений. Вследствие этого положение владык, являвшихся из царствующего града Москвы, не могло быть таким привлекательным, как положение старых вечевых владык, тем более что надежда на щедрую поддержку со стороны мирян, встречавшуюся в древности, с изменением в Новгороде народонаселения и с закрытием немецкой конторы торговой деятельности, становилась более чем обманчивою. А так как доходы с духовенства, что практиковалось уже прежде в Новгороде и Пскове, теперь были признаны за главный источник владычного содержания, то, понятно, необходимо было привести их в известность и в этих видах точно определять как количество церковных приходов, так и количество духовных лиц. Цели этой владыка Геннадий пытался достигнуть при помощи переписи всех церквей и духовных лиц Новгородской епархии и хотя не без хлопот, но успел в своем предприятии. По документам, впрочем, известно только то, что такая перепись была произведена в одном Пскове в 1500 г.; причем обращено было внимание на престолы и антиминсы. Но нет сомнения, что около того времени, а может быть, и раньше, подобная же перепись имела место и в области Великого Новгорода, что и там определено было количество престолов и антиминсов, и этим путем положено прочное основание для неукоснительного сбора с местного духовенства всех доходов в пользу епархиального архиерея. Лучшим доказательством высказанного мнения может служить список новгородских церквей (собственно Новгорода), дошедший до нас, по всей вероятности, от рассматриваемого времени. Вообще труд блаженного Геннадия по установлению в Новгороде системы церковных повинностей был сопряжен с большими для него неприятностями, но и настолько был основателен, что преемникам его оставалось уже очень мало хлопот по сему предмету. Они могли только увеличивать или уменьшать число пошлин с духовенства, усилить или ослабить их размеры.

Такое же, если еще не большее противодействие и нерасположение к себе, встретил блаженный Геннадий и в Пскове. Несмотря на всю любовь, какую оказывал святитель псковичам, Псков сильно оскорблял его. Так, в 1485 г., при первом вступлению на паству, он послал псковитянам «благословенную грамоту» с богатым подарком. Но когда он осенью того же года послал во Псков боярина своего и с ним игумена Евфимия, бывшего казначеем псковским, с тем, чтобы они составили опись церквам и монастырям с их духовенством, а Евфимий остался бы наместником его во Пскове, «псковичи не вдашася в волю его», не выполнили воли его. В следующем году он сам отправился к ним, и так как они в то время волновались против распоряжений великого князя о правах рабов, то «явился он в вечевое собрание их и, преподав благословение народу, долго предлагал пастырское наставление и, наконец, оставил грамоту» той же любви.

Еще резче нанесено было оскорбление блаженному архипастырю в 1499 г. По примеру предшественников своих он прибыл во Псков, чтобы совершить пастырские молитвы за псковскую паству свою и потом заняться рассмотрением судебных дел. Псковичи простерли свою дерзость до того, что «запретили своим священникам служить с ним, а проскурницам готовить просфоры». Что же это значит? Что за причина такой дерзости? «Псковичи, – говорит летопись, – не допустили его совершать соборного служения: «Ты, – говорили они, – хочешь молить Бога за великого князя Василия, а наши посадники поехали по этому делу к великому князю Иоанну». Итак, дело в том, что псковичи, объявив в своем совете несправедливым распоряжение самодержавного государя о наследнике престола, восстали и против архипастыря своего. За это грубое оскорбление впоследствии заплатили они Василию потерею вольности своей.

Вот и еще подвиг блаженного архипастыря, который приносит величайшую честь его уму и сердцу и за который, однако, перенес он много неприятностей в свое время.

Желая возвысить духовенство в умственном и нравственном отношении, блаженный святитель употреблял все усилия к тому, чтобы в клир вступали люди грамотные и книжные, и особенно хлопотал о том, чтобы пастыри проходили пастырское служение с сознанием своего долга. «Я просил государя, – писал он к митрополиту Симону, – чтобы велел устроить училища; для чести своего государя и для спасения общего напоминал я о том, и нам была бы легкость. Когда приведут ко мне ставленника: то я велю ему выучить ектению, да и ставлю, потом, поучив его, как совершать божественную службу, отпускаю тотчас же. И такие не ропщут на меня. Но вот приводят ко мне мужика: я приказываю дать ему Апостол, а он и ступить не умеет; приказываю дать Псалтырь, он и по тому едва бредет; я отказываю ему, а они кричат извет. Земля такова, господине! Не можем достать, кто бы умел грамоте. Вот видите, облаял целую землю, будто нет ни одного, кого бы следовало избрать во священство. Просят меня: «Пожалуй, господин, прикажи учить». И я приказываю учить ектении: а и к слову не умеет пристать; ты говоришь ему одно, а он – другое. Приказываю учить азбуку. Они, поучась немного, просятся домой, не хотят учиться. Оттого-то на меня брань, по их нерадению. Не могу я ставить неучей. Потому-то умоляю государя завесть училища, чтобы его разумом и грозою, а твоим благословением пришло это дело в порядок…».

Поздний летописец с живою признательностью говорит о блаженном Геннадии: «Он хиротонисал в священников и диаконов таких, которые долго учились у него. Поставленные им пресвитеры и диаконы так были просвещены, что оказались светильниками миру, истинными пастырями и учителями порученной им паствы, и все люди получали от них великую пользу».

В послании 1499 г. к митрополиту Геннадий писал еще: «Ты говорил об иподиаконах, что которые поставлены молодыми и неженатыми, а обещаются сохранять девство: тем предоставлена свобода вступать в диаконский или иерейский сан; но которые оженятся после того, тем не получить ни диаконского, ни иерейского сана». Геннадий, со своей стороны, предлагал правило: не иначе посвящать в диакона и пресвитера, как женатых. Блаженный архипастырь повторил свое предложение на соборе в 1501 г., и тогда было постановлено «требовать, чтобы ищущие священства были женатыми, а вдовым священникам и диаконам не совершать литургии».

Но главным делом жизни блаженного Геннадия была борьба с жидовскою ересью, борьба, продолжавшаяся во все почти 20 лет его святительского служения. Прибыв в Новгород в 1485 г., он вскоре уже узнал, что здесь скрыто действует ересь жидовствующих.

Прежде, чем приступим к описанию подвигов святителя Геннадия в борьбе со сказанною ересью, остановимся вниманием на самой этой ереси, как явлении весьма прискорбном в истории нашей церкви, и на основании тех исторических данных, которые представляются в духовной и светской литературе, выясним себе, что такое была ересь жидовствующих, какая была причина ее появления и почему она привилась в Новгороде.

Г. Муравьев в жизнеописании святителя Геннадия так говорит о сей ереси, заимствуя о ней сказание из книги «Просветитель» преподобного Иосифа, игумена Волоколамского монастыря: «Был жидовин, по имени Схария, сосуд диавольский, наученный всякому чародейству и чернокнижию, который сделался известен в Киеве князю Михаилу, правнуку Ольгерда, и вместе с ним пришел в Великий Новгород. Там сперва прельстил попа Дениса, который привел к нему другого попа Алексея, и оба они сделались отступниками христианской веры. Потом пришли из Литвы другие два жида. Обольщенные имели с ними постоянные сношения и совратили свои семейства. Они даже хотели обрезаться в жидовскую веру, но их удержали обольстители, опасаясь обличения, и велели им держать жидовство втайне, явно же – христианство . Изменили имена их: Алексея назвали Авраамом, а жену его Сарою, и многих совратили попов и диаконов и простых людей; даже и протопопа Софийского Гавриила научили жидовствовать, превзошедши беззаконием всех древних еретиков».

«О, кто достойно восплачется о толикой беде! – восклицает Иосиф, – какой язык изглаголет содеянное и какой слух приимет кротко такую повесть! Божественное превечное рождество Христово от Отца, называли они ложным и ругались вочеловечению Его, нашего ради спасения, говоря, что Отец Вседержитель не имеет ни Сына, ни Святаго Духа, единосущных и сопрестольных себе, и что нет Святой Троицы, ибо слово только произносится, а дух в воздухе развевается; обещанный же в священных писаниях Христос еще не родился и наречется Сыном Божиим не по существу, а по благодати, как Моисей и другие пророки, и посему должно до времени держать закон Моисеев. Действительно, тайно от христиан, они приносили жертвы, хотя и не смели обрезываться, и отвергали вочеловечение Господа, пришедшего спасти Адама, говоря, что сие не подобало Богу. Многие произносили они хулы на божественную церковь и на честные иконы, воспрещая подобающее им и честному кресту поклонение, и, сокрушая их, ругались над ними как жиды над Христом».

Преосвященный митрополит Макарий, на основании того же известия преподобного Иосифа Волоколамскаго о начале ереси, излагая сущность ее, говорит, что в строгом смысле это была не ересь только, а полное отступничество от христианской веры и принятие веры иудейской. Схария и его товарищи проповедовали у нас не ересь какую-либо христианскую, а ту самую, которую содержали сами, и в том виде, в каком исповедуют ее все иудеи, отвергшие Христа Спасателя и Его Божественное учение. Они учили: а) истинный Бог есть един и не имеет ни Сына, ни Святого Духа, единосущных и сопрестольных Ему, т. е. нет Пресвятой Троицы; б) истинный Христос, или обетованный Мессия, еще не пришел, и когда придет, то наречется Сыном Божиим не по естеству, а по благодати, как Моисей, Давид и другие пророки; в) Христос же, в которого веруют христиане, не есть Сын Божий, воплотившийся и истинный Мессия, а есть простой человек, который распят иудеями, умер и истлел во гробе; г) потому должно содержать веру иудейскую, как истинную, данную Самим Богом, и отвергать веру христианскую, как ложную, данную человеком.

И совращенные Схариею действительно приняли иудейство и сделались отступниками от христианства. Все прочие лжеучения, какие высказывали впоследствии иудействовавшие, были уже прямыми и неизбежными выводами из этих начал, положенных Схариею и его единоверцами. За допущением, что истинная вера есть иудейская, а не христианская, что Христос есть простой человек, а не Сын Божий, не истинный Мессия, само собою следовало, что Пресвятая Матерь Его не есть Богородица, что не должно почитать ни Его, как почитают христиане, ни Ее, ни вообще всех святых христианских; что не должно чтить самих их изображений или святых икон, ни крестов и других священных для христиан предметов; что не должно уважать христианских писаний, ни апостольских, ни отеческих; что не должно уважать никаких христианских установлений, каковы – таинства, посты, праздники, монашество и прочее; словом, должно отвергать все собственно христианское, чего не могут принимать иудеи, не верующие во Иисуса Христа. Судя по тем началам, из которых вытекали все лжеучения в ереси жидовствующих, нельзя не придти к тому убеждению, что в ней было не одно иудейство, но многие христианские ереси, еще в древности осужденные, как и видели современники. Распространителями же и защитниками ереси жидовствующих были не сами жиды, а совращенные ими христианские священники, носившие личину христиан.

Преподобный Иосиф в своем сочинении против жидовствующих многократно свидетельствует, что они собственно не еретики, а отступники, и в одном месте дает о них такое понятие: «Новгородские еретики сделались отступниками не в младенчестве, не во время плена, не ради нужды, но родились и много лет пребывали в христианской православной вере, и самохотением, самопроизвольно отверглись Святой Единосущной Троицы и Святой Православной Христианской Веры, и изрекли многие хулы на Святую Единосущную Троицу, и на Пречистую Богородицу, и на всех святых, и совершили многие сквернения на святую Божественную церковь , и на Святые Иконы, и на животворящие кресты, и на священные мощи Святых. Многих православных христиан прельстили и отвели в жидовство, и осквернили всякими сквернами. Они отверглись Христа и всего христианства в лето 1471-е и даже доныне не покаялись. Они злейшие из всех еретиков и отступников: таких не было ни в древние времена, ни в средние, ни в новейшия».

Каким же образом жид Схария мог навязать православным русским свою жидовскую веру, а новгородские священники могли принять и отречься от Христа? Разгадка этому заключается в том, что Схария был человек ученый и, главное, искусный в чернокнижии и астрологии, которые пользовались в данный период полным доверием и уважением, особенно между людьми малообразованными, а тем более необразованными, каковы большей частью были новгородские священники тогдашнего времени. Схария очень хорошо знал, чем иудеи доказывают против христиан истинность своей иудейской веры и чем опровергают или стараются опровергнуть они истинность веры христианской, и умел воспользоваться этими познаниями для своей цели. А из священников многие, не говоря уже о простолюдинах, не знали даже того, чем подтверждаются самые коренные догматы христианства, каковы догматы о Пресвятой Троице, о божественности Иисуса Христа, о Его воплощении и воскресении. Понятно, таких людей увлечь и прельстить не составляло труда для Схарии, как своими познаниями и умною речью, так особенно какими-либо необычайными действиями, которые он мог совершать при пособии темных наук и которые для невежд могли показаться совершенными чудесами. И он действительно прельстил сперва попа Дионисия, а затем попа Алексея, которые потом и сами, научившись от жидов жидовству и чернокнижию, начали пользоваться теми же средствами для совращения людей невежественных. Впоследствии ересь приобрела себе сильных покровителей, которые содействовали ее распространению и привлекали многих обаянием вольномыслия и распущенности нравов.

А как искусно еретики умели скрывать себя под личиною христианства и как ловко вели свою пропаганду, видно из следующего. В 1480 г., когда великий князь Иоанн Васильевич прибыл в Новгород, вожди ереси, Алексей и Дионисий, до того понравились ему, что он взял их в Москву и первого определил протопопом в Успенский собор, а второго – священником в Архангельский собор. Здесь они старались казаться праведными, кроткими, воздержными, а тайно сеяли свое лжеучение и многих обратили к жидовству, так что некоторые даже обрезались. Между прочим, они привлекли к своей ереси в духовенстве – симоновского архимандрита Зосиму и чернеца Захарию, при дворе великого князя – знатного дьяка Феодора Курицына да дьячков крестовых – Истому и Сверчка и из купцов – Семена Кленова. Последние четыре также научили многих жидовствовать. «Протопоп Алексей и Феодор Курицын, – замечает преподобный Иосиф Волоколамский, – такое тогда имели дерзновение к Державному, как никто другой; ибо они прилежали звездозаконию, астрологии, чародейству и чернокнижию. Потому-то многие уклонились к ним и погрязли в глубине вероотступничества». Зять протопопа Алексия, Иван Максимов, свел в жидовство даже невестку великого князя Елену, в чем впоследствии сознался сам преподобному Иосифу. Таким образом, ересь утвердилась не только в Новгороде, но и в Москве.

Весьма уместно познакомить здесь и с мнением светской литературы относительно причины появления ереси жидовствующих в Новгороде и успешного ее распространения. Светская литература (Сочинение Никитского «Очерк внутренней истории церкви в Великом Новгороде». 1879.) смотрит на эту ересь как на чисто самородный продукт русского ума, вызванный господствовавшим в то время ожиданием скорого светопреставления и второго пришествия Христова.

Мысль о близком наступлении светопреставления занесена в Россию из греческих стран, где она издавна сильно волновала умы, находя поддержку частью в самой жизни, частью в тогдашней книжной учености, и, по мере того, как приближалась седьмая тысяча лет, становилась все более и более распространенною. Уже в XIII веке мнение это встречается в слове на собор Архистратига Михаила, а в XIV и XV столетиях оно делается почти всеобщим, как можно судить по увещаниям, какие делали архиепископ Суздальский Дионисий псковитянам в 1382 г., архиепископ Новгородский Иоанн и митрополит Филипп новгородцам в 1397 и в 1471 гг. «Наступает, дети, последнее время», – говорили они в своих увещаниях.

Точно так же смотрел на свое время, как на последнее, и летописец начала XV в., находя подтверждение своим верованиям частью в явившемся в 1402 г. небесном знамении, частью же в печальных современных событиях, во враждебных движениях соседних народов. «Да что говорить о татарах, турках и других племенах, – заключает он свое рассуждение, – разве мы сами, называясь христианами, не ведем между собою постоянных браней, рати и кровопролития? Где же тут совершенная любовь, переданная нам Христом, сказавшим в Евангелии: бóлши сея любвé никтóже имать, да ктó дýшу свою положит за дрýги своя ( Ин.15:13 ). Мы не только не полагаем души за ближних своих, но исторгаем даже их собственные. И понеже время последнее приходит и сокращено есть уже, конец житию приближается"…

Но особенно сильно взволнованы были умы перед окончанием седьмой тысячи лет, чему много содействовало то обстоятельство, что с окончанием седьмой тысячи лет совпадало и окончание пасхалии, которое падало на 1492 г. Старинные грамотники, переписывая пасхалию, сопровождали ее под этим последним годом разными приписками, в которых выражали самое тревожное состояние своей души, вследствие ожидаемой кончины мира. «Братия! – гласит одна из подобных приписок, – зде страх, зде беда велика, зде скорбь не мала; якоже в распятии Христове сий круг солнцу бысть 23, луны 13; сие лето на конци явися, в оньже чаем всемирное пришествие Христово». К самому исходу седьмой тысячи лет тревога сделалась еще сильнее. «Сам, господине, выдаешь, – говорили псковитяне владыке Ионе в 1469 г., – что тобе здесе (во Пскове) не само много быти, а того дела тобе вскоре нельзя же управити, занеже при сем, последнем времени о церквах Божиих смущенно силно»... А, по словам современника, толки и сомнения овладели тогда не только массой простых людей, но и самими людьми книжными. «Ино о том молва была, – говорит летописец, – в людех не токмо простых, но и не простых многих сумнение бысть»...

Но чем сильнее этот мрачный призрак волновал умы православного русского народа, тем сильнее он должен был возбуждать противодействие в себе в умах тех немногих, которые были противниками господствовавших представлений. А в таких людях в Великом Новгороде недостатка не было. Частые столкновения, происходившие у Новгородского владыки то с митрополитом, то с псковичами по разным недоразумениям и вопросам, уже сами по себе необходимо должны были вызывать некоторых из новгородцев на раздумье над церковными делами. Поэтому нет ничего странного, что под влиянием современных, гнетущих обстоятельств зародившееся первоначально у стригольников сомнение в законности существования многих явлений в церковной жизни, теперь распространилось на религиозную область и выразилось, прежде всего, в отрицании господствующего суеверного мнения о близкой кончине мира. Это отрицание вышло, как и нужно было ожидать, из среды новгородского духовенства. Религиозные вопросы касались, прежде всего, духовных лиц, да и разрешены могли быть скорее духовными. Духовенство вообще представляло интеллигентный класс древнерусского общества. В частности же, о первых новгородских мудрствователях известно, что они были люди начитанные, имели в своем распоряжении книги, которых не было даже у такого пастыря, как блаженный Геннадий. Первоначально сомнение зародилось в голове попа Дениса, а потом мало-помалу образовался целый кружок единомышленников из попов же, из разных других клирошан и из некоторых мирян.

Но чтобы успешно вести борьбу со всеобщим заблуждением, новгородским духовным в подкрепление своего сомнения, нужно было еще иметь на своей стороне и знамя науки. Это знамя получено было новгородскими мудрствователями из еврейских рук, вследствие чего и самая новгородская ересь прослыла у современников и потомства за жидовство. Опасаясь возрастающего могущества Москвы, новгородцы стали искать союза с Литвою, приглашая тамошних князей на службу в Новгород. Вместе с литовскими князьями потянулись в Новгород уже и непрошеные гости – евреи, которые в XV столетии стали столь обыкновенными посетителями, что во время голодов бедные новгородцы «жидом из хлеба даяхуся гостем». Как народ коммерческий, не брезгающий никакими интересами, евреи, естественно, не упускали случая воспользоваться своим пребыванием в вольном городе и для распространения там тех сочинений, которые выработала тогдашняя ученость и на которые мог быть спрос в Новгороде. Эти-то книги, привезенные евреями, прибывшими в Новгород в 1471 г. с князем Михаилом Александровичем, оказали немалую услугу новгородскому духовенству, занятому вопросом о кончине мира. «Лета 1471 был в Новегороде князь Михайло Олелькович из Литвы, а с ним жидове торгом, а мнози от попов и диаконов… начаша к ним ходить и бражничать и учитися волшебским книгам». В особенности оказался пригодным для духовенства Шестокрыл, книга, заключавшая в себе астрономические таблицы. «Изучив себе этот Шестокрыл, – писал блаженный Геннадий, – они тем прельщают христианство , мня, як с небеси знамение сводят». Но что всего важнее, эта книга дала новгородским духовным в руки то, в чем они больше всего нуждались, а именно летосчисление, отличное от господствовавшего. Летосчисление Шестокрыла сделалось для новгородского духовенства самою твердою опорою в его борьбе против господствовавшего суеверия. По обыкновенному христианскому летосчислению оканчивалась 7-я тысяча лет от сотворения мира, с окончанием которой должен был кончиться и мир. А по их насчитывалось и всего 5244 г., и то не полных, и, следовательно, событие это (окончание мира) отодвигалось на далекую будущность. Опираясь на такое летосчисление, они (жидовствующие) теперь смело могли обвинять церковь в решительном заблуждении. «Лета христианского летописца сократишася, – говорили они, – а наша пребывают... И потому ино у них еще пришествия Христова нет, ино они ждут антихриста»...

На основании сказанного нельзя не придти к тому убеждению, что мнение еретиков о кончине мира являлось не только главным, но и, так сказать, единственно важным, исходным пунктом их учения. Как сами еретики, так и противники их придавали ему весьма важное значение. Протопоп Алексей говорил: «Преидут три лета, кончается седмая тысяща: и мы де тогды будем надобны». На важность этого пункта указывал и блаженный Геннадий: «Егда скончаются лета, – говорил он, – а животом еще прибавит Бог мир, ино то еретикам жидовская мудрствующим, будет дерзость, а христианству будет спона велика». Вообще, чтобы сколько-нибудь понять это явление, необходимо признать как то, что в мнении о кончине мира заключается исходный пункт ереси жидовствующих, который непосредственно связывал ее с умственною жизнью древней Руси вообще, и в частности Новгорода, так и то, что ересь жидовствующих в существенной ее части была таким же самородным продуктом русского ума, каким была ересь стригольников, которую образовало учение о взимании платы за ставленье. В противном случае, происхождение ереси жидовствующих останется совершенно непонятным. А затем одно уже это мнение может объяснить, почему ересь возникла именно во второй половине XV столетия. При всяком другом исходном пункте мы не в состоянии будем понять, почему ересь явилась перед самым 1492 г. – временем предположительной кончины мира. Наконец, только при признании сомнения в близком наступлении кончины мира за исходный пункт учения жидовствующих можно будет понять как широкое распространение ереси, так и ту роль, которую играла в ней астрология. Ересь жидовствующих являлась ответом на те вопросы, которые сильно волновали умы и сердца всего русского общества, одинаково в Новгороде и Москве, а потому она везде находила удобный доступ. Не менее важно также и то, что в исходном пункте своем она заключала известное зерно истины. Это последнее качество поднимало ересь особенно в глазах людей книжных, каковы были вожаки в Новгороде. «И их же видяху (Ф. Курицина с товарищами) благоразумных и писания божественная ведущих, – писал преподобный Иосиф, – тех еже в жидовство не смеяше приводити, но некыя главизны божественнаго писания Ветхаго и Новаго Завета на криво сказующе, и к своей ереси прехыщряюще, и баснословия некая и звездозакония учаху и по звездам смотрити и строити рождение и житие человеческое, а писание божественное презирати, яко ничтоже суще и не потребно человеком, простейших же на жидовство учаху».

Сказав о причине появления ереси жидовствующих, светская литература дает далее некоторое понятие и о том пути, которым шло мудрствование о наступлении кончины мира и из которого развилась такая сложная система отрицаний. Сомнение в близком наступлении второго пришествия Христова вызвало прежде всего в жидовствующих сомнение в тех источниках, которыми в господствующей церкви подкрепляли суеверие, а именно в писаниях Евангельских, особенно апостольских и отеческих. Но это мудрствование было сначала не более, как критическое отношение к известным местам апостольских и отеческих творений, не согласных с воззрениями еретиков. Но когда, вопреки всеобщему ожиданию, роковой 1492 г. прошел благополучно, светопреставления не последовало, тогда еретики вооружились против апостольских и отеческих писаний единственно на основании предполагаемого несоответствия некоторых из их мест, говоривших о кончине мира, с действительностью, и особенно посыпались нападки на творения Ефрема Сирина . «Ефрем Сирин, – твердили они, – писал, что все пророчества и писания исполнились, ничего не осталось ожидать, как второго пришествия; и вот уже прошло 1100 лет после сказания Ефрема, а второго пришествия нет: не очевидно ли, что сочинение Ефрема – чистая ложь».

Далее, сомнение в близком наступлении второго пришествия Христова вызвало размышление о справедливости верования во второе пришествие и о личности Иисуса Христа вообще, которое потом разрешилось отрицанием самих верований во второе пришествие и в божество Иисуса Христа. «Еретики, – по словам преподобного Иосифа, – утверждали, что предреченный в писании Христос еще не родился, а когда родится, то наречется Сыном Божиим не по существу, а по благодати. Исповедуемый же христианами Спаситель есть простой смертный, а не Бог; он был распят, и умер, и истлел во гробе». Из изложения видно, что еретики не признавали возможным сошествие Бога на землю и рождение от Девы, а вследствие этого необходимо должны были отвергнуть и необходимость искупления. «Разве не мог Бог, – рассуждали еретики, – спасти Адама и сущих с ним из ада, разве не имел Он небесных сил, пророков и праведников, чтобы послать их исполнить свое желание? Разве сообразно с божеским достоинством сходить самому на землю нестяжателем и нищим, воплощаться и страдать и этим путем перехитрить диавола?» Точно также еретики отказывали в почитании Божией Матери и святых угодников, выражали неуважение и Святому Таинству Тела, и Крови Христовой, совершая обедни после еды и пития. «Попы их, – писал блаженный Геннадий в послании, – завтракав и пив до обеда, обедни служат». Летописец тоже заметил, что «еретики божественную службу свершающе ядше и пивше, и тело Христово ни во что же вменяюще, яко прост хлеб, и кровь Христову, яко просто вино». В конце же концов отрицание перешло в открытое поругание икон и крестов, в котором крайнее ребячество граничило с грубым фанатизмом.

Впрочем, ересь жидовствующих имела не одну религиозную, но и политическую сторону; этим-то и можно объяснить ее упорное сопротивление и даже временное торжество. Но политический характер ересь получила не в Новгороде, а в Москве. Весь секрет тут заключался в том, что ересь была вызвана к жизни отчасти недовольством против церковной иерархии и неизбежно вела к уменьшению ее значения в глазах народа; а при водворявшейся тогда системе единодержавия ослабление церковной иерархии в некоторой степени было даже выгодно для великих князей Московских. Несмотря на то что церковная иерархия являлась деятельным помощником великих князей московских при собирании Русской земли и установлении самодержавия, теперь, когда эта задача в своей существенной части была уже исполнена, великие князья стали, кажется, несколько тяготиться опекою или, по крайней мере, ревновать тому значению, каким пользовался в народе глава церкви. Несомненно известно, что в столкновениях с иерархией, которые нередко случались у великих князей, последним проходилось по временам переживать тяжелые минуты. Довольно указать здесь на тот факт, что в споре, возникшем у Иоанна III с митрополитом о том, как следует ходить при богослужении, против солнца или посолонь, великий князь был оставлен почти всеми, как духовными, так и мирянами, и принужден был ездить к митрополиту с извинениями за свое неуместное вмешательство. Подобные столкновения не могли не возбуждать великого князя к тому, чтобы вознести свою власть превыше всякого церковного авторитета, а для этой цели подрыв значения иерархии, благодаря ереси, являлся как нельзя более кстати. Иоанн III, как известно, не упустил случая извлечь из него свои выгоды. В самый разгар ереси, именно при посвящении в 1496 г. Симона в митрополита, великий князь, желая показать, что воля государя определяет главу церкви, громогласно повелел новому митрополиту «принять жезл пастырства и взойти на сидалище старейшинства».

Но независимо от поддержки, которую великие князья могли найти в ереси при стремлении своем подчинить себе церковную иерархию, учение жидовствующих благоприятствовало им и в другом отношении. Громы, которые новгородские мудрствователи метали против монашеского звания, во всяком случае, значительно облегчали осуществление стремления великих князей поживиться на счет церковных имуществ, на которые они наведены были, кажется, еще в 1478 г. примером новгородцев. Как бы ни было, только оба эти обстоятельства действовали столь могущественно, что ересь не только находила благоприятный прием в среде, непосредственно окружавшей Иоанна III , в его ближайших советниках и, в особенности, в любимце – дьяке Курицыне, но, по всей вероятности, и сам великий князь был не совсем чужд ее учения. Эта-то политическая окраска, которую получила ересь в Москве, и была едва ли не главною причиною того крайнего затруднения, в которое поставлена была господствующая церковь в борьбе против нее, как и увидим далее.

Архиепископ Геннадий, как только прибыл в Новгород в 1485 г., узнал, что здесь скрытно действует ересь жидовствующих, которая потом в 1488 г. выдала себя поруганием, совершенным над святыми иконами несколькими еретичествовавшими священниками в пьяном виде. «Тое же зимы биша попов Новугородских по торгу кнутьем, присла бо их из Новагорода к великому князю владыка Геннадий, что пьяны поругалися святым иконам, и посла их опять ко владыце».

Блаженный святитель запылал ревностью к святой истине Христовой. «Священный Геннадий, – говорит преподобный Иосиф Волоколамский, – поставлен был, как светильник на свещнике, судом Божиим, и, как лев, пущен на злодейственных еретиков, на которых устремился из чащи божественных писаний, как бы от высоких и красных гор учения пророков и апостолов. Он разрывал ногтями скверные утробы, напоенные жидовским ядом, сокрушал и терзал зубами и убивал о камень». Знаменательна такая похвала в устах столь великого поборника церкви, каким был преподобный Иосиф.

С особенным уважением о личности святителя Геннадия, как неутомимого ратоборца, отозвалась и светская литература. «По качествам характера, – говорит Никитский, – Геннадий не был призван бороться против ереси путем слова и убеждения, потому что у него не было для того прежде всего достаточных сведений и пособий, даже язык его посланий к митрополиту и епископам не может быть назван образцовым. Но не призванный к публицистике, Геннадий имел все качества быть прекрасным администратором. Он отличался стойким, независимым характером, не способным жертвовать делом для угождения сильным людям. К делу он относился не с канцелярской точки зрения, не довольствовался тем только, чтобы оно шло исправно раз заведенным порядком, а полагал в него всю свою душу, готов был идти для него даже на подвиг. Как у церковного пастыря, дело естественно воплощалось у него всецело в интересах православия. Во всяком нарушении этих интересов он готов был видеть не только оскорбление религии, но и бесчестие родной земли и государства».

Особенно же дорого было для Геннадия то, чтобы православие оставалось единым во всей Руси, как в Москве, так и в Великом Новгороде. «И как мню, ныне положили ни за что, как бы вам мнится, Новгород с Москвою не едино православие». Понятно, что такой пастырь не мог равнодушно отнестись к новгородской ереси. Что же касается сурового преследования еретиков, которое избрал Геннадий для борьбы с обнаруженным злом, то принятие им этого пути, без всякого сомнения, произошло не без влияния примера Западной Европы, с одной стороны, а с другой, вероятно, были тут и домашние соображения, которые побуждали отдать предпочтение преследованию, как самому действительному средству. Настоящие еретики казались ему опаснее прежних тем, что держали ересь тайно, явно же выдавали себя за христиан и что вследствие того от них уберечься было гораздо труднее. «Человеку разумному, – говорил Геннадий, – они не объявятся, а глупого съедят как раз». А затем и самое рассуждение о вере даже на соборе, которое предполагали сделать влиятельные духовные, казалось ему небезопасным. «Люди у нас просты, – писал он владыкам, находившимся в Москве, – не умеют говорить по обычным книгам, так лучше поэтому о вере никаких прений не плодить. Собор нужен не для прений о вере, а для того чтобы еретиков казнить, вешать и жечь».

Первые сведения о ереси дошли до архиепископа Геннадия почти случайно. Однажды некоторые из еретиков, в пьяном виде, начали упрекать друг друга в тайных делах и этим обнаружили существование тайного общества. Ревностный архипастырь Геннадий немедленно сообщил об этом великому князю и митрополиту и, получив приказ не допускать распространения ереси, приступил к розыску. Отобраны были показания от обвиняемых в ереси, допрошены свидетели хульных дел. Во время этого розыска один из еретиков, поп Наум, открыл архиепископу все и всех и принес к нему даже псалмы, по которым еретики правили свою жидовскую службу. Теперь стало ясно, что ересь разрослась в обширное общество, и нечестие ее против христианства должно было привести в ужас каждого истинного христианина. Блаженный Геннадий велел брать еретиков и отдавать на поруки, но когда четверо, не дождавшись окончания расследования, убежали в Москву, то святитель немедля отослал туда же к князю и митрополиту и все дело со списком открытых им еретиков и умолял принять должные меры против страшного зла. Это было в августе или в сентябре 1487 г. Не получив ответа, Геннадий в конце того же года писал о содействии к епископу Сарскому Прохору, жившему в Москве на Крутицах, извещая его, что в Новгороде открылись еретики, которые мудрствуют по-жидовски, держат ереси Маркианскую и Мессалианскую и всячески скрываются, называя себя православными, что обыскное дело об них послано к князю и митрополиту и что открытию их способствовал поп Наум. В генваре следующего 1488 г. по прибытии в Москву епископов – Суздальского Нифонта и Пермского Филофея – Геннадий написал и к ним и, упомянув о своих грамотах к князю и митрополиту и о своем письме к епископу Прохору, просил обоих святителей ходатайствовать перед великим князем и митрополитом, чтобы позаботились «тому делу исправление учинить, занеже ныне как продлилось то дело, обыск ему не крепок чинится... еретикам ослаба пришла; уже наругаются христианству». Затем изложил, в чем состояли самые ругательства. Дело действительно приняло быстрый оборот. (Грамота Московского митрополита к Геннадию: «Писал еси нам свои грамоты, господину, сыну моему, великому князю, да и ко мне, что прозябают ереси в Новгороде, хулы и поругания от священников и от диаконов, и от дьяков, и от простых людей, да и списки еси на тех еретиков прислал к нам, почему еси обыскивал, как они хулили сына Божия… православную веру хулят».) На соборе 1488 г. трое уличенных в ереси найдены достойными церковного отлучения и торговой (гражданской) казни «по правилам царским», а четвертый признан свободным от суда, так как против него был один только свидетель – поп Наум. Все же были возвращены к своему архипастырю, и при этом повелено было, чтобы он продолжал обыск об еретиках с великим прилежанием и тех, которые покаются, подвергал церковной епитимии, а тех, которые не покаются, отдавал «по царским правилам» для торговой казни двум боярам, Якову и Юрию Захарьевичам, которые назначены были от великого князя для участия при обыске.

При производстве дальнейшего обыска над еретичествующими оказалось, что вероотступничество распространилось не только в Новгороде, но и по селам, и все через попов, которые, напившись и наевшись, без страха совершали литургию. Некоторые отступники нарочно ставились в попы, чтобы удобнее совращать своих духовных детей. Трудно было святителю Геннадию привести дело в полную ясность: общество еретиков держало дела свои в самой строгой тайне. Если замечали кого-либо твердым в вере и православии, то таились перед ним и старались казаться православными. А встречая людей простых, слабых и переданных тяжким грехам, увлекали таких в свою прелесть и отпускали им все грехи. Когда же кто-либо из православных начинал обличать их самих в ереси, они отрекались от нее с клятвою, величали себя православными и даже проклинали еретиков, считая клятву и проклятие за ничто. (Все это описал сам Геннадий в послании к Ростовскому архиепископу Иоасафу. Такими же точно изобразил жидовствующих и почти теми же словами и преподобный Иосиф Волоколамский в последнем слове на них в «Просветителе».) Но с помощью гражданской власти отобраны были показания, подтвержденные подписками некоторых виновных и свидетелей; отысканы богослужебные тетради еретиков, пасхалия, составленная по иудейскому календарю, некоторые особенные книги. Особенно же много открыто было попом Наумом, который прежде и сам принадлежал к тайному обществу. Еретиков, искренно покаявшихся в заблуждении, блаженный Геннадий принял к церковному покаянию, а не покаявшихся и продолжавших хвалить жидовскую ересь передал боярам для торговой казни. Подробное донесение с показаниями препроводил к великому князю и митрополиту, известив о том архиепископов и епископов, ожидал распоряжений, тем более что оговорены были и некоторые московские члены общества. Но в Москве это представление уже не имело такого успеха, как прежнее. Там теперь на донесение блаженного Геннадия не обратили никакого внимания и «положили дело за ничто», как вскоре сам он писал к Ростовскому архиепископу Иоасафу 25 февраля 1489 г. Вообще, в этот раз ревностный владыка Геннадий не встретил себе сочувствия и поддержки даже со стороны церковной власти. Митрополит Геронтий, по словам преподобного Иосифа, сам мудрствовал по-христиански, но о других, погибавших от еретического учения, нимало не заботился: «О том великому князю не подокучил, да тем еретиком конца не учинил». Притом он не принадлежал к числу доброжелателей блаженного Геннадия. Он еще не успел достаточно забыть противодействие, встреченное со стороны Геннадия при споре о хождении посолонь. Да и помимо этого нерасположения, Геронтий не мог не видеть того благоволения, которым пользовалась ересь в глазах «державного», как называли тогда великого князя.

Новгородские еретики, услышав, что единомышленники их в Москве живут на свободе, бежали туда же, после того как уже принесли покаяние перед Геннадием. Находясь здесь под защитою великокняжеского дьяка Федора Курицына, не только пользовались полною свободою, но даже запрещенные священники совершали службу в московских церквах вместе с православными архимандритами, игуменами и протоиереями. К Курицыну еретики собирались и совещались между собою против православия. Так, один из еретиков, некто Самсонко, говорил блаженному Геннадию: «Ходил есмя за все к Федору к Курицыну, диаку великого князя, а приходит де к нему Алексей протопоп, да Истома, да Сверчек, да Ивашко Черной, что книги пишет, да поучаются де на православных». Особенною дерзостью отличался чернец Захария. Прежде он был настоятелем одного монастыря близ Новгорода в Немчинове. И когда иноки этого монастыря пожаловались архиепископу Геннадию, что настоятель уже три года ни сам не причащается, ни им не позволяет причащаться, и Геннадий потребовал от него отчета, то Захар отвечал: «А у кого причащаться? Попы по мзде ставлены, митрополит же и владыки тоже по мзде ставлены». Признав Захара за стригольника, Геннадий сослал его в какую-то пустынь. Но вскоре же, по грамоте великого князя, должен был возвратить его в обитель, взяв с него клятвенную подписку, что и сам он будет причащаться и не будет возбранять того инокам. Но Захар не исполнил клятвы, убежал в Москву в 1487 г., где и нашел себе покровительство в обществе жидовствующих. Более всего он действовал лично против Геннадия и уже три года слишком всюду по городам рассылал хульные грамоты, в которых поносил святителя как еретика. Беспорядки тем более росли, что по смерти Геронтия кафедра митрополита оставалась праздною в течение полутора лет – до сентября 1490 г. Хотя государь и знал о ереси своих любимцев, однако же продолжал к ним свое благоволение. Блаженного Геннадия не только не стали приглашать в Москву для соборных совещаний, несмотря на заявленные им желания и просьбы, но даже видимо высказывалось к нему пренебрежение. Так, когда дело шло о случившемся в 1489 г. оставлении Иоасафом Ростовским епископской кафедры, в Москве не считали нужным дать знать об этом Геннадию, хотя гонцы оттуда отправлялись в Новгород ежедневно. Затем, когда нужно было избирать нового митрополита и все владыки были приглашены на собор, к Геннадию посылается указ от великого государя, чтобы он оставался в Новгороде ради каких-то «великих царских дел», а на избрание митрополита прислал бы повольную грамоту. Мало этого, дело дошло до того, что новый митрополит Зосима, избранный из Симоновских архимандритов, как только вступил на кафедру, немедленно потребовал от Геннадия нового исповедания веры, как бы от человека, заподозренного в неправославии. Блаженный Геннадий отвечал, что он уже дал свое исповедание перед митрополитом Геронтием и собором владык, когда был рукоположен в архиерея, что исповедание то хранится в Москве и что он доселе остается в нем тверд и непоколебим. Тогда же митрополит и великий князь предложили Геннадию, чтобы он прислал свое согласие или отпись на поставление нового епископа на Коломну, которого, однако ж, не называли. Блаженный Геннадий ответил, что не может дать такой отписи, не зная имени избранного кандидата, и при том опасается, чтобы выбор не пал случайно на какого-либо из архимандритов и вообще иноков, которые служили и приобщались с жидовствующими еретиками и которые, по правилам, подлежат за то разным епитимиям, отлучению и даже извержению.

Несмотря, однако ж, на такое явное пренебрежение, оно нимало не поколебало Геннадия в его решимости вести борьбу против ереси. Не подозревая, что Зосима сам был еретик, он в послании к нему в октябре 1490 г., кратко изложив весь ход дела о жидовствующих и на чем оно остановилось, умолял митрополита рассмотреть это дело на соборе и, между прочим, писал: «А стала, господине, та беда с тех пор, как Курицын приехал с Угорской земли, да отсюда сбежали в Москву еретики; а в подлиннике писано, что протопоп Алексей, да Истома, да Сверчек, да поп Денис приходили к Курицыну, да иные еретики; да он – у них начальник, а о государской чести попечения не имеет». И далее: «Правда, ты сам то ведаешь, господин отец наш; но нам со своею братиею, архиепископами и епископами, пригоже тебе о том напоминать; постой о том накрепко, отец наш, а мы – дети твои – с Богом да с тобою: ибо и без того дело долго протянулось, прошло три года, наступает четвертый. Если же ты, господин наш, тех еретиков накрепко не обыщешь и не велишь их казнить и передать проклятию, то уж какие мы будем владыки и что будет наше пастырство. Да поговори, господине, сыну твоему великому князю накрепко, чтобы и мне велел быть у себя да у тебя, отца нашего, благословиться; ибо какие ни есть здесь великие дела, а больше того дела нет. Да жалуюся тебе, своему отцу, на Захара чернеца стригольника: он лает на меня беспрестанно уже три года, настал четвертый, и рассылает на меня грамоты по моей архиепископии и по всем городам земли московской, бесчисленное множество, называя меня еретиком».

При таких обстоятельствах блаженному Геннадию ничего не оставалось, как обратиться за помощью к собору епископов. Не довольствуясь посланием к митрополиту, он написал послание к Тихону, архиепископу Ростовскому, и епископам: Нифонту Суздальскому, Вассиану Тверскому, Прохору Сарскому и Филофею Пермскому, которые еще оставались в Москве ввиду церковных затруднений. Он объяснял им, почему не согласился дать отпись на поставление Коломенского владыки, и им советовал не спешить поставлением его, пока не покончится дело о жидовствующих: «Писано ведь в правилах святых апостол, како владыку поставити, а ваши архимандриты и протопопы, и попы соборные с еретики служили; ино ведь иному отлучение, а иному отвержение писано». Подробно рассказывал о чернеце Захаре, жаловался на него и просил себе обороны от него. Наконец, настоятельно требовал, чтобы составился собор на еретиков, чтобы их передать проклятию, казнить, жечь, вешать, так как они, давши в Новгороде покаяние и приняв епитимию, изменили клятве, бежали в Москву и снова сделались еретиками. «Да не плошите, – писал Геннадий, – станьте крепко, чтобы гнев на нас не пришел, да не како человекоугодницы обрящемся и со Иудою Христа продающе; они иконы щеплют, режут, Христу поругаются, а мы их учреждаем, да их воле сходим».

Епископы на этот раз не отказали блаженному Геннадию в содействии, и, благодаря их коллективному настоянию, собор на еретиков в 1490 г. 17 октября в конце концов состоялся. Но Геннадия и в этот раз не позвали в Москву. На соборе, кроме великого князя и святителей, присутствовали многие архимандриты, игумены, протоиереи, иереи, старцы и между ними знаменитые Паисий Ярославов и Нил Сорский . Тут же находились и самые жидовствующие: чернец Захария, Гавриил – протопоп Новгородский, Дионисий – поп Архангельский (Алексей уже умер), Максим – поп Ивановский, Василий – поп Покровский, Макарий – дьякон Никольский, Гридя – дьячок Борисоглебский, Васюк – зять Дионисиев, Самуха – дьячок Никольский и другие их единомышленники. Еретиков обвиняли в том, что они старались развратить чистую и непорочную веру в Бога, в Троице славимого, и погубить православное христианство : отвергали божество Иисуса Христа, Его воплощение от Пресвятой Девы и Воскресение, ругались святым иконам, совершали литургию по принятии пищи и пития, считали тело и кровь Христовы в таинстве Евхаристии простым хлебом и вином, держались больше Ветхого Завета и праздновали Пасху по-иудейски, в среды и пятки ели мясо и молоко, и творили многие другие еретические дела, и многих простых людей прельстили своими ересями. Обвиняемые упорно запирались в своих ересях и были как бы в исступлении ума. Но великий князь Иоанн Васильевич с собором святителей, обыскав по подлинникам архиепископа Геннадия и по московским свидетельствам ереси означенных еретиков, предали их проклятию, низвергли всех из сана и осудили на заточение, «а чистую и непорочную христианскую веру ясне утвердиша и прославиша Святую Троицу в едином Божестве, нераздельну и несозданну в трех составех, Отца славяще, и Сына воспевающе, и Духу Святому покланяющеся, Троици в Единице и Единици в Троици, сердцем и усты исповедающе во веки». Такое определение собора далеко не удовлетворило Геннадия, тем более что главные двигатели ереси остались в стороне, да и второстепенные еретики по наложении соборного проклятия были обречены только на заточение, и, главным образом, кажется, в Новгороде, куда были отправлены по приказанию великого князя. Не ожидая важных последствий от соборного наказания для искоренения ереси и раздраженный лично выходками против него чернеца Захара, Геннадий старался, сколько мог, усугубить от себя наложенную на еретиков кару. Еще задолго (за сорок поприщ) до Новгорода он велел посадить еретиков на коней, лицом к хвосту, выворотить на них одежду, нарядить в остроконечные берестовые шлемы, в каких изображаются бесы, с мочальными кистями, с венцами, сделанными из сена и соломы и с надписью на шлемах: «Се есть сатанино воинство». В таком виде еретики следовали по городу из улицы в улицу, причем встречавшиеся должны были плевать им в глаза, говоря: «Се враги Божии, хулители Христа». В заключение, чтобы предохранить православных и устрашить еретиков, шлемы на их головах были сожжены. Впрочем, и суд Божий запечатлел этих людей печатью гнева. После соборного осуждения Дионисий впал в сумасшествие, кричал на разные голоса и умер скоропостижно, у дьяка Истомы прогнило чрево, чернеца Захара постигла мучительная смерть.

Как святители ни ратовали против ереси и еретиков, но этого было недостаточно для успокоения православных, которые были взволнованы распространенным тогда повсюду мнением, что с окончанием седьмой тысячи лет от сотворения мира должен окончиться мир и явиться всемирный Судия. Конец седьмой тысячи падал на 1492 г. До этого же года доведена была и наша церковная пасхалия. Так, в одном сборнике XV века помещены пасхальные таблицы, доведенные до 7000 (1492) г. В конце этих таблиц сказано: «6999. Се есть последнее лето седмые тысящи. 7000. Конец седмые тысящи: доселе уставиша святии отцы наши держати пасхалию до лета седмотысящного. Неции же глаголют: тогда будет второе пришествие Господне. Глаголет же святой евангелист Марко: о дни том и о часе, никтоже весть, ни ангели небесныя, ни Сын, токмо Отец един». Роковой год настал, а кончины мира не последовало. Еретики глумились над православными и говорили: «Семь тысяч лет кончились, и ваша пасхалия прошла: отчего ж Христос не является, вопреки вашим ожиданиям? Значит, ложны писания и ваших апостолов, и ваших отцов, в особенности же Ефрема Сирина , будто бы возвещавших славное пришествие Христово по истечении семи тысяч лет». Итак, для полного успокоения нужно было установить пасхалию на последующее время. По этому случаю, по сказанию летописи, «в лето 7000, сиречь начало осмыя тысячи (1492), месяца сентября, повелением великого князя Ивана Васильевича всея Руси снидошася на собор...». В Москве все святители, в числе их был и Геннадий Новгородский , и всем священным собором определили «написати пасхалию на осмую тысящу лет... по преданию святых отец, иже в Никеи седмаго собора». Дело это собором, главным образом, поручено было архиепископу Новгородскому. Блаженный Геннадий чем бы ни занимался, занимался от всей полноты души. По письму его к архиепископу Иоасафу видно, что его занимала сильная забота об ослаблении ложных толков народа касательно ожидаемой кончин мира и о пресечении соблазнов, доставлявших пищу ереси. Он не довольствовался поверхностным взглядом на предмет, достойный внимания общего, а хотел рассмотреть его со всех сторон. Он писал к другу своему: «Мне думается по Еноху, что век работает человеку», – время для человека, а не человек для времени, «и 7000 лет положены для человеческого применения», измеряют только перемены, последовавшие с людьми. «По Богослову, мы каждый час должны ожидать кончины. Да и то мне мнится, – продолжает Геннадий, – не украли ли у нас еретики лет? Иначе до какой степени заслуживает веры еврейская хронология? Правда ли то, что по нашей пасхалии время делания не исполнилось? т. е. следует ли заменить греческий счет еврейским? Ты о том подробно поговори с Паисием (Ярославским) и с Нилом (Сорским) и напиши мне о том. Также уведомь меня, нельзя ли побывать у меня Паисию и Нилу. Хорошо бы поговорить с ними о тех ересях».

В том же 1492 г. блаженный Геннадий составил определение пасхальных чисел на 70 лет осьмой тысячи и написал «коловратный ключ пасхальный на 532 года», при котором не только в целой осьмой тысячи лет, но и далее можно находить пасхальное число того и другого года. Пасхалию свою блаженный Геннадий разослал по своей епархии вместе с толкованием на нее, пастырскими наставлениями и окружною грамотою, под названием «Начало пасхалии на осмую тысящу лет». Здесь он объясняет, что написал свою пасхалию по поручению митрополита и окончил 21-го декабря 7001 (т. е. 21 декабря 1492 г.), что согласна с митрополичьею, по свидетельству самого митрополита, только продолжена на 70 лет; что она не вновь составлена, а выведена из прежней пасхалии, что время второго пришествия Христова неизвестно и ложно думали некоторые, будто оно настанет с окончанием седьмой тысячи лет, ибо о дне и часе пришествия Христова не предоставлено знать людям, а потому преступно и толковать о том. Кроме того, в толковании блаженный Геннадий излагает самые начала пасхалии, дает понятие о великом миротворном круге или 532-х летнем периоде, по истечении которого числа Пасхи повторяются в том же точно порядке, в каком она следовали в предшествовавшем периоде, и объясняет, что при помощи этого миротворного круга, этой алфы (так называли греки миротворный круг, потому что алфа, если буквы ее принять в значении цифр и сложить, даст ровно 532) можно выводить и продолжать пасхалию на сколько угодно лет, без конца. Далее говорит, что именно при помощи миротворного круга и сам он вывел свою пасхалию на 70 лет из прежней, которую нашел «во владычне Василиеве книге» (т. е. Новгородского владыки Василия – Калеки) и которая доведена там до 7000 года. Наконец, дает наставление, каким образом, когда истечет эта семидесятилетняя пасхалия, продолжать ее и далее на столько лет, на сколько угодно будет Богу продлить бытие мира.

Несмотря на всю энергию, с какою велась борьба с еретиками, ход дела наглядно показал блаженному Геннадию, что борьба с еретиками далеко не окончена и что слишком еще далеко торжество православия над жидовствующими, во главе которых стоял сам митрополит Зосима. Являясь, по-видимому (по виду – Сост.), поборником православия на соборах против жидовствующих и по делу составления пасхалии и прикрываясь подобными действиями перед православными, Зосима не считал нужным скрываться в кругу своих единомышленников и в частных беседах. Людей простейших, по словам Иосифа Волоколамского, напоял ядом жидовским, проводил жизнь самую невоздержную и нечестивую, изрыгал дерзкие хулы на самого Христа, Богоматерь, издевался над святыми иконами и крестами, не признавал ни евангельских, ни апостольских писаний, даже отвергал самое бессмертие души, воскресение тел и будущую жизнь. «А что то, – говорил он, – царство небесное, а что то второе пришествие, а что то воскресение мертвых? Ничего того несть; умер кто ин, то умер, по та места и был». И когда некоторые из православных стали обличать его в отступничестве и содомских делах, то одних из обличителей он отлучал от Божественного причащения, других – священников и диаконов – лишал священства, а на иных жаловался государю и клеветал на них. И по воле государя невинные осуждались на заточение, заключаемы были в оковы и темницы, лишались своих имений.

С другой стороны, поддержанию и распространению зла отчасти содействовала снисходительность к еретикам и самого Геннадия. «Еретики, убоясь казни, – писал Иосиф, – начали каяться с клятвами. Архиепископ Геннадий, поверив покаянию их, дал им свободу, а они, как только получили ее, все бросились бежать и разошлись по многим городам и селам и рассеяли свое нечестивое учение». Не прошло и трех лет после строгого наказания, какому подверглись уличенные в ереси, как избегшие суда еретики с бесстыдною наглостью стали вновь повсюду по селам и обителям проповедовать свое нечестие. В то же время сильный дьяк Курицын и брат его Волк упросили великого князя послать в Новгородский Юрьев монастырь архимандритом какого-то Кассиана, которого сами же научили держать жидовство и отречься от Христа. Кассиан, надеясь на Курицына и не боясь Геннадия, начал смело собирать в своем монастыре всех еретиков, дотоле или скрывавшихся в Новгороде, или рассеявшихся по другим городам и селам. Приободренные еретики позволили себе тогда совершать в Новгороде такие «сквернения и поругания на божественные церкви, и на вся священные вещи, и на все православное христианство», которые невозможно и передать словом.

До сего времени блаженный Геннадий противодействовал еретикам путем внешнего преследования, но теперь он ясно увидел тщету этой деятельности и первый пришел к тому убеждению, что для успешной борьбы с ересью, кроме внешнего преследования еретиков, необходимо еще действовать тем духовным оружием, каким действовали они. Как человек, исключительно призванный к административной деятельности, Геннадий сам мог прибегать к этому оружию только косвенно, доставляя духовенству и пастве средства самим противостоять ереси. Столкновение с еретиками ясно выставило всю важность для православных иметь в своем распоряжении все книги священного писания. Жидовствующие для распространения своего лжеучения между народом пользовались преимущественно священными книгами Ветхого Завета. Между тем как у православных, даже у самого владыки Новгородского, не оказалось этих книг... И вот блаженный Геннадий сосредоточил теперь все свои старания на их приобретении. Еще в феврале 1489 г., между прочим, писал к Ростовскому архиепископу Иоасафу: «Да есть ли у вас в Кирилове, или Фарафонтове, или на Каменном книги: Селивестр, Папа Римский, да Афанасий Александрийский , да слово Козмы презвитера на новоявльшуюся ересь на богумилы, да послания Фотея Патриарха к князю Борису болгарскому, да пророчьство, да Бытья, да Царство, да Притчи, да менандр, да Иисус Сирахов, да Логика, да Дионисий ареопагит ? За неже те книги у еретиков есть. Ино нынешние жидове еретическое предание держат, псалмы Давидовы или пророчества испревращали потому, как все еретицы предали Аквила и Саммах и Феодоцион по Христове пришествии и по пленении, а не якож нам предали святые апостолы истино тех 70 мудрых, еже перевели жидовский закон на еллинский, за 300 лет прежде Христова пришествия».

Из этих слов понятно, что книги Ветхого Завета, какие имели у себя жидовствующие, были, подобно всем исчисленным, в славянском или русском переводе, хотя книги эти, как замечает Геннадий в том же послании к Иоасафу, были извращены по переводам древних иудействовавших еретиков: Аквилы, Симмаха и Феодоциона. Неизвестно, отыскались ли для Геннадия в монастырях Ростовской епархии те книги, о которых он спрашивал, но несомненно известно то, что он остался непоколебимым в своем намерении и хлопоты его не пропали даром, а привели около 1496 г. к собранию в один, доселе не существовавший, состав всех книг Священного Писания Ветхого и Нового Заветов в славянском переводе. Событие величайшей важности, составляющее эпоху в истории нашей Церкви, особенно духовной литературы. Ибо только теперь та и другая, благодаря неутомимой ревности архиепископа Геннадия, обогатилась полным списком Божественной Книги, т. е. Библии. Такой подвиг, как подвиг собрания священных книг в один общий состав, был одной из самых важных услуг Геннадия для своего и последующих времен. Это, с одной стороны, оградило простодушных от обманов, в какие вовлекали их еретики, выдавая сочинения подложные и даже баснословные за книги священные. С другой – доставило друзьям православия ту книгу, которая во всякое время была необходима для них, так как распространение Священного Писания во всех христианских землях не оставалось без сильного влияния на общее течение умственной жизни. Хотя, вследствие бедности умственных сил, характеризующей эпоху, труд собрания совершен был далеко не удовлетворительно и собранные воедино книги были не одинакового переводного достоинства, тем не менее труд блаженного архипастыря высоко ценили в святой церкви. Из известных ныне списков Библии Геннадиевской один принадлежал митрополиту Варлааму, который отдал его в Сергиеву Лавру как дорогой вклад на поминовение по душе своей; другой принадлежал царю Иоанну Грозному, который послал его князю Острожскому в руководство при издании Библии; третьим владел Рязанский епископ. Блаженный Геннадий, при ревности к православию, был столько рассудителен, что, чувствуя нужду в полном собрании книг Священного Писания, но не имея возможности отыскать их всех в древнем переводе с греческого, поручил перевести некоторые из них с иеронимова латинского перевода, и перевод был совершен славянским иеромонахом Вениамином. Первые 9 глав книги Есфирь переведены прямо с еврейского, вероятно, тем новокрещенным евреем Даниилом, который прибыл из Киева, о чем упоминал он сам в послании к митрополиту.

Мужественный борец против ереси жидовствующих и неутомимый поборник православия, блаженный Геннадий не остановился и на этом. Для того чтобы Библия не оставалась в руках православных мертвым капиталом, а являлась бы действительным щитом против ереси, необходимо было еще, чтобы служители церкви были подготовлены к ее восприятию. А этого о тогдашнем новгородском духовенстве сказать было нельзя. Ранее было замечено, что Геннадий обратил все свое внимание на поднятие нравственного уровня духовенства. Для этого он настоятельно требовал, чтобы лица, желающие вступить в клир, а тем более ищущие священства, были люди, хорошо подготовленные к этому – «гораздые в грамоте»; малограмотных же ставленников отдавал в научение. Как ни печальны были неудачи по этому делу, они, несомненно, имели ту хорошую сторону, что привели Геннадия к сознанию необходимости общих мер для поднятия нравственности духовенства, и именно к сознанию необходимости основать для него училища. В этом смысле и было сделано Геннадием заявление митрополиту Симону, и это заявление должно считать также важнейшим подвигом Новгородского владыки в его деятельной жизни. На училища Геннадий возлагал большие упования, и не напрасно, так как он знал, что во времена святого Владимира и Ярослава Мудрого при ставлении в клир на первом плане стояло книжное учение или грамотность, и для этого заведены были училища. Но административная деятельность на пользу поднятия нравственного уровня духовенства могла оказать свое влияние только в продолжительный период времени впоследствии, а искоренение ереси теперь же требовало вмешательства наличных нравственных сил. Блаженный Геннадий хорошо видел, что у него самого таких сил не было, и потому он решился обратиться за содействием к Иосифу, уже известному в то время игумену Волоколамского монастыря. Новгородский святитель весьма любил и уважал Иосифа, часто сносился с ним, сделал его наместником над церквами Волоколамской области, поручил ему церковный суд в ней и сбор церковных доходов, уделяя ежегодно часть их Иосифовой обители. Выбор сделан был как нельзя лучше и делал великую честь прозорливому уму Геннадия.

В ряду христианских подвижников, которые своею нравственною силою служили щитом против нравственной порчи, Иосиф был одним из самых неутомимых борцов. Преподобный Иосиф был правнуком Александра, или Саня, который вышел из Литвы при Дмитрии Донском и получил от него в отчину село Язвище в 18 верстах от Волоколамска. В этом-то селе 12 ноября 1440 г. и родился Иосиф и назван был Иоанном. В научение грамоте он был отдан на 8-м году в Волоколамский Крестовоздвиженский женский монастырь и весьма скоро обучился грамоте и письму. Принял иночество в Боровске 13 февраля 1460 г. от прозорливого старца Пафнутия. От юности исполненный ревности к иноческому житию, он не успокоился до тех пор, пока не осуществил на деле свой собственный идеал. Вся цель его иноческих стремлений была – ввести в монастырский быт строгие общежительные начала. Достигнуть этого было не легко, но Иосиф боролся против трудностей убеждением, а еще более – собственным примером. До какой степени он считал нужным быть строгим к самому себе, всего лучше можно видеть из того, что он, в продолжение пятнадцати лег неусыпно ухаживавший за своим престарелым отцом, отказал единственно из видов поддержания монастырского устава в свидании матери, которая после многолетней разлуки хотела перед смертью с ним проститься. Но, стремясь к водворению в монастырях общежития, Иосиф полагал цель его не в одном созерцательном иноческом житии, но и в служении обществу. Монастырская община, прежде всего, должна была служить примером нравственной жизни для мирян и даже поддержкой тех из последних, которых положение беспомощно. Кроме нравственного примера, монастырь, по воззрению Иосифа, должен был подавать пример и умственной жизни, быть умственным светочем, служить рассадником, из которого выходили бы в жизнь честные пастыри, вооруженные всякими знаниями, митрополиты, архиепископы, епископы и другие власти. Сам же Иосиф служил высоким примером жизни для братии. Одежду носил такую убогую, что его не отличали от других иноков; пищу вкушал, большею частью, только через день, а ночи проводил в молитве. Первым являлся в церковь , где часто читал и пел на клиросе, и говорил поучения; первым выходил и на общие работы и участвовал в них наравне с другими. Неусыпно следил за поведением иноком днем и ночью и обращал особенное внимание на их душевное состояние; вразумлял, утешал и подкреплял словом совета и силою своей молитвы. Но не для одной только обители, а и для всей страны преподобный Иосиф был светилом, по выражению его древнего жития. Он действовал и силою своего необыкновенного благочестия, и вместе своим разумом, и книжною мудростью, своим редким даром слова, и увлекательными беседами. Воины и воеводы, бояре и вельможи, сановники и князья – все искали возможности видеть его, послушать его сладкой речи, воспользоваться его наставлениями и советами, а многие избирали его себе в духовника. И слово святого старца приносило чудные плоды: грешники обращались к покаянию и оставляли свои злые обычаи; люди гордые и свирепые делались смиренными и кроткими, и «вся тогда Волоцкая страна к доброй жизни прилагашеся».

С крепким природным умом он соединял в себе обширную эрудицию в Священном Писании и отцах церкви. Знание им Священного Писания было на самом деле изумительно. Он знал наизусть целые чтения из Библии, Евангелия, апостольских и отеческих писаний. Благодаря этому обстоятельству, преподобный Иосиф мало нуждался в книге, когда говорил от Писания; «он держал Священное Писание, – по выражению его жизнеописателя, Досифея Топоркова, – памятью на краи языка». Участь бедных поселян и слуг составляла предмет особенной его заботливости. Он убеждал господ, иногда писал им, чтобы они не отягощали и не обижали своих слуг и крестьян, обходились с ними по-человечески, согласно с внушениями нашей святой веры. И многие господа слушались его уроков, а слуги благословляли его имя. Всего лучше характеризует совершенства преподобного Иосифа жизнеописатель его в следующих немногих словах: «Не точию в добродетельнем сочетании и терпении с незло6ием сердца, но и в телесных и естественных изящен бе зело, якоже ин никтоже сущих в обители; ума свободное в крепости смысла стяжа, с течением языка и доброгласие; еже в церковном песнословии и чтении толик бе, якоже ластовица и славий доброгласный, привлачаше и услаждаше слухи послушающих, акоже ин никтоже нигдеже. Бе у Иосифа в языке чистота, и в очех быстрость, и в гласе сладость, и в чтении умиление, достойно удивлению великому: никто бо в те времена нигде таков явися». Такого-то дивного мужа блаженный Геннадий призвал к себе на помощь в борьбе с ересью.

Строгая подвижническая жизнь и обширная начитанность в церковной литературе, соединенная с крепким природным умом, давали преподобному Иосифу все средства к успешной борьбе с ересью. А эта борьба, в свою очередь, доставила ему в обществе такое значение, что он стал почти безапелляционным решителем всех вопросов, какие возникали в Русской Церкви в конце XV и начале XVI столетия. Одушевленный ревностию по вере, готовый за нее на страдания и смерть, преподобный Иосиф смело выступил против еретиков (октябрь 1493) и написал против них знаменитое свое творение, под именем «Просветитель». Не щадя отступников от христианства, он в особенности громил митрополита Зосиму, называя его Иудою предателем, предтечею антихриста, первенцем сатаны, злодеем, какого не бывало даже между вероотступниками. В то же время он писал послания к святителям, и в особенности к Суздальскому епископу Нифонту, на которого все православные смотрели тогда как на свою главу в борьбе с жидовствующими. Иосиф убеждал Нифонта крепко постоять против осквернившего святительский престол митрополита. Наконец их дружные решительные усилия увенчались успехом: 17 мая 1494 г. Зосима сведен был с первопрестольной кафедры, по сказанию одних летописей, за то, что «непомерно держался пития и не радел о церкви», а по замечанию других – «за некое преткновение». Бывшие в Москве святители известили об этом событии и блаженного Геннадия следующими словами: «Отец Зосима митрополит, своея ради немощи, оставил стол русской митрополии и, пришедши в святую великую соборную церковь , перед всеми положил омофор свой на престол и призывал Господа Бога в свидетели на то, что ему невозможно более действовать святительски и называться митрополитом, и отошел в монастырь на смиренно-иноческое жительство». На место низведенного Зосимы был избран Симон, игумен Троицко-Сергиева монастыря, 6 сентября 1495 г., а 20 сентября был поставлен в митрополита находившимися в Москве святителями. На поставлении его блаженный Геннадий не был, а прислал только свою повольную, или единосоветную, грамоту.

Впрочем, такой успех не удовлетворил преподобного Иосифа. Его религиозная ревность клонилась не просто к нравственному торжеству над ересью, а к совершенному истреблению еретиков, которым, по-прежнему, покровительствовал сильный дьяк Курицын. В беседах с великим князем преподобный пытался склонить его к принятию решительных мер против еретиков. Иоанн III извинялся, просил прощение за покровительство еретикам, обещал сейчас же принять меры, но на деле не давал никакого хода своему обещанию. Тогда преподобный Иосиф обратился к содействию княжеского духовника архимандрита Митрофана, давая ему понять, что направить великого князя против еретиков составляет прямую его обязанность и что без его участия дело не кончится добром. «Я много раз, – писал он Митрофану, – бил челом государю, чтобы он послал по городам обыскивать еретиков. Великий князь отвечал: «Пошлю, сейчас пошлю и обыщу». Но вот уже от Велика Дня наступил другой год, и он все не посылает. Между тем еретики умножаются по всем городам, и христианство гибнет от их учения. И, однако же, дело само по себе не представляет никакой трудности, стоит только схватить двух-трех еретиков, а те уже откроют и всех остальных».

Дружные усилия Иосифа и Митрофана сломили наконец нерешительность Иоанна III , и он, после некоторого колебания, приказал сделать розыск над еретиками и созвать на них в декабре 1504 г. собор. Этот собор, сравнительно с прежними, отнесся к еретикам с гораздо большею строгостью. Еретиков не только подвергли проклятию, которое в XVII столетии повторялось в Неделю Православия, но и различным физическим наказаниям. «Новии еретицы…, похулившие вся седмь Вселенских Соборов святых отец, Юрьева монастыря архимандрит Кассиан, Ивашко Максимов, Некрась Рукавов, Волк Курицын, Митя Коноплев и вся их поборницы и единоплеменницы… анафема». Для вящшего устрашения собор признал необходимым подвергнуть жидовствующих сожжению в обоих главных пунктах ереси, как в Москве, так и в Великом Новгороде. «Великий князь, – рассказывает летописец, – со всем собором обыскаша еретиков и повелеша лихих смертною казнью казнити и сожгоша в клетке дияка Волка Курицына, да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова, декабря 27, а Некрасу Рукавову повелеша языка урезати и в Новгороде Великом сожгожа его. Тоеже зимы архимандрита Кассиана Юрьевскаго сожгоша и его брата, и иных многих еретиков сожгоша, а иных в заточение заслаша, а иных по монастырям». Казни эти, хотя еще и не успокоили брожения в обществе, но нанесли ереси решительный удар.

Доблестному воителю Христовой истины, блаженному Геннадию, хотя и не пришлось участвовать в деяниях Собора 1504 г., окончательно низложившего ересь и ее защитников; но он имел утешение видеть и слышать, что подвиги его для святой веры благословлены церковью и ея Господом. Еще в 1503 г., за год до окончательной расправы с еретиками, был созван в Москве собор, который, главным образом, должен был принять меры против разных недостатков церковной жизни; так как замеченные недостатки и церковное нестроение были весьма важною причиною религиозного движения, вызвавшего потом такие печальные явления, и, следовательно, естественно должны были обратить на себя внимание церковного и гражданского правительства. Еретики, отвергая божество Иисуса Христа, божественное происхождение Его учения и Церкви и все догматы христианские, в то же время не могли не отвергать христианской иерархии и христианского монашества, на которое действительно и нападали. Не напрасно блаженный Геннадий, жалуясь митрополиту и другим епископам на одного из первых вождей ереси жидовствующих, чернеца Захара, называл его прямо стригольником. А известно, в чем состояло лжеучение стригольников: они отвергали всю церковную иерархию, прежде всего, за поставление церковных лиц по мзде, потом за их нетрезвую и зазорную жизнь и, наконец, за то, что они принимали приношения от христиан, делали поборы, собирали себе большие имения. Нет сомнения, что такие же точно укоризны против нашего духовенства повторяли и жидовствующие вслед за чернецом Захаром. «Захар это прямо в глаза говорил Геннадию, что попы ставятся по мзде, и митрополит ставит владык по мзде. А когда Геннадий заметил, что самого митрополита ставят не по мзде, то Захар отвечал: «Коли деи в Царьград ходил митрополит ставитися, а он деи Патриарху дань давал, а ныне, деи он боярам посулы дает тайно, а владыки деи митрополиту дают деньги: ино деи у кого причащатися». Как бы то ни было, лучшие люди того времени не только не могли не признать справедливости некоторых упреков еретиков, но и сами замечали слабые стороны церковного порядка, что и вызвало созвание собора в 1503 г. Первые вопросы на соборе касались того, следует ли брать какие-либо пошлины за поставление и каких лет должны быть поставляемые. Известно, что как в Греции, так и в России строго преследовалась всякая мзда за поставление, как симония, запрещенная апостольскими и соборными правилами. Но у нас в России был обычай делать некоторые сборы с поставляемых на церковные должности не в виде мзды за поставление, а в виде уплаты «за протори» при поставлении. Владимирский собор в 1274 г. не отменил совершенно этих сборов, а только определил их меру и очень небольшую. Настоящий же собор поступил иначе: присутствовавшие на соборе, на основании 29 правила святых апостол, 2 прав. IV и 22 прав. VI Вселенских Соборов, уложили: «от сего времени вперед… от поставления святителем... от всего священнического чину не имати ничего никому, ни поминков нам не имати от ставления никому ничего; також и от ставленных грамот, печатнику от печати и дияконам от подписи, не имати ничего... Також святителем... от священных мест и от церквей не имати ничего, но коегождо... без мзды и без всякого дара поставляти и на его место отпущати». Затем, возобновив определение Владимирского собора касательно возраста лиц, поставляемых на церковные степени, отцы Московского Собора прибавили в заключение: «Если же кто из нас и после нас, митрополит ли, архиепископ или епископ, от сего дня вперед, некоторым нерадением дерзнет преступить настоящее уложение: то да лишен будет своего сана и да извержется сам и поставленный от него без всякого ответа».

На этом соборе присутствовал и блаженный Геннадий и своею подписью и печатью вместе с прочими святителями утвердил сие постановление. Но, возвратившись с собора в свою епархию, он первый тотчас же был обвинен в мздоимстве и в нарушении соборного уложения, т. е. будто бы он многих священников без всякой вины лишал священства, а других поставлял за мзду. Летописец говорит, что «Геннадий начал брать мзду со священников за поставление еще больше прежнего, вопреки своему обещанию, по совету своего единомысленного любимца, дьяка Михаила Алексеева. И обыскав то, великий князь и митрополит свели Геннадия с кафедры в Москву». В июне 1504 г. он подал митрополиту грамоту, которою отрекся от управления епархиею «своей ради немощи» и решился жить иночески в покорении и послушании.

Предлагаем здесь и подлинный текст отреченной грамоты архиепископа Геннадия. Она умилительна и выражает все смирение его духа.

«Господину преосвященному Симону, митрополиту всея России, нищий богомолец ваш Геннадий, архиепископ Великого Новгорода и Пскова, челом бью. Ради своей немощи, Владыко, оставил я свою архиепископию и степень своего святительства в Великом Новгороде и Пскове, и если после сего Бог повелит мне живу быть, я обещаюсь более ничего святительского не действовать и не вступаться ни в какие дела, ни называться архиепископом, ни учить, но быть учиму, так как я уже не архиепископ, ибо все дела святительские оставил, и сим моим писанием отрекся от всего; определил же себе жить в монастыре, в иноческом житии, пребывая в покорении и в совершенном повиновении даже до последнего издыхания, сохраняя свою душу от сетей неприязненных и духов лукавствия, по реченному Господом нашим Иисусом Христом слову: никтóже возлóжь рýку свою на рáло и зря вспять, упрáвлен éсть в цáрствии Бóжии ( Лк.9:62 ); яко того есть слава и держава во веки веков аминь».

Всего вероятнее, в низложении блаженного Геннадия играли главную роль озлобление и тайные козни врагов. Много было недовольных в Великом Новгороде против знаменитого мужа церкви; потому что Новгород все еще не забыл древнего права своего – выбирать святителей и неохотно принимал тех, которые присылались из Москвы. Да и еретики, и невежи попы с их покровителями, наконец, и своевольные псковичи тоже не могли простить ему. Первые – за свое поражение, вторые – за строгость, и последние – за строгие вразумления повиноваться царской власти. Такой настоятельный пастырь, понятно, не мог нравиться вольнице, хотя не только в делах духовных, но и в гражданских он был истинным благодетелям Новгорода, ибо все его почти 20-ти летнее святительство протекло в борьбе за православие, о чем свидетельствуют многочисленные его грамоты и послания. Наше мнение находит подтверждение и в светской литературе. Автор статьи о Геннадии, помещенной в Энциклопедическом лексиконе, говорит следующее: «Прибыв в Новгород в 1485 г., Геннадий скоро явился неустрашимым поборником православия против распространившейся в Новгороде секты жидовствующих. Он писал о ней извещательные грамоты к великому князю Иоанну Васильевичу, к московскому митрополиту Зосиме и ко всем епископам. По этому случаю созван был в 1491 г. в Москве собор, на котором ересь была осуждена. Из виновных одни были казнены, другие, по наказании, посланы по городам в заточение. В опровержение мнения еретиков о кончине мира, он написал окружную грамоту (1492 г.) и сочинил (1493 г.) пасхалию. Несмотря однако ж на ревность Геннадия к защите православной церкви, он был оклеветан перед великим князем Васильем Иоанновичем: скрытные последователи жидовской секты имели при великокняжеском дворе своих единомышленников в числе самих бояр, которые, как пишет монах Зиновий, «страха ради казней, отвергшеся нечестия, приложися к благочестию лицем, а не сердцем». Геннадия обвиняли, что он многих священников без причины лишал чинов, а других за мзду посвящал. Он был вытребован в 1505 г. в Москву, лишен епархии, а по другим известиям – и архиерейства и заключен в Чудов монастырь». Подобное же мнение относительно напрасного оклеветания блаженного Геннадия за строгое обличение им ереси высказано и в Энциклопедическом словаре Старчевского, и в словаре святых Русской Церкви.

После оставления святительской кафедры блаженный Геннадий, утомленный борьбою с еретиками и заботами правительственными, избрал для себя местом уединения и покоя Чудов монастырь, где ранее много потрудился для святителя Алексия и где он пробыл, по одним сказаниям, полтретья году, а по другим – «два года не полны». Здесь он преставился к Богу 4 декабря 1506 г. Честное тело его положено было в Михайловском храме, на том самом месте, где лежало нетленное тело святителя Алексия, до перенесения в новый храм, в честь его устроенный.

Святитель Геннадий причтен к лику святых (по рукописным святцам б. общ. истор. № 231 и отенским 1718 г.) и, таким образом, к славе ревнителя православия и просвещеннейшего пастыря присоединил еще и венец исповедника Христова за слово истины.

Писания блаженного Геннадия назидательны и для времен последующих. Он не поблажал в современниках страсти к обрядной набожности и осуждал пользовавшихся этою страстью для личных выгод. Не обратят ли этого в наставление себе промышляющие наружною цивилизациею? В прибавлении к пасхалии его написано: «Обоя единако судити. Занеже трегубое аллилуиа, а в четвертое – слава Тебе, Боже, являет Триипостасного Божества и Нераздельного. А сугубое аллилуиа являет в двух естествах едино Божество. Ино как молвит человек мыслию, тако и добро». Кроме пасхалии осталось после блаженного Геннадия несколько умилительных молитв и сокращение церковного устава, под названием «Око церковное».

В «Православном Собеседнике» за месяц апрель 1863 г. издано послание (по сборнику Соловец. библ. конца XVI стол. № 852 л. 341 и 342) блаженного Геннадия к московскому собору 1490 г., которое дотоле известно было только в рукописях.

Послание блаженного Геннадия, – говорит автор статьи, – составляет драгоценный памятник для истории того великого брожения умов на Руси, которое началось в конце XV века ересью жидовствующих и в различных видоизменениях продолжалось до половины следующего столетия. Это послание писано одновременно с известным посланием того же святителя к митрополиту Зосиме и содержит те же самые жалобы на явное невнимание Московского церковного правительства к правам и представлениям Геннадия, невнимание, подавшее еретикам повод открыто «лаяться» на своего главного обличителя. В этом «лаяньи» особливо дерзок был чернец Захария, рассылавший по всем городам свои ругательные грамоты на Геннадия. В летописных сказаниях о Соборе 1490 г. чернец Захария представляется главою жидовствующих, так что первоначальные вожди еретиков (Новгородские протопопы и попы) называются только его товарищами. Ввиду этого обстоятельства, подробное донесение Геннадия о Захарии, находящееся в послании, получает особенную историческую важность. Оно открывает практические жизненные начала о новоявившейся Новгородской ереси, по которым она была тождественна с ересью псковских стригольников. Геннадий прямо называет Захарию стригольником. И действительно, подобно стригольникам, этот глава жидовствующих отвергает ради поставления духовенства «на мзде» святость церковной иерархии и таинств. В этих антихристианских стремлениях заключалась вся сила новгородской ереси. Еретики указывали на такие стороны в современных церковных правительственных порядках, которые действительно могли сделаться предметом вольнодумной критики и против которых восставали и такие верные сыны и пламенные ревнители блага церкви, как, например, Нил Сорский и Максим Грек . Без сомнения, в силу этого двойного протеста в 1503 г. (за несколько месяцев до окончательного суда над еретиками) изданы были следующие церковно-законодательные меры: о непоставлении священнослужителей на мзде, о вдовых попах и дьяконах, которые еще до времени стригольников своею жизнью подавали повод к соблазнительным толкам, о духовенстве, о запрещении монахам и монахиням жить в одном монастыре.

Тогда же был поднят вопрос о монастырских вотчинах и по поводу казней, каким подвергались еретики после осуждения их на соборе 1504 г., вопрос о религиозной терпимости.

Находим весьма уместным сказать здесь несколько слов и о сочинениях сподвижника святителя Геннадия против жидовствующих, преподобного Иосифа Волоколамского, которые были написаны им в защиту православия и в опровержение ереси жидовствующих.

Так как еретики для распространения своего лжеучения и подорвания авторитета противников всюду рассылали свои грамоты, то и Иосиф, в свою очередь, решился прибегнуть к тому же средству – стал писать послания и обличительные слова. Послания имели своею главною целью вызвать ревностное противодействие ереси со стороны влиятельных лиц, в особенности из среды духовенства, и даже приготовить их на подвиг мученичества. Что же касается до обличительных слов, то они должны были дать оружие против ереси в руки массе христиан, не имевших в своем распоряжении достаточного запаса книг или просто не сведующих в Священном Писании . «Собрах воедино, – говорит сам преподобный Иосиф об этом сочинении, – от различных Писаний Божественных, яко да ведящеи Божественная Писания, прочетше, да воспомянут себе, неведующеи же прочетше да разумеют; и аще кому что потребно будет противу еретическим речем, и благодатию Божиею обрящет готово, без труда, в коемждо слове».

Собрание слов преподобного Иосифа в обличение ереси жидовствующих известно под именем «Просветителя». «Просветитель» состоит из краткого «Сказания о появившейся ереси новгородских еретиков» и из шестнадцати «Слов на ересь новгородских еретиков». В сказании преподобный предварительно знакомит читателей с происхождением ереси жидовствующих, с ее учением, распространением и характером. А затем по порядку излагает краткое содержание самых слов. 1) В первом он доказывает, что в Боге, едином по существу, три Лица: Отец, Сын и Святой Дух; 2) во втором, что Иисус Христос есть истинный Мессия и Бог, что на Нем исполнились все ветхозаветные пророчества о Мессии; 3) в третьем, что закон Моисеев дан был только на время, до пришествия истинного Мессии – Христа, а по пришествии Его престал, и жертвы и обрезание упразднены; 4) в четвертом объясняет, что воплощение Бога для спасения человека совершенно сообразно с Божиею премудростию и благостию, хотя Бог мог спасти нас и иначе; 5) три слова – пятое, шестое и седьмое – написаны в защиту святых икон; 6) три слова – восьмое, девятое и десятое – в защиту писаний святых апостолов и святых отцев; 7) одиннадцатое, весьма обширное, слово – в защиту монашества.

В этих 11 словах своего «Просветителя» преподобный Иосиф опровергает все лжеучение жидовствующих, или все те части этого лжеучения, какие признал необходимым опровергнуть. Оставалось определить, как смотреть православным на новых еретиков и как относиться к ним. А для этого он в 12 слове доказываете, что проклятие от святителя-еретика не имеет никакой силы, что оно не сопутствуется судом Божиим и что православным такого проклятия не следует бояться. Это слово преподобный написал по поводу слов митрополита Зосимы, смущавших православных, что «если даже еретиком будет святитель и не благословит или проклянет кого-либо из православных, то суду его последует суд Божий».

Наконец, последние четыре слова посвящены преподобным Иосифом раскрытию мыслей, как поступать с еретиками. Например, в 13-м слове Иосиф говорит, что и святителям, и священникам, и инокам, и простым людям, и всем, по-христиански мудрствующим, подобает осуждать и проклинать еретиков и отступников. А царям и князьям, и судиям земским подобает посылать их в заточение и передавать лютым казням. В 14-м слове преподобный утверждает, что всякий православный должен всячески, с ревностью, разузнавать, искать, истязать о еретиках и отступниках и, узнавши истинно, должен свидетельствовать на них, а не скрывать. Если же кто покроет, то вместе с ними передан будет огню вечному.

В 15 и 16 слове преподобный говорит, как принимать еретиков и отступников, добровольно кающихся, и как поступать с еретиками и отступниками, которые приносят раскаяние после обличения и из страха казни. Таковых, по мнению Иосифа, без ослабы следует отсылать в заточение и держать в темницах до самой их смерти, чтобы ересь прекратилась и искоренилась; при ослабе же, где таковая давалась вероотступникам, они погубили не только села и грады, но и целые страны и царства. Этим и закончил преподобный свое знаменитое творение «Просветителя», в котором он приводит бесчисленное множество текстов преимущественно из книг ветхозаветных и бесчисленное множество свидетельств святых отцов, учителей церкви и других писателей, равно из житий святых, патериков и подобных книг. В «Просветителе» преподобный Иосиф, по мнению преосвященного митрополита Макария, является перед нами богословом с обширными познаниями в Священном Писании и в писаниях святых отцов и учителей церкви, с такими познаниями, каких доселе мы не встречаем у себя ни в ком. По отзыву Никитского, «Слова» преподобного не могли не произвести сильного впечатления на тогдашнее общество. Впечатление было тем решительнее, что исходя от полноты горячего убеждения, «Слова» Иосифа поражали остроумными доводами из Священного Писания и изобиловали фигуральными оборотами и сравнениями. Главное же, что в особенности содействовало усилению влияния литературной деятельности Иосифа, состояло в том, что «Слова» его представляли большой запас примеров, заимствованных из Священного Писания и житий святых. Передавая отвлеченные мысли в наглядных образах, подобные примеры были гораздо доступнее для понимания массы верующих и потому гораздо глубже западали в их души, чем простые логические выводы. А преосвященный архиепископ Черниговский пишет в своей истории, что без душевной радости нельзя читать умного, основательного, по местам глубокомысленного, всегда дышащего живым благочестием «Просветителя» Иосифа. Это сочинение – краса Русской Церкви, особенно когда вспомнишь, что оно принадлежит XV веку. Теперь понятно, почему такой громадный успех имел преподобный Иосиф в борьбе с жидовствующими, несмотря на все препятствия этому святому делу. Повторяем, выбор святителем Геннадием такого себе сотрудника приносит великую честь его проницательному уму и делает память его бессмертною.

Из современных блаженному Геннадию происшествий в Новгороде замечательны следующие. «Зимою в 6997 (1489 г.), – сказано в летописи, – князь великий Иван Васильевич переведе из Новгорода из Великого многих бояр и житьих людей, гостей, всех голов, болши тысячи и жаловал их на Москве, давал поместья, и в Володимери, и в Муроме, и в Новгороде Нижнем, и в Переславле, и в Юрьеве, и в Ростове, и на Костроме и по иным городом: а в Новгород в Великий на их поместья послал Московских многих лутших гостей и детей боярских и из иных городов из Московския вотчины многих детей боярских и гостей, и жаловал их в Новгороде в Великом».

«В лето 6998 (1490 г.) поставлен бысть град каменной в Великом Новеграде, повелением великого князя Иоанна Васильевича всея России, при архиепископе Геннадии: на две части великого князя денги, а треть владыка своими деньгами».

А в 1499 г. в мае князь великий «велел заложити двор свой, полаты каменные и кирпичные, а под ними погребы и ледникы, на старом дворе у Благовещенья, да и стену каменну от двора своего до Боровицкые стрельницы; а мастер Алевиз Фрязин от града Медиолапа». В этом же году великий князь Иван Васильевич «нарекл сына своего Василия государем великим князем и дал ему Великий Новгород и Псков великое княженье».

В 1495 г. прекратилась в Новгороде Ганзейская торговля, существовавшая не одно столетие и служившая источником богатства и просвещения страны через сношения с иностранцами. Поводом к этому послужило следующее обстоятельство: ревельцы, как пишет летописец, обижали купцов Новгородских, грабили их на море, без обсылки с Иоанном, делая несносные грубости послам московским, которые ездили и Италию, и в Немецкую землю. Раздраженный государь требовал, чтобы Ливонское правительство выдало ему Магистрат Ревельский, и, получив отказ, велел схватить ганзейских купцов в Новгороде: их было там 49 человек из разных городов. Запечатали немецкие гостиные дворы, лавки и божницу; отняли и послали в Москву все товары, ценою на миллион гульденов; заключили несчастных в тяжкие оковы и душные темницы. Весть о сем бедственном случае произвела тревогу во всей Германии. Послы великого магистрата, семидесяти городов немецких и зятя Иоаннова, приехали в Москву ходатайствовать за Ганзу и требовать освобождения купцов, предлагая с обеих сторон выслать судей на остров реки Наровы для разбора всех неудовольствий. Дело тянулось более года, заключенные томились в темницах. Наконец государь умилостивился и велел отпустить их: некоторые умерли в оковах, другие потонули в море на пути из Ревеля в Любек. Немногие возвратились в отечество, и все лишились имения, ибо им не отдали товаров. Вследствие этого торговля Ганзейская навсегда прекратилась в Новгороде, быв для него источником богатства и гражданского просвещения в то время, когда Россия, омраченная густыми тенями варварства Монгольского, сим одним путем сообщалась с Европою. Иоанн увидел потом свою ошибку, но поправить ее не мог. Дворы, божница, лавки немецкие опустели в Новгороде. Торговля перешла оттуда в Ригу, Дерпт и Ревель, а после в Нарву, где россияне менялись своими произведениями с чужестранными купцами.

Осенью «в лето 6999 (1491 г.). ноября 8, с понедельника на вторник, в Новгороде в Великом, на 4 часу нощи, явися знамение: от летнего востока до летнего запада на северной стране, промежи востока и запада, доспелося небо светло аки заря ведряная светла вечерняя, а в зори той столпы аки лучи солнечные великие светлые, и осветиша те лучи весь град и поля градные аки пожар силен; и сходилися столпы вместо да и расходилися, да того было схода и росхода столпов тем многажды в нощи той, как бы часа 3 и болши, да изгибло; да после 3 столпы велики да и высоки велми явилися, да стояли долго, и как уже на времени пети заутрении, пришли облаци с востока да ту светлость помрачили, да по том времени с час взошла заря утреняя по своему обычаю, да и Свет Бог дал. А из Юрьева монастыря видели как бы великый страшный пожар силный, чаяли, что град весь горит».

«В лето 7000 (1492 г.) февраля, повелением великого князя Ивана Васильевича, пресвященный митрополит Зосима и архиепископ Геннадий Великого Новагорода и Пскова придали из митрополии и из архиепископьи из Новгородской церкви свои на Вологде, в городе и на посаде, епископу Пермьскому Филофею в Пермьскую епископью».

«В лето 7004 (1496 г.) великий князь приходил в вотчину свою в Великий Новгород ноября 17, во вторник. Архиепископ града Геннадий срете государи великаго князя за градом с кресты и кандилы честне, яко бо бе лепо государству их, со архимандритом и игумены и священники, и с всем освященным собором Великаго Новагорода. А наместници великаго князя беша тогда в Нове граде князь Данило Александровича Пенко да князь Семен Романович и те такоже сретиша государя с всем народом града того. И бысть тогда в Великом Новегороде радость велика о приезде государя великаго князя. И того дни князь великий молебна и обедни слушал в Премудрости Божии Софеи и ел у архиепископа Геннадиа».

В святительство Геннадия Новгород два раза был опустошаем пожарами. В первый раз в 1490 г. «загорелось 25 апреля на Великом мосту у городовых ворот, огорела церковь святая Богородица, и стрелница; из стрелницы похватило тесницы с огнем, понесло на Яневу улицу и ту загорелось, и часть улицы выгорела, а затем выгорели улицы Росткина, Хревкова, Легоща, Щиркова и Розважа. А церквей огорело 5, а 6-я – Богородица на воротех». Второй пожар был в 1494 г. 10-го апреля. «3агорелось от Микиты от денежника с Дворища, ино огорело 3 церкви, Никола да Пятница да Борис Глеб, а Иван Велики отняли, а маковици до половины разбило, а Успение Святыа Богородица отнялиж; после и ряды горели, и выгореша ряды все до Великаго мосту мало не до половины, а переняли у Лубяници, одна сторона улицы горела, а другая не горела; а горело на Фомине недели в четверток».

Тропарь, глас 5

Уподобился еси древним отцем, святителю отче Геннадие, Священныя Книги собрав и еретики посрамив, ревность по Бозе показуя, паству оградил еси, моли и ныне Христа Бога мир Церкви даровати и спастися душам нашим.

Память его празднуется месяца марта в 16-й день и месяца апреля в 7-й день

† 1516

На Новгородской кафедре с 1506 по 1509 гг.

На место архиепископа Геннадия, заточенного в Чудовом монастыре, избран был на святительскую кафедру в Новгороде Серапион – игумен Троицкого Сергиева монастыря.

Блаженный Серапион родился в княжение Иоанна III в небольшом селении Пехорка (Пехра), на расстоянии 20 верст от Москвы, от благочестивых родителей-поселян. Достигнув семилетнего возраста, отрок Серапион отдан был родителями в научение грамоте. Погрузившись весь в любовь к учению и внимая Божественному Писанию, он возгорелся желанием к иноческому житию. Но когда он достиг совершенного возраста, родители принудили его вступить в супружество. Не смея прекословить родителям, кроткий Серапион повиновался им, хотя и вопреки своему желанию, и потом принял сан священства. Через год супруга его скончалась, тогда, разрешившись от уз житейских, он беспрепятственно мог отдаться давнему влечению своего сердца и принял иноческий образ. Но для успокоения родителей он оставался при той же церкви Покрова Божией Матери, при которой был священником. По кончине родителей боголюбивая душа его пожелала совершенно отрешиться от молвы житейской. Раздав убогим доставшееся от родителей имение и отпустив служителей, блаженный Серапион удалился в пустынную обитель Успения Богоматери Стромынскую, что на острове речки Дубенки, которой положил начало преподобный Сергий, по желанию великого князя Дмитрия Донского, после одоления татар. Братия с радостью приняла пришельца и скоро полюбила его ради высокого его жития, так что по смерти настоятеля умолила его принять на себя строительство Дубенской обители, с благословения игумена Сергиевской лавры Симона, от которого тогда зависела Стромынь. 3десь преподобный столько прославился духовными подвигами и так много сделал для Дубенской пустыни, что она потом называлась пустынею Серапиона. Дубенская общежительная пустынь находилась на острове, омываемом реками Дубенкою, Дубною и Быстрицею, на границах Тверской и Владимирской губерний, на северо-восток от Сергиевой лавры.

Тяготясь должностью настоятеля и жаждая безмолвия, Серапион недолго оставался строителем и переселился на общежитие в самую лавру в число ее братии. Но и здесь он не остался в покое; начальственная честь как бы преследовала повсюду смиренного инока. Вскоре после прибытия Серапиона в лавру игумен ее, Симон, был избран на святительскую кафедру всея Руси, а на его место умолен был неотступными просьбами братии пустыннолюбивый Серапион. И не только мольбами братии, но и повелением нового митрополита и великого князя Иоанна побужден был восприять игуменство лавры (1493 г.), ибо так было угодно Пресвятой Троице и преподобным Сергию и Никону.

Великий князь Иоанн очень уважал подвижника-игумена и это показал самым делом. Однажды случилось самодержавному великое искушение: какие-то злонамеренные люди оклеветали перед ним в тяжкой вине чародейства трех именитых боярынь. Строгий Иоанн по обычаю тогдашнего времени осудил их на страшную казнь сожжения. Напрасно умоляли его митрополит и бояре умилосердиться над осужденными. Блаженный Серапион, услышав о предстоящей казни и зная невинность обреченных на смерть, помолился Живоначальной Троице и всемирной Заступнице Богоматери и, призвав на помощь великих чудотворцев Сергия и Никона, дерзнул предстать пред лице разгневанного государя наедине, многими слезами умолил его отменить тяжкий приговор и этим спас государя от греха и три невинные жертвы – от напрасной смерти, подобно тому как великий чудотворец Николай ходатайством своим избавил от смерти трех невинных мужей. После этого и великий князь возлюбил мужественного игумена за дерзновенное слово истины, которое избавило его от тяжкого греха.

Имея великое попечение о благоустройстве обители, и особенно о жизни достойной иночества, блаженный Серапион был на соборе о церковных имениях и немало подвизался об ограждении монастырских угодий и волостей. Когда кончился собор, рассуждавшие о вдовых священниках белозерские пустынники, и в числе их преподобный Нил Сорский , начали выражать сожаление, что монастыри владеют землями и селами, и молили самодержавного, который всегда принимал их у себя с большим уважением «крепкого ради жития их, чтобы он помыслил об этом». По воле державного созван был собор (1504 г.) всех архиереев русских в царствующий град для совещания о том, прилично ли монастырям иметь волости. На соборе обнаружились два совершенно противоположных мнения. Белозерские пустынники, и особенно преподобный Нил, утверждали, что монахам не прилично владеть имениями; ибо многое монастырское стяжание делает суетным отречение монахов от мира, через управление волостей опять вовлекает в молву житейскую тех, которые бежали суеты, чтобы жить по преданию святых отцев. Монахам следует жить по пустыням и питаться от своих трудов, а не от имений.

Другое мнение выражали и защищали игумены обителей Троицко-Сергиевой – Серапион и Волоколамской – Иосиф. Они крепко стояли на том, что имения необходимы для существования монастырей. Во-первых, в монастырях нужно не только созидать храмы, но и постоянно их поддерживать. В храмах должны совершаться церковные службы, для которых потребны хлебы, фимиам и свечи. Для совершения служб нужны иноки-священнослужители, чтецы и певцы, свободные от всяких забот о физических нуждах: пище и одежде; иначе если они устремятся добывать сами себе все, потребное для жизни, то храмы сделаются пусты и будут оставаться без Божественной службы. Поэтому-то основатели обителей, благочестивые епископы и князья наделяли свои монастыри вкладами, землями, селами, чтобы и по кончине их эти обители не пришли в упадок от бедности. Во-вторых, монастырские имения не мешают инокам достигать вечного спасения, что доказали своим примером святые мужи – подвижники древней восточной и русской церкви – Афанасий Афонский , Антоний и Феодосий Печерские и многие другие основатели обителей, владевших имениями. И если бывают иноки, которые увлекаются любостяжанием и не брегут о своем спасении, то из-за этих немногих, не радящих о своем спасении иноков, несправедливо было бы отнять имения у всех обителей. В-третьих, монастыри существуют не для одних монахов, а для всей церкви: там приготовляются для нее будущие иерархи, правители епархий. Если у монастырей отнять имения и все монахи будут содержаться собственными трудами, то что произойдет тогда? Как тогда «честному и благородному человеку постричься? И если не будет честных старцев, откуда взять на митрополию, или архиепископа, или епископа и на всякие честные власти? А когда не будет честных старцев и благородных, тогда будет колебание вере». В-четвертых, создатели и благотворители обителей, делая на них пожертвования, имели в виду и то, чтобы они принимали у себя странных, питали нищих, помогали больным и всякого рода несчастным. Но, лишившись своих имений, в состоянии ли будут монастыри достигать этих целей?

Произошло великое прение и подробные изыскания о том, когда и по какой причине стали приобретаться монастырями села. Наконец обрели, что святители и монастыри держали города, волости и села от первого христианского царя, равноапостольного Константина, и при последующих царях, царствовавших в Греции и по всей вселенной. Ни на каком соборе не было запрещено это святителям и монастырям, напротив, повелено им всеми соборами, вселенскими и поместными, недвижимых стяжаний церковных не продавать, не отдавать (12 правило VII Вселенского Собора): эти стяжания утверждены за святителями и монастырями страшными клятвами, непоколебимо и ненарушимо на все веки.

Равным образом и в России при великих князьях – Владимире, Ярославе, Андрее Боголюбском, брате его Всеволоде, Иоанне Даниловиче – внуке блаженного Александра, и доныне святители и монастыри имели города, волости, слободы и села и держали церковные суды, пошлины, оброки, по установлению не только святых отцев и равноапостольного царя Константина, но и равноапостольного Владимира и сына его Ярослава, которые притом в своих уставах завещали, что, если кто из их детей, внуков и правнуков или кто другой дерзнет нарушить их правила и начнет вступаться во что-либо церковное, в суды, пошлины, десятины или отнимать что у церкви насильно, тот да будет проклят в сей век и будущий.

Вследствие всех таких постановлений, греческих и русских, святители и монастыри держат села доныне и отдавать их не смеют и не благоволят; потому что это стяжания Божии, данные и посвященные Богу, которые должны быть соблюдаемы и неприкосновенны вовеки. Даже неверные и нечестивые цари (монгольские) во время своего господствования не отнимали ничего у святых церквей и монастырей и не смели касаться их недвижимых имуществ, боясь Бога. Напротив, поборами по церквам Божиим не только в своих странах, но и у нас в России давали ярлыки чудотворцам Петру и Алексию и другим митрополитам русским, остающиеся непоколебимым доселе... Да, наконец, и усердные жертвователи не только не были осуждаемы, но всегда похвалялись за их усердие к святым обителям, где память их вспоминается вечно.

Рассмотрев все эти представления, собор постановил, чтобы святые обители по-прежнему держали свои стяжания, ради утешения убогих и недужных, которые обретают в них упокоение, чтобы самые иноки могли свободно предаваться молитве или проходить различные послушания, иногда весьма трудные, и чтобы служба Божия совершалась с должным благолепием. Вообще положено было на соборе держаться прежних преданий церковных, не мудрствуя паче, нежели сколько подобает, по слову Апостола. Хотящим же истинно спастись и любителям безмолвия не могут воспрепятствовать в том стяжания церковные. Блаженный Серапион явил на сем соборе великое свое благоразумие, рассуждая, что к лучшему и что может послужить на пользу, по собственному опыту жития отшельнического и управления монастырем. «В сих совопрошениях, – сказано в житии преподобного Иосифа, – Троицкого Сергиева монастыря игумен Серапион да Иосиф разумне и добре расчиняху лучшая к лучшим, смотря обоюду пользующая».

Вскоре после этого великий князь Иоанн Васильевич, передавая управление государством сыну своему Василию, указал на Серапиона, как достойного занять святительскую кафедру Святой Софии в Великом Новгороде, которая более двух лет сиротствовала после удаления святого архиепископа Геннадия, заточенного в Чудове монастыре. После кончины Иоанновой Серапион единогласно был избран и посвящен собором архипастырей в архиепископа Новгорода 15-го января 1506 г. Это возведение Серапиона на высокую степень власти было для него призывом к самым тяжким скорбям.

С любовью он был принят в Новгороде и начал пасти вверенное ему стадо по заповедям Божиим, просияв не только добродетелями, но и чудесами еще при жизни. Не более трех лет продолжалось его святительство, в продолжение которого Новгород постигли одно за другим два страшные бедствия. В феврале прибыл святитель в Новгород, а осенью открылся мор. То же бедствие возобновлялось и в следующие два года, также осенью. Смертоносная язва обнаруживалась железою (Желвь – мозоль, нарыв. ⁵⁶ С. 180) и похитила в Новгороде множество народа. В одну последнюю осень померло в Новгороде от язвы 15 396 человек. «В лето 7016 (1508 г.), – говорит летописец, – бысть мор в Великом Новеграде: помре железою по три осени и в последнюю осень людей 15,396 человек». Святитель Серапион усердно начал молить Господа и Пречистую Его Матерь, чтобы прекратилась страшная болезнь, и ходил с крестами около всего города. Он велел срубить обыденную церковь в честь Похвалы Богородицы в Детинце, на площади, против соборной каменной Софии, октября в 15-й день, и того же дни архиепископ Серапион святил и служил в ней. При освящении молитвами святителя исцелил Господь трех человек – слепого, расслабленного и бесноватого, и с того времени начала убывать язва. В том же году постигло Новгород другое великое бедствие: страшный пожар опустошил всю Торговую сторону его. «Того же 7016 (1508) лета, – рассказывает летописец, – августа в 20 день... при архиепископе Серапионе Великаго Новгорода и Пскова... бысть в В. Новеграде пожар зол: загореся на Славкове улицы (в Окулове дворе Хмельникове, у Логинове жене Екатерине, с поля, в клети, от свещи), и погоре Знаменская Торговая сторона вся, и многи палаты запалишася, и животов без числа множество сгорело... и николиже в В. Новеграде таковый пожар не бывал, ни в прежних летех, но велми страшен, ни в летописцах таковаго пожару не обретохом, толь злаго. Яко облацы дождевнии за много число дней быша, и бысть ведро велие: и в то время бысть гремение страшно на небеси, на земли страшнее же и небеснаго труса; и найде на люди страх и беда велия, друг другу не можаху пособити, ни помощи подати». Страшная буря усиливала свирепость огня до крайней степени; вихрь сокрушал дома и исторгал деревья; Волхов взволновался и разбил многие суда; «всех душ сгорело в этом пожаре 3315, а утопших Бог един весть». Во время этого пожара архиепископ выходил с крестами и чудотворными иконами на Великий мост к Чудному (черному) кресту и там пел молебны. «Видя же казнь Божию на град, святитель не можаше слова рещи на молебне, многим захлипанием, слезы точа от очию яко струя непрестанно; и моляшеся в тайне сердца своего к Господу Богу нашему Иисусу Христу, и ко Пречистей его Матери Пресвятой Богородице, и ко всем святым, о еже пременитися граду от належащаго прещения и гнева Божия, и пожара великаго избавитися; видя же архиепископ, в то время, ово столпом огненным до небеси огнь досязаше, ово же яко труба огнь хождаше по граду вихром, и зажигаше, – архиепископ же ни очию хотяше возвести на небо, ни от горкаго того плача престати не можаше, дóндеже уставитися гневу Божию». Когда же по молитвам святителя пожар стал умаляться и пламя угасло на том месте, куда он вышел со крестами, «повелел собрати сожженных и ямы сотворити, и всех умерших с женами и детьми, певше надгробная им, повеле их посыпати перстию (Персть – грязь, пепел. В создании человека из персти или из праха земного святые отцы усматривали указание на смирение человека и вместе на его достоинство. ⁵⁶ С. 419). Потом совокупив собор и многих граждан призва на горелое место, нача проклинати собором не милостивых грабителей, которые жженых мертвых грабиша, ищущих злата и сребра, еще же и живых огоревших грабящих, мониста и круту (Крута – украшение. ⁵⁶ С. 273) емлющих, и богатящеся тем; и якоже прокляша их на том святом соборе, и поучив иереев учить детей своих духовных благоверию и чистоте… и граждан страху Божию и жити во всякой правде и чистоте... возвратился в соборную церковь … славяще Христа Бога, избавльшаго град свой от великаго пожара и прещения (Прещение – крайнее и резкое обнаружение злобных чувств человека; угроза. ⁵⁶ С. 493), молитвами Пресвятыя Богородицы и всех святых умолением».

Вслед за описанием великого мора и пожара, какие постигли Новгород при святителе Серапионе, летописец рассказывает, что эти бедствия еще за три года (7013 лета) в 1505 г. предуказаны были преподобным Варлаамом Хутынским благочестивому иноку Тарасию в дивных видениях. Приводим здесь этот рассказ не только как интересный, но и как назидательный, свидетельствующий о том великом попечении, какое имеют святые угодники по своем преставлении об оставшихся в живых и о том мощном ходатайстве пред Господом, какого удостаиваются они в воздаяние за свою святую жизнь на земле. «Сей мор и пожар, – говорит летописец, – был вместо потопа, по явлению и по умолению и по пророчеству преподобного отца нашего Варлаама Хутынскаго, что явился пономарю Тарасию в лето 7013. Бысть чудо приславно и видение ужаса исполнено».

«В числе братии Хутынскаго монастыря в одно время был некто пономарь (кандиловжигатель) Тарасий (Кандило – свеча, подсвечник, сосуд для возжжения елея, называемый у нас лампадою. В церкви употребляются, кроме обыкновенных кандил, еще и другие, называемые поликандилами и паникандилами. ⁵⁶ С. 243). Находясь однажды по своей обязанности в церкви, для приготовления всего потребнаго к утреннему церковному богослужению, и замедлив в ней, незаметно до поздняго часа, вдруг видит он, что в соборном храме Преображения Господня, где почивают мощи угодника Божия, все свечи в паникадилах и светильники в лампадах пред иконами зажглись сами собою, как во время торжественнаго богослужения, и самое кадило, с горящим угольем, наполнилось фимиамом, разливавшим по всему храму чудное благоухание. Когда же в недоумении и страхе, озираясь кругом, сталь дивиться зримому видению, он видит явно, телесными очами, самого угодника Божия, преподобного Варлаама, который, поднявшись из гробницы, сошел на средину храма, стал на молитву, взывая к Господу о пощаде града отечественнаго. До слуха изумленнаго инока явственно доносились молитвенныя слова, выходившие из уст преподобнаго; «о еже милостиву и благоуветливу быти благому и человеколюбивому Богу нашему, отвратити всякий гнев, на него движимый, и избавити от належащаго праведнаго своего прещения и помиловати его»... При виде сего необычайнаго явления на Тарасия напал страх и ужас, и он упал на помост церковный. Преподобный Варлаам, воздвигнув его, сказал: «Брат, Тарасий, дерзай и не бойся! Ныне намерен я объявить о великих и грозных бедствиях, которыя грозят гибелью В. Новгороду за то, что переполнилась чаша беззаконий его, и вопль от неправд и грехов его дошел до небес, требуя отмщения от Всевышняго. Встань и взойди на верх церковный, и посмотри, что совершается над Новым городом... Тарасий, поднявшись наверх, посмотрел в сторону Новгорода и увидел, что воды озера Ильменя высоко поднялись над Новгородом и готовы были в одно мгновение устремиться на город и потопить всех живущих в нем. Устрашенный Тарасий поспешно сошел вниз и поведал о видении преподобному. Угодник Божий снова стал на молитву: молился со слезами и в таком молитвенном подвиге пробыл около трех часов. Потом снова сказал Тарасию, чтобы, поднявшись на кров церковный, опять посмотрел, что готовится В. Новуграду. Повинуясь велению преподобнаго, Тарасий, снова поднявшись наверх, обратил свой взор к Новгороду и увидел множество ангелов, которые бросали огненныя стрелы в народ: мужчин, женщин и детей, «и пред всяким человеком: мужем и женою и отрочатем и пред девою стояща ангела хранителя, держаща книги и зряща в них повеления Божия: и кий человек обреташеся написан в живых, того ангел хранитель помазоваше кистию из сосуда приемля мира небеснаго, и абие той человек исцеление приимаше и здрав бываше от смертоносныя язвы... егда же видяше ангел человека, ему же умрети написано в книге судеб Божиих, повелением Владыки Христа Бога, абие не помазав его миром, и ангел хранитель уныл отхождаше от человека, боясь преслушатися Владыки своего повеления». В страхе и ужасе Тарасий возвратился в церковь и поведал преподобному о виденном. Преподобный Варлаам в третий раз стал на молитву и со многими слезами умолял Господа о пощаде града... Потом сказал Тарасию: «Брат Тарасий! По молитвам Пречистыя Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии и всех святых и по неизреченному человеколюбию своему Милосердый Господь пощадил Новгород от потопа; но «посылает на люди мор и с милостию казнь, сиречь с покаянием, сам бо рече Господь во святем Евангелии: в чем застану, в том тя и сужду, и будет мор по три лета». После сего снова долго молился святый; и опять велел Тарасию подняться на верх церковный, чтобы еще раз посмотреть и видеть, какая судьба в будущем ждет В. Новгород по определению Божию. Поднявшись в этот раз на кров церковный и посмотрев на Новгород, Тарасий, в ужасе увидел, что страшная, огненная туча поднялась с полуденной стороны и шла прямо на Новгород. Трясясь весь от страха, Тарасий едва мог спуститься вниз и, войдя в церковь , поведал преподобному о грозном видении. Угодник Божий сказал ему в последний раз: «Через три года после мороваго поветрия будет в Новгороде великий пожар, от котораго сгорит вся Торговая сторона, и при этом погибнет великое множество народа... «понеже Пречистая Богородица, со всеми святыми, умолила Сына своего и Бога нашего Иисуса Христа и избавила град от потопа». И как предсказал преподобный, так точно впоследствии времени и сбылось на деле. Сказав эти слова, преподобный Варлаам снова вошел в свою гробницу и возлег в ней, как прежде; свечи и лампады в церкви сряду после сего все угасли сами собою».

Вот и еще замечательный случай из жизни святителя Серапиона, свидетельствующий о его высоком благочестии и богоугодном житии. Однажды в день праздника Успения Богоматери, пригласил он к себе на светлую трапезу посадников и всех именитых граждан. Приволокся, ползая, в храмину трапезную, хромой, прося святителя, чтобы велел накормить его. Милостивая душа Серапиона напитала его сперва духовною пищею, сподобив исцеления, а потом и телесною. Воздохнув из глубины сердца, воззрел святитель на икону Спасителя, написанную над дверьми палаты, в которой готовилось пиршество, и, помолившись со слезами Господу, сказал хромому: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа, встань на ноги твои». В то же мгновение поднялся хромой; бросив костыли свои, он подошел к архиепископу как бы никогда не болевший ногами, и благословил его владыка пред всем народом, который прославил за сие Бога.

Однако и сей святый муж не избег тяжкого искушения от исконного врага рода человеческого, который, позавидовав добродетельному его житию, не хотел видеть такого светильника на престоле Святой Софии. Возмутил он и другого праведного мужа Иосифа, игумена обители Волоколамской, которую он устроил в дремучих лесах. По смерти князя Бориса Васильевича, много благодетельствовавшего при основании ее, новый князь Феодор Борисович сначала также был расположен к Иосифу, а потом совершенно изменился, особенно после смерти своей матери, благочестивой княгини Ульяны (1503 г.) Обобрав церковную казну из трех монастырей своей области – Возмицкого, Селижаровскаго и Левкеева, князь начал делать насилия и Волоколамской обители. Несмотря на присылаемые из оной дары, грозил бить чернецов кнутом, а игумена поносил и велел ему сказать: «Пусть идет, куда хочет, если не желает исполнять мои повеления, а я намерен держать монастырь по своей воле». Преподобный Иосиф и хотел, было, удалиться, но упрошенный братиею остаться, решился искать защиты для своей обители у великого князя, припомнив, как при митрополите Ионе монастыри Сергиев, Каменный и Толгский перешли от насилия удельных князей в ведение великого князя Василия Васильевича. Но чтобы не обиделся владыка Серапион, от которого зависела тогда обитель Волоколамская, преподобный Иосиф наперед послал одного старца Игнатия Огорельцева испросить у него благословение на свое предприятие. К несчастью, в Новгороде тогда (1505 – 1508 гг.), и преимущественно осенью, свирепствовала ужасная моровая язва, и туда никого не пропускали, так что старец из Торжка должен был воротиться назад. Вынужденный крайними обстоятельствами, преподобный Иосиф обратился к митрополиту Симону и просил его ходатайствовать у великого князя Василия о принятии его обители под свое покровительство. Великий князь хотел уладить дело мирным путем и «многажды посылал к князю Феодору Борисовичу, чтобы он от того неподобия унялся и монастырю бы насилия и обид не творил. Князь же Феодор того не послушал да учал большие беды нестерпимые монастырю чинити». Видя безуспешность своего посредничества, великий князь Василий Иоаннович велел обсудить дело на соборе и по решению собора, с благословения митрополита и других святителей, взял (1507 г.) обитель преподобного под свое покровительство, а ему в успокоение, что не мог предварительно испросить на то благословения от своего святителя, велел сказать: «Ты из предела Новгородской архиепископии не отошел; я взял монастырь твой только от насилия удельного князя, а к архиепископу сам пошлю, как минет земская невзгода».

Отчуждение обители Волоколамской от кафедры Софийской, вопреки древней ее подчиненности, хотя это было вызвано крайностью, сильно огорчило владыку Серапиона, который твердо стоял за преимущества своей кафедры. По прекращении в Новгороде поветрия, хотя преподобный Иосиф и посылал своего старца к владыке объяснить, ради какой нужды без его ведома и благословения бил челом великому князю и митрополиту о своем монастыре, но владыка Серапион не принял старца и велел объявить Иосифу, что гневается на него. В то же время князь Феодор Борисович вместе с архимандритом Возмицкого монастыря чрез подкуп владычного боярина какого-то Кривоборского, своими клеветами так сильно успели возбудить владыку против Иосифа, что, не выслушав его объяснений, не снесшись ни с великим князем, ни с митрополитом, послал Иосифу свою грамоту, которою налагал на него запрещение и отлучение за то, что «он отступил от небеснаго, а пришел к земному». «Слышав архиепископ В. Новаграда и Пскова, – пишет летописец, – что князь великий Василей Иванович всея Руси взял Иосифов монастырь в свое соблюдение, и того ради нерадением некоторым и упрямством презрев божественных правил и повеление царскаго закона, иже глаголет царское осуждение суду не предлежит и не посуждается, да не обослався с великим князем, ни с митрополитом, послал ко Иосифу неблагословенную грамоту и отлучение со инеми некоторыми речми, наводя и на великаго князя неразсудне и неподобне». Таким поступком архиепископа Серапиона крайне были огорчены и великий князь, и митрополит, и все святители, по решению которых князь принял под свое покровительство обитель Иосифа. Поэтому, когда вслед за тем послал Серапион к митрополиту своего посла с грамотами, прося себе покровительства, посла целую зиму продержали в Москве и отпустили ни с чем. А когда сам Серапион собрался было ехать в Москву, великий князь приказал своим наместникам отобрать у него детей боярских и коней. Как ни тягостно было для Иосифа решение своего владыки, но он принял его с полною покорностью: не священнодействовал, не приобщался Святых Тайн и все ожидал, что он умилостивится. Когда же ожидания его оказались напрасными, Иосиф обратился к митрополиту и, изложив ему весь ход дела, между прочим, писал: «Ныне в великое говенье, как тебе известно, государь, прислал на меня новгородский архиепископ Серапион неблагословенную грамоту, а написал в ней: «Ты отказался от своего государя в великое государство и за такое великое безчиние ты чужд священства и нашего благословения». Но тебе, государю нашему, ведомо, что ни в Божественном Писании, ни в летописях, ни в обычаях земских того не бывало: какое великое безчиние в том, что я посылал бить челом государю большому да тебе, большему святителю, чтобы монастырь мой не запустел? И в святых правилах не написано, чтобы за такие вины отлучать от священства и не благословлять кого». Жалобу Иосифа митрополит подверг рассмотрению Собора. Но прежде чем состоялось соборное рассмотрение дела, блаженный Серапион не только без суда, но и без всякого объяснения лишен был великим князем Василием кафедры, вытребован в Москву и заточен в Андрониевском монастыре. Это было на третьей неделе после Пасхи, в конце апреля 1509 г.; а собор состоялся уже в июле, на котором главным действующим лицом был брат Иосифа – Вассиан, архиепископ Ростовский. На этом соборе, который происходил в присутствии великого князя, три раза спрашивали Серапиона: «Како и которым обычаем дерзну сия створити против Божественнаго Писания и святых правил закона, пресуждая и претворяя царская повеления и всего собора изволением благословение? Он же во всем своем писании, замечено в летописи, отнюдь безответен сый». Не получив от архиепископа Серапиона удовлетворительных объяснений, «митрополит Симон со архиепископом и епископы, со всем собором, поразсудив божественными правилы и по законному обычаю, иже глаголет: епископ аще не по Божественному правилу, ни по закону, но яростию и малодушием водим, кого от священнаго чина, а не благословением и отлучением упразднит, болший святитель самострастием тому епископу самому да творит, а не благословеннаго и отлученнаго яко неправедне осуждена да простит и благословит. Игумена Иосифа с братиею соборне простиша и благословиша, а Серапиону повелеша пребыти в монастыре».

Такое решение собора было уже слишком строго и нельзя сказать, чтобы оно было беспристрастно. Если Иосиф не был виновен за то, что без благословения своего архипастыря перешел в другую епархию, так как на деле желал, но не мог получить его, то и Серапион не был виновен пред церковным законом, произнося суд свой над Иосифом по сведениям, какие были тогда у него. Понятно, что суд собора руководился тут личными оскорблениями и был только уступкою силе власти.

В Андрониевом монастыре святитель Серапион заточен был вместе с любимым учеником своим архидиаконом Иаковом, который никогда с ним не разлучался. В заточении своем страдалец святитель терпел много оскорблений от андрониевского архимандрита Симеона, постриженца игумена Иосифа. Отсюда-то он написал сильное и пространное послание митрополиту Симону, в котором жаловался первосвятителю на то, что увлекся он пристрастными внушениями Ростовского архиепископа Вассиана и других нерассудительных приверженцев Иосифа. Митрополита он называл святейшим архиепископом богоспасаемого града Москвы, отцем своим и господином, которому вручено от Бога оправдание церковное, себя же – малейшим и смиренным сыном его владычества и заточенным, и вместе с тем говорил, что он сам, по милости Божией, архиепископ Великаго Новаграда и владыка, которого не следует оскорблять несправедливо.

Излагая вины Иосифа за то, что самовольно вышел из пределов его епархии и тайно от него, без благословения, сдал монастырь свой в митрополию, напоминал он и о том смущении, которое произошло от того в целой церкви, и о правилах соборных, запрещающих самовольные переходы, и о возбужденном против него негодовании великого князя. Приводил на память митрополиту и то, что сам он неоднократно просил его о дозволении придти в Москву объясниться с государем по сему делу на соборе, но не был допущен и не было о нем соборного испытания, как бы следовало по правилам, ибо прежде суда лишили его кафедры и предали заточению. «Вспомни, святейший, – писал далее страдалец, – с какими обетами поставляли вы меня и что ты сам заповедывал мне? Не обещался ли я тебе, господину моему и отцу, и всем епископам, в святой Божией церкви и у Пречистой Богородицы, у цельбоносного гроба Петра чудотворца, сохранять заповеди, никого не боясь, и стоять в истине, по наставлению псалмопевца: «и глагóлах пред цари и не стыдяхся» ( Пс.118:46 ). Тогда я дал слово Богу и вам поступать по преданиям святых апостолов и святых отцев; ты же преподал мне хиротонию и власть вязать и решить, которую употребил я над чернецом моим, когда он нарушил уставы прежде меня бывших архиепископов Новгорода». Напомнив митрополиту и о том, что один епископ не должен разрешать связанное другим, заключил свое послание святитель Серапион словами Апостола: «Мне бо éже жити, Христóс, и éже умрéти, приобретение» ( Флп.1:21 ). «Ктó ны разлучит от любвé Бóжия ». ( Рим.8:35 ). Я же чаю от Владыки Христа Господа моего воздаяния праведных.

Глубоко скорбела Новгородская паства о лишении ее доброго пастыря и учителя. Он был питателем нищих и наказателем вельмож, утехою скорбящим, прохладою обуреваемым и общим всем помощником. Испытали на себе суд Божий и те, которые судили и осудили блаженного Серапиона по видам человеческим, как видели это современники. В Новгородской летописи записано, что «кто на него не постоял, Василий Андреевич Челядин, владыка Ростовский Вассиан (умер. 28 авг. 1515 г.), владыка Суздальский (Симеон, бывший Андроньевский настоятель ум. 15 сент. 1515 г.) – того лета все умерли. А Иван Андреевич Челядин в Литве главу свою положил (взят в плен 1 авг. 1514 г.); а Рязанский Тарасий владычество оставил его же ради; да того же лета и Пермский Протасий умре». Наконец, и сам преподобный Иосиф предупредил его кончиною. Чувствительна была утрата архипастыря для новгородцев и потому, что после него, в течение 17 лет, не было у них владыки до архиепископа Макария.

Митрополит Симон примирился со святителем Серапионом перед своею смертью (1511 г.). По воле великого князя пригласив блаженного архипастыря к себе в Москву, благословил его и принял от него прощение. Тогда же примирился с высоким по жизни архипастырем и преподобный Иосиф. Объяснившись между собою и узнав истину, они со смирением простили друг друга и стали жить еще в большей любви, чем жили прежде. «И паки мало прейде, – говорится в житии преподобного Иосифа, – архиепископ Серапион со игуменом Иосифом межи себя общее прощение получиша». А неизвестный в житии преподобного заметил: «Иосиф извествовася к Серапиону и познавшеся на истине смирение умножиста себе преподобника и любовь множае первыя утвердиста».

После двухлетнего заточения владыки Серапиона великий князь Василий, услышав, что Андрониевский архимандрит теснит владыку Серапиона, вспомнил к нему любовь своего родителя и позволил удалиться на свое обещание, в обитель Живоначальной Троицы и преподобного Сергия (в мае 1511 г.), где Серапион долго был игуменом. С великою любовью и честью приняли его там игумен Памва и вся братия, и возвеселился духом Серапион о водворении своем под кровом преподобных. И тут не оставил его благоговейный ученик Иаков, о возвеличении которого прозорливо предсказал Серапион, когда еще был игуменом Сергиевской лавры. Однажды сидели у него в келии все соборные старцы, и взошел Иаков, бывший тогда еще юношей. Встал игумен и смиренно поклонился ему, к общему изумлению старшей братии. «Не дивитесь, – сказал им блаженный Серапион, – я поклонился игумену лавры», и чрез несколько (15) лет исполнилось сие предсказание. Иаков уже в сане игумена погребал блаженного отца своего.

Возвратясь в прежнюю свою обитель, владыка Серапион еще более прежнего начал там подвизаться постом и молитвою, в глубоком смирении и терпении. Господь, видя великую его добродетель, сподобил его дара прозорливости, так что видел он дальнее, как бы близ его сущее. В тот самый час, когда преподобный Иосиф отходил в жизнь вечную, блаженный Серапион, внезапно показав рукою в ту сторону, где Волоколамск, сказал бывшим с ним: «Брат наш Иосиф преставился, Бог да простит его»; и потом, смотря на икону Спасителя, произнес: «Не постави ему, Господи, греха, ибо бывает подобное и с праведными». Случилось действительно недоразумение между праведными мужами, но они старались умиротворением попрать вражду, как некогда святой Иоанн Златоуст со святым Епифанием Кипрским , когда пришел он на суд против него в Царьград. То же случилось и между сими блаженными отцами, Серапионом и Иосифом, но в час смертный простил Иосифа Серапион по заповеди Христовой.

Достигнув глубокой старости, исполненный дней и деяний, блаженный страдалец и строгий подвижник святитель Серапион, провидя и свое скорое отшествие к Господу, принял схиму, призвал к себе игумена Иакова и братию, всем преподал прощение и у всех оное испросил и, много поучив о пользе душевной, принял себе доброго спутника, тело и кровь Господа Иисуса. «Господи! В руце твои предаю дух мой», – было последним словом умирающего святителя, преставившегося 16 марта 1516 г. В час смерти лице его просветилось небесною радостью. С великою скорбью и многими слезами игумен и братия совершили надгробное пение над своим блаженным учителем и положили его близ церкви Живоначальной Троицы, с южной стороны, где была некогда келия преподобного Сергия и чудное ему явление Богоматери. Господь же многими знамениями прославил его гробницу.

Искушенный скорбями, блаженный Серапион семь лет своего заточения употребил на пользу своей души и до того укрепился в духовных подвигах и возвысился в нравственных совершенствах, что причтен церковью к лику святых предстателей на небе. Святые мощи его обретены нетленными в следующем же году 7-го апреля и остаются под спудом в так называемой Сергиевской палатке лавры.

Писатель жития заключает свое сказание о жизни святителя Серапиона словами, извлеченными им из надгробной похвалы святого Григория Богослова Великому Василию: «Сие тебе от нас, о Серапион, великий отче! Если приближатся к тебе похвалы мои, от Бога мне будет благодать сия, ибо от Него свыше нисходит всякий дар и слово разумения; если же и далеко тебя не достигнут, – что мне остается делать, бедствующему и одержимому несчастием, ибо одно усердие к тебе меня подвигло на похвалу. Но Богу любезно, чтобы и мы, облагодетельствованные отцом нашим Серапионом и насладившиеся его даров, каждый по силе приносили ему благодарение. Итак, приидите и, став вокруг меня, весь бывший его сонм, все удивлявшиеся преподобному, торжествуйте память его и соплетите похвалы, каждый прославляя какую-либо его добродетель, ибо не все один я высказал, но еще многое оставил любящим его. Ты же, о честная глава, свыше нас назирай и жизнь нашу на лучшее направь, мир церкви утверждай, царство Российское с самим царем от наветов спасай, управляя в мире его державу и даруй ему на варваров победу. Удержи и мое злое течение молитвами твоими, наставляя меня к добродетели, и отходящего отселе, туда приими меня, где и ты, хотя и велико мое прошение, да с тобою предстану Пресвятой Троице и твоим ходатайством сподоблюсь яснее и ближе созерцать Ея великое таинство».

В 1608 г. во время осады лавры ляхами святой Сергий, как видели лучшие старцы, будил иноков и звал в храм молитвы. Сюда вошел святой архиепископ Серапион в одежде святительской и стал в алтаре пред иконою Пресвятой Богородицы. Преподобный Сергий, обратясь к нему, сказал: «Отче Серапионе! Не медли вознести моление к милостивому Спасителю и Пресвятой Богородице». Святой архиепископ с поднятыми к небу руками воззвал: «О! Всепетая Мати! От всякия избави напасти всех». Вместе с другими прославленными Новгородскими святителями святой Серапион призывается на помощь в церковных грамотах 1628 и 1654 гг. В чине поставления епископа 1646 г. испрашивается заступление: «Иже во святых отец наших Никиты и Нифонта епископов, Иоанна, Евфимия, Ионы, Моисея и Серапиона архиепископов».

В Новгородской 4 летописи под 7017 (1509 г.) отмечено следующее обстоятельство из деяний святителя Серапиона пред вызовом его в Москву: «Повелением пресвященного архиепископа Серапиона дописан бысть Деисус в Святей Софии да Праздники; а писал Андрей Лаврентеев сын да Иван Дермаярцев сын».

Тропарь, глас 8

Твердый адамант воистину, отче, показался еси, во всем подобяся Владыце своему и Господу, неправедная изгнания радуяся претерпел еси; тем же и Христос святителем и мучеником сликовна тя сотвори и дарова тя стаду своему, яко сокровище неотъемлемо, чудесы всех обогащающа; тем же и мы сошедшеся к раце мощей твоих, любовию вопием ти: о великий во святителех и дивный во страдальцех пречестный архиерею, Серапионе отче наш, моли о нас всеблагаго Бога, да спасет души наша.

Кондак, глас 3

Яко венцем пресветлым украсися днесь Великий Новград, и ликует в память пастыря своего и учителя, яко диадиму царскую возложши; великая же она лавра светло радуется, идеже прослави тебе Бог своего угодника; и прояви последнему роду нашему, цельбоносные мощи твоя, святителю Серапионе, и церкви Божия веселится, созывающи нас на славословие, велегласно вопити: радуйся граду твоему и обители похвала, и всея русския земли пресветлый светильниче.

Память его празднуется месяца декабря в 30-й день, (месяца февраля в 10-й день и месяца октября в 4-й день – местно)

† 1563

На Новгородской кафедре с 1526 по 1542 гг.

После заточения в Москве святого архиепископа Серапиона Новгородская святительская кафедра сиротствовала почти 17 лет. Святые обители оставались без настоятелей, многие святые храмы – без священников и неосвященными, многие церковные дела требовали исправления. О положении, в каком находились тогда некоторые Новгородские обители, можно отчасти судить по рассказу, помещенному в житии преподобного Варлаама Хутынскаго о явлении его великому князю Василию Ивановичу. «В 1517 г., – говорится в житии угодника Божия, – Василию Ивановичу, великому князю Московскому и всея Руси, было следующее откровение: cидя однажды в полуденное время за трапезой вместе с вельможами и боярами своими, великий князь впал в легкую дремоту и в этом состоянии видит, что к нему подходит в телесном виде угодник Божий Варлаам и говорит: «Великий Государь! Три монастыря в Великом Новеграде пребывают без настоятелей: мой, святого Георгия и святого Антония; и сущая в них братия, не имея при себе пастырей, подобно овцам, разсеянным бурею, бедствуют, угрожаемые ежечасно от нападения волка – диавола. Повели, державный Владыко, как можно скорее прислать в те монастыри добрых и надежных пастырей, которые бы в силах были сохранить словесное стадо Христовых овец целым и невредимым от расхищения и погубления». Воспрянув от дремоты своей, великий князь передал о видении своем сидевшим у него вельможам и боярам. В ту пору Московскою и всероссийскою кафедрою управлял и заведывал митрополит Варлаам; Новгородская же архиепископская кафедра пребывала вдовствующею. Вследствие сего от братии трех вышеупомянутых монастырей отправлены были в царствующий град Москву к великому князю нарочито посланные с прошением неукоснительно прислать к ним из Москвы надежных и опытных настоятелей, которые бы с благонадежностию могли принять на себя управление монастырями и их братией. Посланные еще не успели явиться к великому князю с прошением, как великий князь, предуведомленный о том явлением ему преподобного, сам уже приказал разыскивать их в Москве. Когда иноки разысканы были, великий князь приказал, вместе с ними, сряду же отправиться назначенным на должности настоятелей в монастыри: в Хутынский – игумену Никифору, Юрьевский – архимандриту Ионе и в Антониевский – игумену Геронтию... После сказанного видения великий князь стал питать к угоднику Божию, преподобному Варлааму, особенную любовь и усердие и сохранил это чувство к нему до конца жизни, призывая его на помощь себе в случае болезни и во время брани с врагами Отечества. За такую теплую веру и особенное усердие и угодник Божий не оставлял верного своего раба своею благодатною помощью во всякой нужде и обстоянии.

О причине, по которой Новгородская святительская кафедра так долго оставалась без архипастыря, умалчивают и летописи, и история. Но, во всяком случае, Москва не без основания в продолжение 17 лет не давала святителя Новгородской области, столь знаменитой и раскинутой на огромное пространство. А судя по ходу событий тогдашнего времени, можно с некоторою долей достоверности предполагать, что Московское правительство, заточив одного после другого знаменитейших по своим деяниям и по жизни Новгородских иерархов Геннадия и Серапиона и оставив Новгород надолго без главы духовенства, имело, вероятно, цель – окончательно смирить новгородцев, которые все еще мечтали иногда о восстановлении своей давно утраченной свободы и независимости.

Для Новгорода нужен был теперь архипастырь разумный и деятельный, чтобы мог удовлетворить многоразличным нуждам своей обширной епархии, долгое время остававшейся без главы. Таков именно был архиепископ Макарий, возведенный на кафедру Новгородскую из архимандритов Можайскаго Лужецкого монастыря. ⁵

Родился будущий иерарх в Москве. При святом крещении младенца нарекли в честь Архистратига Небесных Сил Архангела Михаила. На духовное воспитание юного Михаила оказал огромное влияние архимандрит Кассиан – настоятель Симонова монастыря: он приходился будущему иерарху братом прадеда по материнской линии. ⁵⁰ Отец его умер рано, а мать, возложив упование о воспитании сына на Бога, постриглась в инокини. Юный Михаил уже в то время решил посвятить себя Богу; он поступил послушником в монастырь Пафнутия Боровского (память его 1 мая), принял постриг с именем Макарий в честь православного святого аскета-пустынника Макария Египетского . В этой обители будущий святитель приобщился к подвижническому деланию, книжной мудрости, к иконописанию.

В 1523 г. инок Макарий, пройдя все духовные степени чтеца, иподиакона, диакона и пресвитера, был поставлен в архимандриты в Лужецкий монастырь Рождества Пресвятой Богородицы, основанный преподобным Ферапонтом Можайским (память его 27 мая). Приняв попечение об обители, архимандрит Макарий установил в ней традицию соборного поминовения всей преждепочившей монастырской братии. ¹⁸

«В лето 7034 (1526 г.), – говорит летописец, – месяца марта в 4 день поставлен бысть архиепископом Великому Новугороду и Пскову владыка Макарий, архимандрит из Лужков, при великом князе Василии Ивановиче, всея Руси самодержце, в церкве пречистей соборней на Москве, митрополитом Даниилом, в неделю 4-ю поста Святаго Великаго, на память преподобного отца нашего Герасима, иже на Иордане. Того же лета, месяца июля в 29 день, в неделю на память мученика Каллиника, боголюбивый архиепископ прииде с Москвы в Великий Новгород». Новгородцы были чрезвычайно обрадованы прибытием архипастыря, «и изыдоша в сретение его собор Святей Софеи со кресты, и все священницы Великого Новгорода, и все христоименитии сановницы государя великого князя, и весь народ Великого Новагорода от мала и до велика, и с женами и детьми, во Славенский конец; и первое возложи на себе архиепископ весь сан святительский в церкве в славном пророце Ильи; бысть тогда ключ границе 1, а в руце лето 7» (П.С.Р.Л. т. VI, стр.82). Новгород уже давно не видал в своих стенах такого торжества. Прибытие архиепископа Макария было радостно и потому, что он приехал в Новгород с царскою милостию: привез с собою всю казну старых архиепископов, которая с низложением Феофила отправлена была в Москву. «В 1524 г. взял князь великий из Можайска архимандрита Макария и постави его архиепископом в Великий Новгород и да ему всю казну старых архиепископов».

По отзыву современников, Макарий имел ум светлый, здравый, умевший владеть своими мыслями и выражать их связно и последовательно; слово легкое, свободное, неисчерпаемое, изливавшее реки медоточного учения, когда проповедовал народу в церкви. Современная летопись, изображая вступление Макария на Новгородскую кафедру, свидетельствует, что когда «введоша его в церковь Святей Софии премудрости Божия», то он, «просвети вся силою Божиею, нача беседовати к народу повестми многими, и вси чудишася, яко от Бога дана ему бысть мудрость в Божественном писании, просто всем разумети».

Первою заботою прибывшего в Новгород святителя было устроить внутренний порядок в своей пастве. Освятив в 1527 г. церковь святого апостола Филиппа на Нутной улице и церковь святителя Николая, построенную на одном основании с Филипповскою церковию, и потом церковь Луки Евангелиста на Лукине улице, архиепископ Макарий устремил все свое внимание на исправление духовенства, и прежде всего монашествующаго. Монастырей как в самом городе, так и в его окрестностях было очень много, но должного порядка в них не было, а главное, не было общежития. По словам местнаго летописца, только великие монастыри и всего четыре: Юрьев, Хутынь, Вяжищский и Отенский – существовали общинами и по чину, а в прочих многих монастырях, даже в лучших, было лишь по шести и по семи чернецов, в других – по два и по три, да и те жили каждый особо, ели и пили в своей келии и притом были обременены всякими житейскими заботами. Женские же монастыри управлялись игуменами, и богослужение совершали в них монахи. Такой монастырский быт с такими своеобразными формами, которые открывали большой простор для отдельного существования монахов, которые поэтому весьма мало соответствовали своим первоначальным византийским образцам, сложился собственно на Руси. Эти отступления не оставались незамеченными, и уже в XIV столетии в среде русских иерархов (Дионисия, архиепископа Суздальского) и потом подвижников ( Иосифа Волоцкого и Нила Сорского ) обнаруживалось стремление к переустройству русского монашества на византийский лад и старание водворить всюду строгое общежительное начало; но все эти попытки имели только частное значение. Общежитие как общая мера начало учреждаться только с начала XVI столетия и повело к совершенному преобразованию монастырского быта. Прежде всего, с введением строгого общежития не согласовалось пребывание в монастыре лиц, которые, совсем не принадлежа к монашескому званию, занимались мирскими делами и только получали за внесенный ими вклад содержание от монастырской общины. Понятно, что при новом устройстве монастырей такие лица, как миряне, были совсем исключаемы из состава членов монастырской общины. Еще менее со строгим началом общежития согласовывалось существование таких монастырей, которые имели в себе безразлично как чернецов, так и черниц. Поэтому уже собор 1503 г. отнесся к этим монастырям не одобрительно, но зла не вырвал с корнем. Правда, он запретил жить в одном месте монахам и монахиням, но, кажется, ничего не постановил на тот счет, чтобы начальствование в женских монастырях не принадлежало игуменам. (П.С.Р.Л. т. IV, стр.278: «и мы уложили, что от сего дни вперед чернцом и черницам в одном месте в монастыре не жити; и в котором монастыре учнут жити чернцы, ино тут служить игумену, а черницам в том монастыре не жити; а в котором монастыре учнут жити черницы, ино тут служити у них попом белцем, а чернцом в том монастыре не жити».) На самом деле первым против отшельнических и смешанных монастырей выступил Новгородский владыка Макарий. Он обратился к великому князю Василью Ивановичу с просьбою показать ревность о честных монастырях Новгорода и Пскова, к уничтожению в них безчиния. Получив согласие от великаго князя, Макарий тотчас же приступил к делу: он созвал к себе (1528 г.) настоятелей Новгородских монастырей, где не было общины, и убеждал их завести у себя в обителях общежитие. «Того же лета, т. е. 7036 (1528 г.), – говорится в летописи, – боголюбивый архиепископ Великого Новагорода и Пскова владыка Макарий, яко во второе лето честнаго его святительства, созва к себе честныя игумены, еже есть Антониева монастыря, и Деревяницкаго, и Благовещенскаго, и Оркажьева монастыря и прочие игумены всех монастырей, идеже несть общины и нача их учити, яко от Живоначальныя Троицы и от вышня премудрости научением, еже им устрояти общежители (т. е. общее житие, общежительство), якоже прежнии богоноснии отцы написаша». Слова архипастыря не остались без успеха: «Игумены слышавше тогда и приимше добрый совет боголюбиваго архиепископа Макария, ...и оттоле начаша устрояти общежители койждо в своем монастыре, не только в Великом Новегороде, но и по окрестным градом Новгородския архиепископьи, и начаша устрояти общины, якоже достоит в обителях. А прежде бо сего токмо велицыи монастыри в общины быша и по чину; а прочии монастыри, иже окрест града, особо живущи, и койждо себе в келиях ядаху и всякими житейскими печалми одержими бяху; а в лутших монастырях шесть черньцев, или седмь, а в прочих – два, или три». Благодаря такому приему, число отдельных монастырей значительно уменьшилось, зато монастырския общины сделались крупнее и количество монахов в каждой общине значительно увеличилось. «А егда устроиша общежители, – продолжает летописец, – тогда нача благодать множитися, и все благочиние прибывати и братия в монастыри начаша приходити: идеже было два или три, и ту 12 и 15, а идеже 6 и 7, и ту 20 и 30, а в прочих 40 и множае». По словам летописи, приняли тогда общежитие 16 монастырей вокруг одного Новгорода, именно: Антониев монастырь, на Деревянице, Благовещенский, Оркаж, на Колмове, на Ковалеве, на Волотове, на Ситицки, чудо Архангела на Сковородке, в Нередицах, в Щилове, на Коломцах, на Липне, на Перыни, Николин конец Легощи улицы, в Пантелееве; «сия обители только около Новагорода Великого, а окрестным града зде число не положено».

Но, несмотря на всю законность и благотворность общежития, желание и совет святителя об учреждении его не остались и без сильной оппозиции со стороны монахов-собственников, предпочитавших общей трапезе и общему житию раздельное существование, при котором каждый мог вести такой образ жизни, какой ему нравился и какой был сообразен с его частными средствами. Поэтому «два именитых монастыря не устроиша тогда общины: Николин монастырь в Неревском конце, а игумен инок Илья, зовемый Цветной, да Рождество Христово на Поле, а игумен Иона, зовемый Заец; а мощно бы им устроити, они же не хотяху, в том безчинии обыкоша жити, и архиепископу сказаша нужу себе, еже которой несть, и архиепископ рече им: «По делам вашим мзду приемете от Бога». Впрочем, и в принявших общежитие монастырях неудовольствие на эту перемену не осталось в последующее время без выражения: подобно тому, как не все монастыри одинаково одобряли введение общежительства, точно так же и в стенах общежительных монастырей не все монахи сочувствовали преобразованию. Между ними возникали партии приверженцев частной собственности и сторонников общежития, партии, которые вели между собою сильную борьбу по вопросу о дальнейшем соблюдении общежития. Да и не во всех монастырях, которые приняли теперь общежитие, оно утвердилось надолго; по крайней мере, о Сковородском известно, что в 1582 г. в нем было только три келии и жило три старца.

Тогда же последовала полная эмансипация и женских монастырей от мужских. В это время из общей массы монашествовавших выделились и женские монастыри с игумениями во главе и с попами бельцами. Архиепископ Макарий и «черницам вдасть монастыри: монастырь на Десятине, монастырь Петровский, Ильинский, Спаский на Вотцкой дороге, на Сокольницы, Богословский на Витке, на Скнятине; преже бо сего в тех монастырех жили игумены и черницы, архиепископ же повеле отвести игуменов в мужския монастыри, а черницам вдаст игуменьи, благочиния ради». Однако и после этого мы еще в 1582 г. встречаем два мужско-женских монастыря в Обонежской пятине.

Вводя общежитие в монастырях своей епархии, архиепископ Макарий давал им в то же время от себя и уставные грамоты. Одна из таковых грамот, данная Свято-Духову монастырю, помещена в актах исторических. Здесь святитель заповедывал: иметь игумену в своем монастыре одного иеромонаха, одного иеродиакона да девять братов, так чтобы всех с игуменом было двенадцать. Совершать в монастыре все церковные службы не только в воскресные и праздничные дни, но и ежедневно, а в понедельники, среды и пятки, а равно в воскресенья и праздники петь еще молебны о государе великом князе и его княгине, об устроении земском и обо всем православном христианстве и поминать преставльшихся великих князей, архиепископов и создателей обители. В трапезу ходить игумену всякий день и есть вместе с братиею; а трапезу иметь не во все дни одну и ту же; иначе устроять ее в дни воскресные и праздничные, иначе во вторники, четвертки и субботы и иначе в понедельники, среды и пятки. Игумену в келии у себя не есть и гостей не кормить и не пировать с ними, а кормить ему и потчевать гостей в трапезе или в келарской. Одеждою, и обувью, и всякими келейными вещами снабжать братию по общежительному преданию. Держать игумену келаря, и казначея, и трех или четырех соборных старцев и с ними вместе исполнять всякий чин, иметь попечение о прочих братиях, ведать доходы и расходы монастырские и виновных подвергать наказаниям. Жить игумену по-чернечески и иметь любовь ко всей братии, а не выситься властительски; братии же иметь игумена своим отцем и учителем, слушаться его во всем и к нему приходить для исповеди, а не держать себе духовных отцев в городе, или посаде, или по селам. Мирским людям, женщинам и отрокам, отнюдь не входить в келии к старцам и питья им в келиях не держать. Игумену держать у себя келейником чернеца или двух чернецов, а мирянина у себя в келии не держать и молодым ребятам ни у игумена, ни у старцев не жить. Если какие христолюбцы пожелают делать вклады в монастырь, игумену с братиею принимать от них вклады в казну на монастырское строение; а если захотят постричься в монастыре, постригать их, хотя бы число братии – двенадцать – было полное. Если игумен начнет не радеть о своих обязанностях, братии отнюдь не молчать, а напоминать ему со смирением и любовию; а если не исправится, то донесть архиепископу.

Заботясь об устроении общежития в монастырях, архиепископ Макарий в самом же начале своего управления епархией обратил внимание и на ненормальность поборов в пользу кафедры с черного и белого духовенства. Привезя назад в Новгород казну прежних архиепископов и потому, может быть, не особенно нуждаясь в средствах, он сперва облегчил владычные поборы с монастырей. «И бысть (с приездом владыки Макария) хлеб дешев, и монастырем легче в податех и людем заступление велие». Дальнейшее распоряжение его об облегчении сборов одинаково касалось белого и черного духовенства.

Устрояя внутренний порядок в епархии, архиепископ Макарий в то же время заботился как о распространении и утверждении христианства в северной России, посылая проповедников к чуди и лопарям, так и о спасении душ иноверцев, из коих многих обратил в христианскую веру. Так, в 1526 г. в первый же год святительства Макария, поморцы и лопяне (лапландские поморяне), жившие близ устья Невы и Кандалажской губы (одного из заливов Белого моря), сами прислали в Москву уполномоченных к великому князю Василию Ивановичу и просили антиминса и священников, которые бы просветили их святым крещением и освятили для них церковь . Государь поручил архиепископу Макарию отправить к ним из Новгородского Собора священника и диакона, и эти лица, прибыв по назначению, крестили многих лопарей и освятили для них церковь во имя Рождества Иоанна Крестителя. Через 6 лет (в 1532 г.) другие лопари с Мурманского моря (Северного океана), с реки Колы и Тутоломы обратились непосредственно к самому архиепископу Макарию и также просили себе антиминсов и священников. Опять были посланы Новгородского Собора Святой Софии священник и диакон и крестили многих лопарей за Святым Носом (один из мысов Северного океана в Белое море) и освятили для них две церкви: во имя Благовещения Пресвятой Богородицы и во имя святителя Николая.

Страна диких лопарей, прилегавшая к Обонежской пятине Новгородских владений, теперь вся была просвещена святым крещением. Другие финские племена-Корела, Чудь, Ижора, обитавшие в Вотской пятине, около Иван-Города, Ямы, Копорья, Ладоги, Невы до Каянии и Лапландии между Балтийским морем и Ладожским озером, на пространстве 1000 верст или более, уже с XIII века были знакомы с христианством. Но, веруя во Христа, они по-прежнему продолжали держаться старых языческих суеверий. Многие из них вовсе не ходили в церковь , не обращались к священникам, как к своим духовникам, не соблюдали постов, а ходили в свои прежние мольбища, боготворили солнце, луну, звезды, озера, источники, реки, леса, камни, горы. К младенцам своим, когда они рождались, приглашали сперва арбуев, которые и давали им имена, а потом уже священников. Своих умерших хоронили не на христианских кладбищах, а особо, в лесах и курганах. Многие жили с женами и девицами без церковного благословения и венчания, хотя некоторые имели притом законных жен. Услышав обо всем этом, архиепископ Макарий, с соизволения великого князя и по повелению его, «желая прелесть ону искоренити и просветити Божественным учением», написал окружную грамоту (от 25 марта 1534 г.) ко всем игуменам, священникам и диаконам Вотской пятины в Чудские, Ижорские, Корельские, Ореховские и другие уезды и погосты, где только находились подобные язычествовавшие христиане; «сам во Святей Софии молебны пел и воду святил со всем священным собором, и с тою священною водою и своею посыльною грамотою послал своего священника сеней от Рождества Христова, инока Илию, кумирскую прелесть заронити и двух своих боярских детей». В грамоте, укоряя местных пастырей за их крайнее нерадение о своих духовных детях, архиепископ предписывал первым, чтобы они, как только придет к ним Илия, собрали в своих приходах всех православных христиан и приказывали им, всем вместе, тщательно и единодушно, по всем чудским и ижорским местам, в селах, деревнях и лесах разорять и истреблять огнем языческие мольбища, дерева и камни, а арбуев с их учениками приводить к священноиноку Илии для наставлений и убеждений. Потом, когда в каких-либо уездах и погостах будут истреблены языческие мольбища, священники вместе с Илиею совершали бы в церкви соборныя молебствия, освящали воду и, соединив ее с тою, которая принесена из Новгорода, объезжали свои приходы и кропили этою святою водою всех жителей от мала до велика и самыя их жилища. В то же время поучали бы, вразумляли и убеждали как арбуев, так и их последователей оставить прежние языческие дела и жить во всем по-христиански и тех арбуев, которые принесут покаяние, исправляли бы сами по правилам святых апостолов и святых отцев, а о тех, которые останутся упорными и непослушными, извещали бы боярских детей, которые обязаны брать их и препровождать в Новгород на суд владыки и гражданской власти. Такое распоряжение архиепископа Макария имело полный успех: Илия объехал многие погосты и уезды и всюду истребил языческие обычаи, восстановил правоверие и некоторых, еще не крещенных, крестил.

В следующем 1535 г. архиепископ Макарий опять посылал благочестивого инока Илию в те места, в которых он путешествовал, для утверждения в них истинной веры и велел объехать все остальные места, в которых прежде не были, чтобы и там «разоряти чюдские обычаи, еже женам власов своих не постригати и риз яко мертвечьих на главах и на рамех не носити, и кудесы своя проклясти; таков бо бе обычай злой в Чюди, и в Ижоре, и во всей Корельской земли и во всех прежеписанных местах; он же, по повелению своего святителя, сия вся злыя обычаи разори, повеле власы ростити и главы своя покрывати, и вся, поучив божественному писанию творити якоже христианом лепо».

Сколь велико было попечение архиепископа Макария вообще о благосостоянии своей паствы и города, можно видеть из следующих летописных сказаний: В 1531 г. мая в 3 день сделался неизвестно от чего сильный пожар на Софийской стороне. Загорелось на Яневе улице у тюрем и погорело все до улицы Дослани, в том числе сгорела церковь 40 мучеников и три тюрьмы, из коих в одной погибло народа «сто полпятадесят человек». Архиепископ Макарий приказал выкопать ров у святого Архангела Гавриила, в конце Фревковой улицы, сам совершил надгробное пение со всем городским духовенством и похоронил погоревших. В это время в городе много было «от злых человек грабежа, татьбы, убийства и всяких злых дел». Владыка, чтобы остановить это зло, обратился к великому князю Василию Ивановичу с мольбою о помощи, и великий князь без замедления в июле же месяце прислал к нему грамоты и своих дьяков: Якова Шишкина, Афанасия Фунина и дворцового Митю Великого – с повелением «размерять улицы» на Софийской стороне. Посланные, размерив «Великую улицу от Володимирских ворот прямо в конец, и все улицы из Поля в берег прямо, и места по всему пожару, поставили решетки по улицам всего города, уставили огневщиков и стражей у решеток». Вся эта работа была кончена к октябрю месяцу; «и оттоле нача милость Божия быти и тишина велия по всему граду... и мнозии злыи человецы тое ради крепости градской из града избегоша и без вести быша, а инии на покаяние обратишася и рукоделию навыкоша».

В следующем (7040) 1532 г. архиепископ Макарий оказал услугу псковичам. В этом году посетило Псков моровое поветрие, продолжавшееся с июля месяца и до Рождества Христова. Мор был так велик, что городские люди и сановники частью от народного плача, частью от страха смерти все выехали из города и, скрываясь, жили по селам и в местах потаенных. Когда дошло о сем известие до архиепископа Макария, он начал внушать игуменам и священникам, чтобы они утешили народ, и сам, совершая молебствия в храме Святой Софии с омовением святых мощей, посылал святую воду во Псков и по всему Новгороду. И великий князь, услышав об этом бедствии, прислал также из Москвы святую воду «на освящение православным христианам». «И оттоле, – замечает летописец, – нача милосердие Божие быти во Пскове, по мале и поветрие преста». И в Новгороде в этот раз умерло от прыщей более 1000 человек. Но в Новгороде это поветрие повторилось в октябре следующего (7041) 1533 г. и начало свирепствовать с большею, чем прежде, силою. «Нача являтися, – говорит летописец, – на человецех вред, яко прыщ, и тем начаша мнози человецы умирати, и бысть поветрие не малое». Одновременно с этим бедствием посетила Новгород и другая небесная кара. От июня до сентября во всей Новгородской области не выпало ни одной капли дождя. Источники, ручьи и болота пересохли; скот по селам гибнул от жажды, леса горели, а с ними вместе горели и звери, и птицы; от дыму и мрака в городе сделался нестерпимый смрад, солнце тусклое, багровое скрывалось за два часа до захождения; люди днем не могли распознавать друг друга в лицо и задыхались от смрада, путешественники и плаватели не распознавали пути, птицы не могли парить в воздухе. В обоих этих случаях владыка Макарий явил себя пастырем, добре правящим словесное стадо. Твердо веруя и всегда памятуя, что все в мире совершается по премудрой и всеблагой воле Творца, что испытания посылаются небом для вразумления и исправления грешного человека, он старался внушить те же мысли и чувствования и своим пасомым. Первым его делом и первою заботою было расположить бедствующих граждан, чтобы они обратили все внимание на исправление своей жизни и поведения. Собрав духовенство и народ, он всех убеждал к покаянию, поучал пребывать в посте, молитвах и во всяких добродетелях; «повеле, – замечено у летописца, – архиепископ Макарий всем православным христианом поститися, от мала и до велика, две недели, от мяса и млека, но единою днем ясти». Установил каждодневные хождения со святыми иконами по городу, вседневные молебные пения по всем церквам, и сам первый подавал пример пламенной молитвы, глубокого смирения и всецелой преданности воле Творца и Владыки вселенной, вполне надеясь подвигами благочестия утолить праведный гнев Божий и отвратить карающую руку Промысла. Летописец с особенною подробностью говорит о деятельности святителя Макария при том и другом бедствии, постигших Новгород. В то время, когда начала свирепствовать смертоносная язва, «Божиим промышлением пресвященный архиепископ Макарий нача учити игумены, и священники, и всех людей о покаянии и повеле создати единым днем церковь древяну; они же с радостию прияху добрый совет святителя. Месяца ноября в 8 день, на соборе святого Архангела Михаила, вниде сам боголюбивый архиепископ Макарий в соборную церковь Святую Софею со игумены, и со всеми священники, и со диаконы всего града, нача молебная совершати от 2 часа дни; а всему народу градскому повеле лес имати на реле в Славней, церковь рубити. Народи же се радостию начаша овии лес влачити, инии же рубити, и прочии церковь ставити; а священницы всего града шестих соборов по благословению архипископа Макария положиша Святое Евангелие тетро во святом алтаре на престоле и украсиша его паволокою честною и сребром, якоже лепо на престоле быти, а христоименитии людие украсиша церковь Деисусы, и святыми иконы, и честными кресты, и священными сосуды, яко велми угодно видети; пресвященный же архиепископ молебная совершая даже и до вечерния годины. Божиею же помощию, егда совершися верх церкви, тогда вниде сам архиепископ в церковь, и с ним собор Святей Софеи и честные игумены и всего града священницы, и свяща сам во имя святаго славнаго Апостола и Евангелиста Марка, по жребию. Преже бо во всем граде не быша храмов святых Евангелистов Матфея и Марка, и по жребию поставиша святаго Марка; и святую Литургию совершив, яко в 2 час нощи, и исшед архиепископ из церкви и поучив игумены и священники и весь народ, еже пребывати в постах и молитвах и во всяких доброделях и отпусти их. И Божиею благодатию по мале и поветриe преста. А не стало от того поветрия в Великом Новегороде православных крестьян мужеска полу и женска тысяща человек и множае».

Своими молитвами и ходатайством пред Богом немалое утешение доставил пастве архиепископ Макарий и при втором бедствии. В то время (1533 г.), как все гибло от невыносимого жара, дыма и смрада, «боголюбивый архиепископ Макарий созва игумены, и священницы, и сановники града, и весь народ и со кресты около града ходя, молебная совершая, прося у Господа Бога великия милости и благорастворения воздуха и дождя, и повеле архиепископ по вся дни по всем церквам молебная пети и служити Литургию. И Господь услыша моление раб своих, посла дождеве велицыи на землю, и преста горениe и дымове и мрак».

Замечательна и следующая услуга Новгороду архиепископа Макария. Вследствие сильных пожаров, которые часто опустошали Новгород, вокруг города не было никаких укреплений, так что он был открыт со всех сторон для нападения неприятелей. Великий князь Иван Васильевич, желая оградить город от нападения немирных соседей, в (7042) 1534 г. прислал в Новгород своего дьяка Григория Загряского к архиепископу Макарию с наказом обнести Софийскую сторону города деревянною стеною. Владыка, исполняя волю государеву, с крестным ходом и в сопровождении всего городского духовенства, отправился сам на то место, где надлежало строить стену, и, совершив молебное пение, положил основание деревянному граду. Работы шли быстро и столь успешно, что в продолжение почти трех месяцев градная стена была построена. Чрез три года, т. е. в (7045) 1537 г., была ограждена деревянною стеною и Торговая сторона.

Построение ее было вызвано следующим обстоятельством: Старицкий князь Андрей Иванович, спустя немного времени после смерти старшего брата, великого князя Василия Ивановича, вознамерился овладеть великокняжеским престолом и сделаться самодержавным правителем Русского государства, которым правил тогда малолетний его племянник Иван Васильевич со своею матерью – Еленою. Оставив свой удел – Старицу с пригородами и волостями, – он с многочисленною ратью отправился в Новгородскую область и уже находился близ Яжелбицкой волости. Весть об этом чрезвычайно опечалила новгородцев. «Архиепископ же Макарий со всем городским духовенством повседневно совершал молебны и прилежно молил Господа, Пречистую Его Матерь и великих чудотворцев о устроении земском, и о тишине, и о государеве здравии великаго князя Ивана Васильевича всеа Руси», и особенно о том, чтобы «послал Господь Бог милость свою, возвратил гнев свой, избавил богоспасаемый преименитый град Москву, и Великий Новгород, и вся грады и страны христианския от междоусобныя брани». В это же время наместники Новгородские – князь Борис Горбатой и дьяки Яков Шишкин и Фуник Курцов, по слову государеву и по благословению владыки Макария, начали обносить Торговую сторону города деревянного стеною, чтобы в случае нападения можно было обороняться. Работа производилась с неимоверною быстротою, так что кругом всей Торговой стороны поставлена была стена в рост человека в пять дней. В этот раз, как и при ограждении Софийской стороны деревянною стеною, архиепископ Макарий и по примеру его духовенство принимали самое деятельное участие. Прежде в укреплении города участвовала вся область, а в эти разы строили укрепления одни граждане новгородские, «и на самого архиепископа Макария урок учиниша, такоже и на весь священный лик, на церковные соборы урок учиниша».

Не лишним считаем упомянуть здесь о нижеследующем предприятии архиепископа Макария, которое, хотя не увенчалось успехом, тем не менее свидетельствует о великом его усердии и желании украсить Новгород в период своего святительства. В 1528 г. (7036) явился в Новгород из Пскова какой-то хитрец и, посмотрев на реку Волхов, начал говорить: «Аще бы мне кто повелел, сделал бы есми на сей реце мельницу». Эти речи переданы были владыке, и он «болши хотя украсити В. Новгород при своем честнем святительстве, повеле делати мельницу, где пригоже, дабы и сия вещь, еже из начала града не бывала, принадлежала к дому Святей Софии». Mecтo для постройки мельницы избрал мастер на Софийской стороне, где стояла баня «на рельке», которую «изначала звали Крюк» и на которой «прежде жили нарочитые дворяне владычня двора». Вероятно, это было то место, которое ныне носит название архиерейского островка близ каменного детинца. От этой рельки мастер начал делать «срубы великие, и вести вверх по реце ко владычню двору и берегу, и топити те срубы камением велицем на дно Волхова, чтобы ему отнять часть у Волхова, куде быстринам водным течи; таже и ограду сдела, и колесо постави, и камень жерновный постави, и камень нача вертетися, тако видети, кабы ему молоти». С наступлением весны, когда пошел лед из озера Ильменя, начало разрушать «древие и срубы», а потом сильным разлитием вод Волхова окончательно была разрушена вся постройка и разнесено самое то место, где стоял жернов, так что не осталось ничего, только «камение на дне да мало срубов». Из остатков леса владыка приказал поставить конюшни, чтобы, по крайней мере, они достались дому Святей Софии. Мастер же хитрец, причинивший такой изъян, чтобы «пронырством наполнить свой корван», видя разрушение неразумно затеянной постройки, от страха бежал из города и неизвестно, где скрылся.

Великое имел попечение архиепископ Макарий и о лепоте церковной. Устрояя обители, он, по замечанию летописца, имел великое тщание и прилежание и о храмах Божиих. Питая особенную веру к чудотворной иконе Знамения Божией Матери и видя, что от многих лет и частых пожаров священные изображения на ней очень потемнели, он, будучи сам искусен в живописи, решился поновить как святую икону, так и самый храм, который тоже пришел в ветхость. «Того же 7036 (1528) лета, – замечено в летописи, – понови пресвященный Макарий чудотворную икону Знамение пречистые, понеже от много лет обетшала зело; он бо кузнью и манисты украси, и соверши ю месяца октября в 20 день, и проводи честно сам пресвященный архиепископ Пречистую Богородицу на Ильину улицу со кресты, и со архимандритом, и со игумены, и со священники, и диаконы, и всего Великаго Новагорода народ, мужи и жены; того дни боголюбивый архиепископ и церковь свяща честное знамение понеже и в церкви того лета понавливали, и чюдо-творную икону постави в церкви Святыя Богородица, и воздаша хвалу Богу и Святей Богородице».

В том же 1528 г. он исправил, расширил, обновил и богато украсил Софийский собор. Устроил в нем вместо обветшалых новые царские врата ⁵, «с мудрыми подзоры». Над царскими вратами был установлен хрустальный крест. Архиепископ Макарий «самую чудную икону святу Софию выше воздвиг». Летописец дважды подчеркивает, что все иконы святитель «повеле по чину поставити». Увеличение числа икон в Софийском иконостасе носило не только количественный характер, но имело и богословскую особенность: был написан праотеческий ряд. Таким образом, появившийся в Московской Руси высокий иконостас получил в Великом Новгороде свое последующее развитие. ⁵⁰

Архиепископ Макарий разместил иконы в надлежащем порядке, а древнейшие цареградские иконы Спасителя и святых апостолов Петра и Павла, устроенные из злата и серебра, обновил. Потом расписал стены собора с наружной стороны. Летописец с восторгом и особенной подробностью говорит о трудах святителя по обновлению и украшению Софийского собора. «И входящу самому боголюбивому apxиeпископy Макарию во святую соборную церковь Святею Софею, и с ним архимандритом и честным игуменом, и священником, и дьяконом, и всем православным христьяном такову лепоту в церкви видяще, и всем рещи: Господи! Освяти любящая дому Твоего. Того же лета, весне, повеле пресвященный архиепископ Макарий иконописцем написати настенное писмо, на стену, у Святей Софеи над дверми, коими сам входит от запада: и написати выше Живоначальную Троицу, а дотоле Святею Софею Премудрость Божию, и Нерукотворенный образ Господа нашего Иисуса Христа, и два Архангела по сторонам, на поклонение всем православным христьянам. И сам боголюбивый архиепископ, входя в соборную церковь и исходя, поклонение творя и моление исполняя. А и преже сего было же написано на том же месте, но только един образ Вседержителя до пояса, а мало не все место, идеже ныне настенное писмо написано, но от многих лет обетшало; и архиепископ то веле отъяти, и понови е».

В 1530 г. августа 25 день в самый час рождения Иоанна Грозного архиепископом Maкapиeм отлит колокол в 250 пудов для Святой Софии, «велик велми, яко стращней трубе гласящей», по выражению летописи. Не пробный ли его звон встревожил дух новорожденного Иоанна, будущего государя, который впоследствии так жестоко отмстил Новгороду за эту тревогу. «Того же дни, т. е. 25 августа (7038) 1530 г. и тоя нощи часа 6, егда бысть рождение государя великого князя Ивана Васильевича всеа Руссии, в Великом Новгороде вылили колокол к соборней церкви Святей Софеи повелением боголюбиваго архиепископа Великого Новагорода и Пскова владыки Макария, велик велми, яко такова величествия нест в Новегороде и во всей Новгородской области; и повеле архиепископ в тот колокол по вся дни благовестити, яко страшней трубе гласящей, и слышавше его собирахуся в церковь священницы на славославие Богу».

В 1533 г. архиепископ Макарий устроил великолепный амвон в Софийском соборе, а в 1537 г. сделаны сребропозлащенные оклады на 13 больших местных икон.

Не мало радел архиепископ Макарий о благоукрашении Новгорода и святыми храмами. Подражая примеру святителя, богатые граждане соорудили много новых храмов, вместо ветхих, а несколько храмов было воздвигнуто по особому распоряжению его самого. Строения таковых храмов он вверял людям опытным и благочестивым, каков был московский гость Дмитрий Сырков и другие. Число храмов, устроенных в одном Новгороде при архиепископе Макарии, из коих некоторые были освящены им самим, простирается свыше 34-х.

В 1527 (7035) г. 9 сентября с соборным и со всем городским духовенством архиепископ Макарий торжественно святил церковь святого апостола Филиппа на Нутной улице; «и ту на обедне простил Бог жену очима больну». А еще ранее, 23-го августа того же года, освящал он придел во имя Луки Евангелиста на Лукине улице, устроенной в паперти, так как большая церковь от бывших пожаров «запала».

В 1528 (7036) г. 29 июня освящена деревянная церковь во имя Святителя Николая в монастыре в Воротниках, а в монастыре на Колмове освящена каменная церковь в честь Успения Божией Матери на самый праздник, эта последняя церковь была заложена весной в 1527 г.

В 1529 (7037) г. 9 сентября освящены два придела на «полатех у св. Николы на Дворище: в честь Вознесения Господа нашего Иисуса Христа и в честь зачатия св. Анны; а в 13 день сентября освящена каменная церковь во имя св. апостола и Евангелиста Луки, на Лубянице на Поле. В этом же году 12 июня освящена деревянная церковь во имя преподобного Онуфрия в монастыре на Волотове и построена в 7-мь месяцев каменная церковь во имя великомученика Прокопия, с погребом, на Ярославле дворе, строителем ее был Московский гость Дмитрий Иванов, сын Сырков.

В 1530 (7038) г. по благословению архиепископа Макария заложена каменная церковь с трапезою в монастыре на Колмове во имя Живоначальной Троицы; а в 1533 (7041) г. эта церковь постройкою была окончена и освящена по благословению святителя.

В 1532 (7040) г. архиепископ Макарий, по повелению государя, великого князя Василья Ивановича, построил в каменном городе у стены деревянную церковь в честь Успения Божией Матери с приделом святого Иоанна Предтечи в честь государя, великого князя, и освящал сам владыка «велми чинно и честно, месяца марта в 17 день; в том же году в церкви Воскресения на Павловой улице устроены два придела: один – во имя святого Апостола Иакова Заведеева, который был освящен апреля в 28 день, а другой – в честь зачатия святого Иоанна Предтечи и освящен 23 сентября. Оба эти придела строил гость московский Богдан Семенов, сын Корюкова. Наконец, осенью того же 1532 г., по повелению архиепископа Макария, поставлена на владычнем дворе каменная церковь святителя Николая возле церкви святых исповедников; «а нарядчиком был Дмитрий Сырков».

В 1533 (7041) г. 6 октября архиепископ Макарий святил каменную церковь в честь Благовещения Божией Матери в Евфимиеве монастыре, а 16 октября освящена деревянная церковь во имя чудотворцев Козьмы и Дамиана в Кузнецах на Гзени; и в этом же году 2 августа основана была каменная церковь в честь Сретения Господа нашего Иисуса Христа в Антониеве монастыре, с приделом во имя преподобного Антония и с каменною трапезою, при игумене Геронтии. 8 сентября 1537 (7045) г. на праздник Рождества Богородицы – церковь Сретения Господня в трапезе и придел святого Антония освящены в один день; и большой храм святил сам владыка Макарий с игуменом Геронтием.

В 1534 (7042) г. 19 октября священа каменная церковь святых равноапостолов Константина и Елены с приделом великомученика Димитрия на Софийской стороне, на Яневе улице в Поле; а 11 января священа деревянная церковь святого славного пророка Илии с трапезою в Петровском монастыре, в Горончарском конце.

В 1535 (7043) г. 11 апреля основана каменная церковь в Хутынском монастыре во имя святого Григория Великия Армении, против южных дверей большой церкви и чудотворцева гроба. Церковь эта «вельми чудная строилась два лета» и освящена в 1536 г. 6 августа архиепископом Макарием с игуменом обители Феодосием и с прочим духовенством.

В 1536 (7044) г. поставлена деревянная церковь во имя чудотворцев Козьмы и Дамиана «в Онтонове на Всполье» и освящена 3 октября. В этом же году у Николы на Дворище, вместо деревянного придела во имя преподобного Варлаама на «Голбце», устроен каменный и освящен 15 октября; а строил московский гость Дмитрий Сырков. Весною сего же года построена деревянная церковь «в Онтонове на Всполье» в честь Рождества святого Иоанна Предтечи и освящена 13 апреля; а в 30 день этого же месяца освящен престол во имя святого Евангелиста Матфея в приделе у Мироносиц на Дворище.

В этом же 1536 г. заложена на старом основании, по благословению владыки Макария, каменная церковь Бориса и Глеба, о пяти верхах, в Плотинском конце, с приделами на «полатех чудотворца Николая и святого Владимира». Строили эту церковь две улицы – Запольская, Конюхова – и московские гости; освящена церковь Бориса и Глеба и оба придела в один день 1537 г. 3 декабря. В том же 1536 г., по благословению владыки Макария, построена церковь Похвалы Божией Матери о трех верхах, и торжественно освящена эта церковь самим владыкою в 15-й день октября 1537 г. А строил эту церковь боголюбивый человек с Лубяницы на Торговой стороне Афанасий, сын Филипов. Церковь эта была построена по завету «от мору».

Наконец, в том же 1536 г. положено основание теплой каменной придельной церкви Сретения Господня у святых жен Мироносиц на Дворище. Церковь эта кончена постройкою и освящена в 1538 г. октября в 21 день и была первою теплой церковью, «опричь теплой церкви на дворе архиепископа» и в монастырях; а строил ее сын московского гостя Феодор Дмитриев Сырков.

В 21 день ноября 1538 г. освящена деревянная церковь Феодора Стратилата в монастыре у св. Николы в Воротниках; а построила эту церковь и с трапезою жена московского гостя, вдова Елена Ильина Тараканова.

В 1538 (7046) г. 2 мая, по благословению архиепископа Макария, заложена была в Юрьеве (Георгиеве) монастыре каменная церковь с трапезою во имя святителя Алексия митрополита Московского и всея России чудотворца. Эту церковь освятил владыка Макарий в 15 день сентября 1540 г. при архимандрите Гурии; и в этом же году он «поставил церковь каменную в каменном городе святой мученицы Анастасии, от мору заветную». Наконец, в этом году еще «заложена каменная церковь с трапезою у Андрея Апостола на Щитной улице, с приделом преподобных Зосимы и Савватия, Соловецких чудотворцев».

Из этого перечня видно, что каждый почти год пребывания Макария в Новгороде был ознаменован или построением новых храмов, или устройством придельных церквей. ⁵

Как пишет один исследователь, в «продолжение 10 лет (1526–1537 гг.) в одном Новгороде было построено 27 церквей (18 каменных и 9 деревянных), из них 10 освящал сам архиепископ. ⁵⁰

К числу важнейших деяний архиепископа Макария в период его святительства в Новгороде, а потом и в сане митрополита Московского, бесспорно должно отнести любовь его к наукам и содействие просвещению. Дело книжное было самым любимым, если не самым главным его занятием не только для пользы Новгородской паствы, но и для всей Русской церкви. Он поручал то составлять жизнеописания отечественных святых, то переводить полезные книги с иностранного на русский язык. Постоянно содержа на своем иждивении множество писцов, он не щадил никаких издержек, чтобы собирать и списывать жития святых, книги Священного Писания, творения святых отцов и вообще назидательные сочинения; сам пересматривал и исправлял рукописи и переводы. Между иными книгами, вопреки общему тогда предубеждению против латинских писателей, архиепископ Макарий поручил перевести «Псалтирь толковую от Римского писания и речи на Русское писание и на Русскую речь». Труд этот был начат ранее еще 1536 г., но в семь «лет совершения достиже месяца октября в 15 день».

Другой книжный человек, который по просьбе и благословению архиепископа Макария потрудился в писании, был боярский сын Василий Михайлович Тучков. В 1537 г., когда по воле государя прибыл он в Новгород для собирания ратных людей, архиепископ Макарий, «слыша о нем, яко издетска сей Василий навык велми Божественнаго Писания, и нача его благословляти на духовное дело, тако рек: тайну цареву, чадо храни, а дела Божия ясно проповеждь: напиши и распространи житие и чудеса преподобнаго и блаженнаго Михаила, нарицаемаго Саллоса, жившаго блаженную жизнь у Живоначальныя Троицы на Клопске».

Вскоре архиепископу Макарию представился и другой подобный случай. В Новгород пришли два монаха с Афона. Передавая архипастырю о положении православия и православных в тех странах и о разных притеснениях со стороны турок, иноки рассказали, между прочим, какие тяжкие мучения недавно претерпел один молодой болгарин, по имени Георгий. Рассказ до того подействовал на святителя, что он немедленно приказал описать жизнь и подвиги нового мученика иеромонаху своей домовой церкви Илии, вероятно, тому самому, которого посылал (в 1534 и 1535 г.) для утверждения христианства между корелами и другими финскими племенами. Илия исполнил волю владыки и написал в 1539 г. житие святого великомученика Георгия Болгарского.

Но, вызывая отовсюду и отыскивая грамотеев, которых архиепископ Макарий держал при себе, сам он более всех был занят книжным делом, которое длилось в Новгороде 12 лет. Плодом его книжных занятий было такое громадное собрание житий святых, какого у нас не было ни прежде, ни после него. А доказательством его обширной начитанности и книжной мудрости, какая доступна была тогда русским, служат его Чети-Минеи. Это громадный литературный сборник, в котором святитель старался собрать и, как сам он говорит, действительно собрал «все святыя книги», которые в Русской Земле обретаются. Сборник разделен на 12 больших книг, по числу 12 месяцев года, и в каждой книге на каждый день месяца предлагаются приличные дню чтения для православных (оттуда и название Чети-Минеи). Сообразно с этою целью в Чети-Минеи прежде всего должно было войти все то, что издревле предлагалось у нас для той же цели, только в разных книгах, и именно: вошли краткие сказания о жизни и подвигах святых и об открытии мощей их, об установлении в честь их праздников, краткие поучения, назидательные повести, изречения подвижников, предлагавшиеся в прологах; жития более или менее подробные, иногда обширные, и такие же повествования об открытии мощей, предлагавшиеся в сборниках и переписывавшиеся отдельно; похвальные слова святым, слова учительные, торжественные на разные праздники – господские, богородичные и святых, помещенные в торжественниках, в сборниках и в других подобных книгах. Одних этих статей было достаточно, чтобы Чети-Минеи Макария соответствовали своему названию и своей цели. Но ему хотелось большего: вместе с житиями святых Макарий желал соединить и их писания или сочинения, какие только употреблялись в России, были ли то сочинения краткие или обширные, или даже целые книги, и он поместил эти писания каждаго из святых писателей, большею частью, под теми самыми числами месяцев, когда совершается их память. Так, в день святого Василия Великого (1 января) поместил его книгу о постничестве; в день святого Григория Богослова (25 января) – книгу его слов; в день святого Ефрема Сирина (января 28) – его Патерик; в день святого Григория, Папы Римского (марта 11) – его толкования на Евангелия и сказания о житии святых отцев; в день святого Кирилла Иерусалимского (марта 18) – его катехизические поучения; в день святого пророка Иеремии (мая 1) – книгу его пророчеств; в день праведного Иова (мая 6) – книгу Иова; в день пророка Исаии (мая 9) – книгу его пророчеств; в день 12 апостолов (июня 30) – толковый Апостол; в день преподобного Иосифа Волоколамского (сентября 9) – его духовную грамоту и Устав; в день успения святого Иоанна Златоустог о (сентября 14) – его Маргарит; в день святого Иоанна Богослова (сентября 26) – его Евангелие и Апокалипсис; в день святого Дионисия Ареопагита (октября 3) – его книгу о небесной иерархии; в день святого Иоанна Дамаскина (декабря 4) – его книгу Небеса и книгу об осми частях речи и проч. Чети-Минеи Макария, чрез такое внесение в них книг Священного Писания и отеческих творений, увеличились едва ли не вдвое, если не более.

Но не удовлетворился и этим архиепископ Макарий. Ему хорошо было известно, что есть древние, благочестивые и уважаемые сочинения и целые книги неизвестных авторов, по крайней мере, не принадлежащие одному какому-либо святому писателю, которые потому нельзя было приурочить в Чети-Минеях к какому-либо определенному дню. Известно также было и то, что есть многие достойные сочинения и известных писателей, не причтенных к лику святых, которые тем менее имели право занять место в Чети-Минеях под определенными числами месяцев. Что тут было делать? Макарий не задумался внести в свои Чети-Минеи и такого рода сочинения, но придумал поместить их, большею частью, в виде приложений к своим месячным книгам, под последним числом то одного, то другого месяца. Например, в конце декабрьской книги поместил три древних патерика, в конце февральской – книгу Иосифа Евреина и две статьи об отпадении латинян от церкви, в конце апрельской – огромную книгу Никона Черногорца, в конце июньской – еще два древних патерика – Синайский и Египетский и книгу «Странник» русского игумена Даниила, в конце июльской – книгу Иоанна Экзарха Болгарского, книгу «Пчелу», книгу проповедей митрополита Григория Симвлака, а всего более, в конце последней книги, августовской – книгу Косьма Индикоплов, толкование о церковных вещах и толковую службу, главизны Василия царя греческого к сыну, послание Фотия Патриарха, слова Косьмы пресвитера, разные послания русских князей, митрополитов и епископов и проч.

Таким образом, Чети-Минеи Макария, разрастаясь более и более, обратились, наконец, в целую библиотеку, в которой просвещенный архипастырь старался собрать и сохранить для потомства все книжные сокровища своего времени, все памятники литературы и письменности, какие тогда у нас существовали. Этому великому делу Макарий посвятил, по его собственным словам, двенадцать лет своей жизни в бытность его святителем Новгородским. Он имел различных помощников и писцов, не щадил для них ни серебра своего, ни почестей, и лично сам «многи труды и подвиги подъят от исправления иностранных и древних пословиц, переводя на русскую речь». В 1541 г., за год до возведения на кафедру Московской митрополии, он положил все 12 книг своих Чети-Миней вкладом в Новгородский Софийский собор, на помин своих родителей. Но и по вступлении на Московскую первосвятительскую кафедру владыка Макарий не считал свою работу вполне оконченной и продолжал ею заниматься в Москве несколько лет, хотя, может быть, не с таким постоянством, как в Новгороде. Об этом сам он не говорит, но тем не менее непререкаемо свидетельствуют о том два новых списка его Чети-Миней, из коих один в 1552 г. был пожертвован в Московский Успенский собор, а другой, как предполагают, тогда же поднесен был царю Ивану Васильевичу. Оба списка, сходные между собою, не мало различаются от Новгородского: кроме того, что в них по местам статьи расположены в другом порядке и некоторые статьи из одних месяцев перенесены в другие, в этих списках оказывается много книг и сочинений, которых нет в Новгородском, каковы: Евангелие от Луки с толкованием Феофилакта, книга Мефодия, епископа Патарского, вещи и самовластие, книга Измарагд, книга Григория Симвлака, книга Иосифа Волоколамского, книга Златая цепь и другие. Помещены некоторые новые жития русских святых, составленные уже по окончании новгородского списка, например жития Александра Свирского , Иосифа Волоколамского, Павла Обнорского, Евфросина Псковского, Александра Невского, Митрополита Ионы. И, стало быть, над составлением своих великих Чети-Миней владыка Макарий трудился не 12 только, а около 20 лет. ⁵

О высокой филологической культуре Макария свидетельствует полнота выявленных памятников, включенных в его «энциклопедические» книжные своды (особенно – Великие Минеи-Четьи), приемы работы с текстами, редактирование и применение сложнейшей систематизации собранного материала. Близкий писательским кругам, Макарий в свои личные сборники включал первоначальные редакции текстов. Таков по составу его так называемый Макарьевский сборник, содержащий «Просветитель» Иосифа Волоцкого , «Слово похвальное» инока Фомы и др. ¹⁶

В своих Чети-Минеях Макарий желал совместить жития не только святых древней церкви, но и отечественных и вообще славянских. Вот что говорит иеромонах Илия, решившийся по повелению архиепископа Макария описать мучение святого мученика Георгия: «Надеюся на святого мученика Георгия молитвы и мучениколюбца святителя Макария, иже и во иных добродетелех многих мужа совершена и в меру возраста исполнения Христова пришедша. Изрядно же дело его день и нощь, яко пчеле сладость отвсюду поискати святых жития... Многи от святых забвению предани быша… сих убо святитель под спудом не скрывает, но на свещнице добродетели возлагает». Собирая для своих Чети-Миней жития отечественных святых, Макарий не мог не встретиться с мыслью, что многие из них, хотя чтутся православными, доселе еще не канонизированы или не причтены церковью к лику прославляемых угодников. И вот уже в бытность его митрополитом, под председательством его состоялись соборы в 1547 и 1549 годах, на которых и положено было праздновать память 32 святым по всей России и 9-ти местно, где они покоятся. Это новое обстоятельство потребовало составления нескольких новых житий, для празднования в честь святых, по уставу, кроме служб им. Но и этим не окончилась любовь митрополита Макария к житиям. Не имея теперь возможности продолжать труд по собранию житий святых с таким усердием, с каким занимался ими в Новгороде, он продолжал поручать и благословлять составление новых житий людям книжным с целью подготовить материалы для канонизации и еще некоторых отечественных подвижников благочестия; вследствие чего написано было несколько житий новоявленных угодников Божиих, а жития иных святых, уже прославленных, явились в новых редакциях.

Замечателен и другой литературный труд Макария в бытность его архиепископом в Новгороде – это продолжение составления так называемой Степенной книги, в которой изложены царственные деяния, церковные события и помещены жития святых в новых редакциях, например святой Благоверной княгини Ольги, святого князя Владимира, повесть о святых мучениках Борисе и Глебе, о святом князе Александре Невском, о Всеволоде Псковском и др.

Над продолжением и дополнением Степенной книги Макарий в сане митрополита так же усердно трудился, как и над продолжением составления житий для своих Чети-Миней. Доказательством сему служит то, что в сохранившемся списке Степенной книги, писанном в его время и продолженном до самой его кончины, есть статьи, писанные им самим, например описание первых 26 лет правления царя Иоанна Васильевича, и есть статьи, составленные по его благословению и тогда же, а не после, занесенные в Степенную книгу. Вообще владыка Макарий оставил по себе бессмертную память своими литературными трудами, которых большая часть принадлежит именно времени святительства его в Новгороде.

С особенною энергиею занимаясь делами церковного управления, архиепископ Макарий своим умом, деятельностью и мудрою распорядительностию на пользу своей паствы, церкви и государства, умел заслужить расположение и державных. В декабре 1527 г. великий князь Василий Иванович, прибыв в Тихвин помолиться Пречистой Богородице о своем здравии и спасении и «чтобы Господь Бог даровал ему плод чрева», вызвал туда для совокупной молитвы и архиепископа Макария, который пел молебны «соборне с игумены и священники и божественную литургию совершал о государском здравии и всего православного христианства» и затем с честью был отпущен в свою архиепископию. Неоднократно и после того великим князем давались архиепископу Макарию важные государственные поручения, и оказывалось ему со стороны великого князя внимание. Так, в 1530 г. великий князь, назначив в Новгородский Юрьев монастырь настоятелем своего архидиакона инока Силуана и в 1532 г. в Хутынский – «старца из Осифовы пустыни, инока Феодосия, клирика чином», для возведения первого в сан архимандрита, а второго в сан игумена отправил в Новгород к архиепископу Макарию.

При великом князе Иоанне Васильевиче IV еще более высказалось доверие и уважение к архиепископу Макарию. В 1535 (7043) г. великий князь Иван Васильевич вместе с матерью своею Еленою писали богомольцу своему архиепископу Макарию в Новгород, что когда татары делали нападения на Русь, то взяли в плен многих боярских детей, мужей, жен и девиц и что теперь они отпускают их из плена, только требуют за них выкупа. При этом просили владыку принять с духовенством епархии участие в этом выкупе и собрать со своей архиепископии, не исключая и монастырей, 700 руб. московских, которые Макарий немедленно собрал и отправил в Москву 22-го ноября. Вслед за тем, в декабре того же 1535 г., юный государь с матерью своею Еленою опять писали владыке в Новгород, прося его благословить и отпустить наместников Новгородских в Литву на дело ратное противу их недруга, а самого приглашали в Москву для совета о земском устроении и для богомолья о здравии и благополучии государя и его матери и о их христолюбивом воинстве. В то же время и митрополит прислал к нему послание, в котором просил приехать в Москву как для соборного богомолья о благоденствии России, так и особенно для совещания о делах духовных и земских и способствовать ему мудрыми советами в государевой Думе. Прибыв в Москву и здесь представляясь малолетнему государю и его матери (10-го января 1535 г.), он поднес, «по обычаю», многие дары и был принят с честью и любовью. Пробыл в Москве владыка Макарий 18 дней, «по всем церквам ездя молебная совершая, и два раза служил литургию в храме чудотворца Николая Гостунскаго». Через день бывал у государя, «много печалования творя из своей архиепископии о церквах Божиих, и о победных людех, которых в опале было множество много». И государь уважил его ходатайство, многих помиловал и, «самого доволне одарив», с честью отпустил в Новгород.

В 1535 г, когда воеводы русские поставили в литовской земле новый городок на озере Себеже и построили в нем три церкви, великий князь поручил архиепископу Макарию послать священников для освящения церквей и места и дать название городку. Владыка, исполняя волю царскую, назвал город «Ивань-городом на Себеже», в честь государя.

16 лет правил Новгородскою паствою архиепископ Макарий. В последние два года пребывания его в Новгороде город испытал тяжкие бедствия. «В 1540 г. в Новгороде было большое наводнение, которое причинило много вреда городу». В том же году «в церкви св. Спаса на Хутыни был пожар, на правой стороне у чудотворцева гроба: погорели иконы со всем узорочьем до царских дверей, и чудотворцев гроб обгорел, посох же его тростной тут же у гроба не сгоре, молитвами преподобного Варлаама чудотворца». В следующем 1541 г. обе стороны Новгорода были опустошены страшными пожарами.

Больносердый владыка в этих бедствиях не мог уже оказать помощи гражданам Новгорода, потому что в следующем 1542 г. был отозван на новое поприще служения в Москве, которой и принадлежат остальные годы его святительства в сане Митрополита Московского и всея Руси.

В 1542 г. 3 января в Москве произошла боярская смута, жертвою ее сделался и митрополит Иоасаф, который сослан был в Кириллов монастырь на Белоозеро. Столица оставалась без владыки. В это смутное время нужен был святитель – муж с умом государственным, который бы мог врачевать раны бедствующей России, с твердым характером, чтобы противодействовать своеволию бояр и влиять на умы народа пастырскими увещаниями. Дума царская медлила около двух месяцев и наконец вызвала в Москву Новгородского архиепископа Макария, мужа, уже известного своим светлым умом, деятельностью и благочестием. Через семь дней по прибытии (16 марта 1542 г.) он был наречен первосвятителем и возведен на митрополичий двор, а через 10 дней (19 марта) поставлен в митрополиты. Настоящий выбор принадлежал к числу самых счастливых: Макарий по своему образованию и архипастырской деятельности был знаменитейшим из всех наших первосвятителей XVI века.

Митрополит Макарий правил русскою церковью в лучший период царствования Иоаннова. В 1547 г. 16 января он венчал Иоанна на царство венцом Мономаховым, а 13 февраля того же года венчал его с Анастасиею. В этом же 1547 и потом в 1549 г., по мысли Макария, состоялись соборы, на которых канонизированы многие святые Русской церкви. ⁵ Это были так называемые «соборы примирения» (1547, 1549, 1550 гг.): для них было характерно произнесение покаянно-примирительных речей, с которыми выступали и сам глава Русской Церкви, и царь, и бояре, бившие челом освященному собору о своих «винах» и получавшие прощение. (Шмидт С. О. Становление… С. 182–183, 193.)¹⁶ На соборе был пересмотрен и исправлен, по желанию юного государя, судебник, чтобы впредь суд был праведный и всякие дела совершались законно. Когда этот труд был окончен, государь выразил желание, чтобы подобное было сделано и для благоустроения церковного, и для этого в начале 1551 г. созвал в Москве собор, важнейший из всех соборов, какие только были доселе в церкви Русской. Сведений о нем мы не встречаем в наших летописях, но они сохранились в особой книге, известной под именем Стоглава, или Стоглавника, потому что она разделена на 100 глав, отчего и самый собор обыкновенно называется Стоглавым. Книга эта содержит в себе и деяния собора, и постановления.

Предметы для занятий собора были указаны в 69 вопросах самого царя и были вообще многочисленны и разнообразны; но круг их еще расширялся самими отцами собора при их совещаниях и постановлениях. Можно сказать, что круг этот обнимал собою всю обширную область церковной жизни и касался более или менее всех ее сторон: а) учения веры и богослужения с его обрядами, б) управления или святительского суда, во всех подробностях, в) поведения духовенства, белого и монашествующего, особенно устройства монастырей, и поведения мирян, их суеверий, нравов и обычаев, семейных и общественных, г) отношений церковной власти к власти гражданской и к самому Государю. Стоглавый собор имел в виду как бы обновить всю Русскую Церковь , исправить все недостатки, какие существовали в ней и усилились в последнее время, и указать ей путь для правильного развития всех отраслей жизни. На Стоглавом соборе, между прочим, вновь были рассмотрены вопросы, которыми занимались соборы Владимирский в 1274 г. и Московский в 1503 г.; но рассмотрено множество и других вопросов, которых вовсе не касались на прежних соборах. В этом отношении Стоглавый собор далеко превосходит все, дотоле у нас бывшие. Уложение его, или книга «Стоглав», явилась в царствование Иоанна IV почти таким же сводом узаконений для Русской церкви, каким явился тогда же пересмотренный «Судебник» для Русского государства. Одним из полезнейших действий собора было заведение училищ в Москве и в других городах, чтобы иереи и диаконы, известные умом и добрыми качествами, наставляли там детей в грамоте и страхе Божием. В деяниях сего собора замечательно еще установление празднования некоторым святым русским. Это установление, без всякого сомнения, принадлежит благочестивой ревности Макария.

Кем написаны определения, изложенные в «Стоглаве», решить трудно. Но, кажется, они написаны не одним лицом; тем не менее не подлежит сомнению, что многие постановления изложены самим митрополитом Макарием. Он еще прежде нарочито занимался собиранием и изучением церковных законов, превосходил прочих членов собора своим образованием и более всех их был способен написать соборные решения. Впрочем, кем бы ни были написаны постановления «Стоглава», окончательная редакция их не могла состояться без просмотра митрополита Макария, как председателя собора и главного иерарха.

В 1552 г. митрополит Макарий благословлял царя в поход на Казань и после покорения торжественно встречал победителя с крестным ходом. При этой встрече владыка говорил ответную речь царю, в которой виден его великий ум и сильная воля. Особенно замечательно послание митрополита Макария, которое он писал к Свияжскому войску пред покорением Казани, когда услышал о неблагопристойностях в войске. ⁵

В 1555 г. митрополит Макарий провел церковный собор, на котором была образована новая Казанская епархия, а 3 февраля участвовал в поставлении первого казанского архиепископа Гурия. При поддержке митрополита создаются грандиозные памятники архитектуры и литературы, в которых прославляется величие и сила русского самодержца (а с ним – и главы Российской Церкви) – такие, как храм Василия Блаженного на Красной площади, роспись Золотой палаты Кремля, «Летописец начала царства». Та часть «Летописца», которая повествует о событиях 1534–1553 г.г., основана на материале Макарьевского владычного свода. В эти же годы завершается составительская и редакторская работа Макария над двумя московскими списками «Великих Минеи-Четьи» – Успенским (предназначенным для Успенского собора Московского Кремля) и Царским (сделанном для царя Ивана IV). ¹⁶

В 1553 г. и последующие годы митрополиту Макарию пришлось немало потрудиться против ереси Матюшки Башкина и Феодосия Косого, которая, в сущности, была не иное что, как продолжение ереси жидовствующих.

Незабвенную по себе память митрополит Макарий оставил и тем, что способствовал учреждению первой в Москве типографии и первая книга «Апостол» напечатана была в 1564 г. Эта книга – древнейшая из всех печатных книг в России и достойна замечания по красоте букв и бумаги.

К чести первосвятителя Макария нужно сказать, что он в своем лице снова возвысил достоинство и значение Русского Митрополита, которое при его предшественниках начало было падать. Он всегда пользовался высоким уважением не только в народе и у всего духовенства, но и среди бояр и вельмож, и в самом семействе государя. Тогда как все другие лица, окружавшие Иоанна, постоянно менялись и подвергались его опале, изгнанию, нередко смерти, когда, наконец, даже любимейшие из его советников – Силевестр и Адашев – не избежали его гнева, один митрополит Макарий в продолжение двадцатидвухлетнего своего первосвятительского служения остался неприкосновенным и сохранил расположенность грозного царя до самой своей кончины. Бывали и для Макария тяжкие скорби в жизни, многократно и он помышлял отказаться от своей кафедры, но каждый раз его упрашивали и удерживали сам государь, все святители, весь освященный собор – так им дорожили. «О Боже, как бы счастлива была русская земля, если бы владыки были таковы, как преосвященный Макарий да ты», – писал в 1556 г. царь Иоанн к Казанскому архиепископу Гурию. Максим Грек , основываясь на свидетельстве многих достоверных мужей и особенно Тверского епископа Акакия, «велегласнаго проповедника добродетелей Макария», восхвалял его как ревнителя православных догматов, прилежного исполнителя Божественных заповедей, ходатая и предстателя за обидимых и как пастыря мудрого, христианской тихостью и кротостью укрощавшего восстававших на святую церковь и противящихся его учению и ревности. ⁵

Не только внешними делами славен святитель, внутренняя жизнь подвижника укреплялась постничеством и пребыванием в молитве, которые были повседневным правилом святителя.

В сентябре 1563 г. митрополит Макарий заболел, он повелел послать в Пафнутиев Боровский монастырь сообщение о своей немощи, прося прислать ему старца духовного для прислуживания ему, больному. Святитель желал удалиться на покой в монастырь своего пострижения, об этом он просил царя, но тот уговорил его остаться в Москве. Между тем жизнь святого угасала, он не мог сам читать Святое Евангелие, которое всегда читал ежедневно. 30 декабря 1563 года святитель и пастырь Митрополии всея Руси предал душу свою Господу. Отпевали митрополита Макария пять архиереев в присутствии царя. После отпевания была прочитана прощальная грамота, которую еще при жизни написал митрополит, прося у всех молитв и прощения и испрашивая для всех благословение.

Канонизирован митрополит Макарий на Поместном Соборе Русской Православной Церкви в июне 1988 г. на основании больших заслуг перед Церковью . ¹⁸

Тропарь, глас 4

Яко великим пастырем единонравна и учителем вселенныя единомысленна, Божия Премудрости служителя изрядна, иже блаженству тезоименита, днесь, вернии, вси воспоим: Христа Бога моли, святителю Макарие, умирити мир и спасти души наша.

Кондак, глас 3

Богомудрым учением и книжным списанием потщался еси, святителю Макарие, люди российския просветити и святых земли нашея прославити. Сего ради чуден пронаречеся, преемниче первопрестольников российских, моли сохранитися нам в вере и благочестии невредимо.

Архиепископ Макарий (Веретенников) .

Троице-Сергиева Лавра.

Святитель Макарий, архиепископ Новгородский и митрополит всея Руси // София ⁵⁰. Новгород. 1997. № 1. С. 27–28.

Последнее летописное сообщение, связанное с деятельностью Всероссийского митрополита Макария, относится к 1563 г. Святителю к тому времени шел девятый десяток лет. После многотрудной добродетельной жизни 31 декабря, когда колокол зазвонил к утреннему богослужению, «преосвященный же дивный святитель пастырь Русския Митрополия всея Руси предаде душу свою в руце Живаго Бога...».

1 января он был погребен в Успенском соборе. Имя митрополита Макария было внесено в последующее время в Синодики Троице-Сергиева монастыря, Кирилло-Белозерского, Спасо-Соловецкого. В митрополите Макарии воплотились многие лучшие черты московских первосвятителей – чудотворцев: архипастыря и государственного деятеля, проповедника и организатора, молитвенника и подвижника. Это был истинный пастырь Христов, призванный пасти Христово стадо словесных овец.

Память его празднуется месяца февраля в 10-й день и месяца сентября в 25-й день

† 1571

На Новгородской кафедре с 1553 по 1570 гг.

После кончины архиепископа Серапиона, сделавшегося жертвою морового поветрия, Новгород не долго оставался без владыки. Не далее как 20 ноября 1553 г. (Серапион скончался 29 октября) митрополитом Макарием хиротонисан был в архиепископы Новгородские Пимен – постриженец и инок, клирик Кирилло-Белозерского монастыря.

В этот монастырь неоднократно приезжал Грозный с семейством на богомолье и, вероятно, в эти посещения Пимен сделался известным и понравился царю, который, без всякого сомнения, и предложил собору епископов избрать его в архиепископы Новгороду, как инока излюбленного. Этим отчасти и можно объяснить возведение на древнейшую и знаменитейшую святительскую кафедру простого и неизвестного монаха из отдаленного монастыря, помимо настоятелей многочисленных Московских и Новгородских обителей, между которыми немало было опытных и благочестивых старцев. Как бы то ни было, Пимен во все время своего святительства, до разгрома Новгорода, пользовался особым расположением к себе Грозного, вместе с ним торжественно молился после поставления и святил воду.

В Новгород Пимен прибыл 6 декабря, когда смертоносное поветрие продолжало еще свирепствовать и город находился в унынии. Он начал почасту совершать богослужение в Софийском храме, стал поставлять по обителям игуменов, а по церквам священников, и «оттоле нача милость Божия быти, по малу и поветрие преста». Тогда же для избавления города от этого бедствия архиепископ Пимен установил каждодневную службу в древней Спасской церкви на Ильине улице, что видно из старинного сказания об этом, находящегося в упомянутой церкви. «Во время мора, – говорится там, – начавшегося в Новгороде в 1552 г., граждане города собрались к вновь прибывшему владыке Пимену и просили его заложить собор и вседневную службу в церкви Спаса; потому, – как говорили они, – в этой церкви находилась древняя чудотворная икона, которая прежде сего много раз спасала град от многих зол, и что чрез этот подвиг по Бозе и в честь иконы Преблагословенной Девы, они и теперь надеются избавиться от гибели. Мы же, господине, – говорили они, – и впредь все должны тех соборян удовляти ругою необидною за ту церковную тяготу вседневныя ради службы». Надежда не обманула граждан: предание говорит, что с того дня, как «заложили в велицей церкви Преображения Господня на Ильине улице вседневную службу, молитвами Богородицы, мор начал умалятися и по мале совсем преста».

В память этого же морового поветрия, по завету и по повелению архиепископа Пимена, слит колокол к церкви Знамения Божией Матери, как гласит четырехстрочная надпись на нем: «В Великом Новегороде ко всечестному храму Пречистые Богородицы честнаго ея Знамения, Божиею милостию и Пречистые Богородицы слит бысть колокол лета 7063, месяца декембрия в царство благовернаго и христолюбиваго государя царя и Великаго князя Ивана Васильевича всея Руссии самодержца; Господина преосвященнаго Пимина архиепископа Великаго Новагорода и Пскова, повелением и по завету того же преосвященнаго архиепископа Пимина и всех православных христиан Великаго Новагорода, чтобы избавил нас Бог и Пречистая Богородица православных крестьян от смертоносныя язвы и от напрасныя смерти. Отлил мастер Иван. (7063) 1555 г.». Колокол этот находится на колокольне Знаменского собора, весом 27 пудов, и поныне носит название «черного». Такое название дано ему, может быть, по черному цвету металла, из которого слит, а может быть, и потому, что устроен в память тяжкой (черной) годины для Новгорода.

В следующем 1554 г. 22 июня архиепископ Пимен вместе с новгородцами заложил на Софийской стороне на Яковлевой улице каменную церковь во имя великомученика Пантелеимона, над гробом блаженного Николы Кочанова. А в декабре 1555 г. (7063) он поехал в Москву и возвратился 22 апреля «на второй неделе после велица дни, канун радуницы», пробыв там 24 недели. Во время этого пребывания в Москве архиепископ Пимен присутствовал на поставлении в Казань первого архиепископа Гурия, на которого тогда по всем Новгородским монастырям собирали деньги, да «имали книги певчие, Апостолы, Евангелия и четьи в Казань».

Особенно добрую по себе память оставил Пимен открытием в 1558 г. 30 апреля мощей святителя Никиты. Вот что рассказывается об этом в житии угодника Божия. За 7 лет до открытия мощей его, именно в 1551 г., один благочестивый царедворец, которому поручено было строение дел церковных в Новгороде, внимая в пасхальную ночь чтению деяний апостольских в Софийском храме, поскорбел духом о небрежении, в каком находилась гробница древнего великого святителя. Движимый тогда непостижимым тайным чувством он возымел пламенное желание дознать: хранились ли внутри гроба кости святителя? Провертев скважину на верхней доске каменной раки и упустив туда свечу, он поражен был изумлением; он увидел, что тело угодника не было подвержено тлению ни в одном из членов. Тогда же он поусердствовал сделать на раку богатый покров, и в таком положении оставалась она при архиепископах Феодосии и Серапионе. А между тем православные, движимые верою, приходили ежедневно посмотреть сквозь отверстие на нетленные останки их древнего пастыря, и все пламенно желали их открытия. Наконец в 1558 г. архиепископ Пимен донес о чудном явлении мощей святителя Никиты царю Иоанну и митрополиту Макарию. Получив благословение первосвятителя и согласие царя на открытие мощей, архиепископ Пимен увидел во сне мужа с едва заметною бородою и услышал слова: «Мир тебе, возлюбленный брат! Не бойся: я предместник твой, шестый епископ Новгорода, Никита. Приспело время, и Господь повелевает мощи мои явить народу». Проснувшись, Пимен услышал звон к утрени и поспешил в собор. На пути ему встретился благочестивый новгородец, по имени Исаакий, который в эту ночь также видел во сне святителя Никиту, повелевавшего ему передать владыке, чтобы не медлил открытием мощей и молился о победе царя над врагами и об изобилии плодов земных. Услышав от Исаакия о бывшем и ему видении, архиепископ немедленно приступил к открытию святых мощей святителя Никиты. Прежде приготовил Пимен новое полное облачение на нетленное тело угодника и, подняв крышку, при участии всего духовного собора обрел усопшего совершенно целым. В нетленных чертах лица сохранился даже отпечаток того духовного подвига и небесного мира, с каким заснул он на земле: правая рука лежала на персях и персты ее сложены были для благословения, а левая была простерта. Самая одежда на святителе, состоящая из простой священнической фелони, коричневого штофа с зелеными окраинами и поверх ее белый омофор, не только не истлела, находясь 450 лет под землею, но и могла служить для священнодействия преемников усопшего. Святитель с молитвою был облечен в новые ризы, и нетленное тело его было поставлено посреди храма. Народ, обрадованный явлением своего древнего архипастыря, еще при жизни засвидетельствованного чудесами, теперь во множестве притекал к нему с молитвою о своих нуждах, и тогда же, по словам очевидца торжественного открытия мощей, многие слепые, сухие, расслабленные и другие недужные мужи и жены получили исцеление от прикосновения к нетленным останкам.

Летописец, упомянув об обретении мощей святителя Никиты, замечает, что «житие и канун ему сотворил Маркелл, игумен Хутынского монастыря, который, оставив игуменство, жил 6 месяцев «в Онтонове монастыре», что в это же время поновлен был придел в Софии «Святых отец Акима и Анны, где почивали мощи святителя Никиты», что, когда положены были мощи «в новый ларец, святили воду с мощей его и послали к Москве» и что 19 мая «в Вознесениев день у телесе Никиты епископа простил Бог женушку очима».

Достойно замечания, что открытие мощей святителя Никиты последовало в самую тяжкую годину для Новгорода, когда грозные тучи собирались над городом, обреченным гневу Грозного царя. Святитель явился опять, как бы живой, посреди смятенной своей паствы, в утешение скорбящих, дабы видели они, что не отступает от них благословение Божие.

И не только в Новгороде, но и вдали от него, в рядах русских воинов, осаждавших тогда город Ругодив (Нарву), святитель Никита явил свою чудесную силу и помощь в день открытия мощей его. Многие ливонцы видели тогда между русскими полками ездившего по берегу реки Наровы мужа безбородого в ризах святительских, с жезлом и крестом. Это был не иной кто, как святитель Христов Никита. В это же время в Ругодиве один немец, пивовар, бросил в огонь, разведенный под котлом, две иконы, похищенные из Иван-города. На одной из них изображена была Богоматерь с Предвечным Младенцем, а на другой – угодники Божии: Николай Чудотворец, Власий, Козьма и Дамиан. Внезапно поднялся сильный ветер, и пламя, разливаясь из-под котла, охватило весь город. Не только дома, но стены и ворота города сгорели, а войска русские вместе с жителями Иван-города, воспользовавшись смятением немцев, быстро переправились через реку и овладели Ругодивом без приступа и стенобитных орудий. Русские одержали блистательную победу и взяли на государя и царя все немецкие города числом 18. К довершению чудесного события обе иконы, брошенные в огонь последователями Лютера, найдены невредимыми на месте пивоварения. Таковые чудесные события совершились при открытии мощей святителя Никиты и вне Новгорода, в стране чужой.

Иконы, вынутые из огня невредимыми, 23 июля привез из Ругодива в Новгород Юрьевский архимандрит Варфоломей, который ездил туда освящать церкви. Привезенные иконы встречал архиепископ Пимен, «со всем собором, со множеством граждан, и для всенародного поклонения поставил их в храме святой Софии». 26 июля эти иконы архимандрит Варфоломей с игуменом Благовещенского монастыря Трифоном повез к Москве, «а вместе с иконами и шапку Иоанна Златоустог о, да ризы Никиты чудотворца епископа, – к царю государю, великому князю». (Здесь явная описка: должно быть: шапку кого-либо из владык Новгородских, может быть, и святителя Иоанна – архиепископа Новгородского. Далее опять повторено: «Лисья монастыря Трифон, а повез шапку Иона Златоустаго монастыря». Там же в прим. под букв. Д.)

В 1560 г. архиепископ Пимен для украшения Софийского собора устроил в нем места царское и святительское, позади правого клироса у двух четырехгранных столпов. Верхи их имеют вид суживающихся башенок; ниже их, на карнизе святительского места, резная надпись гласит, при ком устроены места и время их устроения – лето 7068. В этом же году 29 января благословил владыка «игумена Ефрема Шумля Островского на Клопско», а 3-го февраля, в субботу, отправился «на Тихвину к Пречистой монастыря закладывати».

В описании Тихвинского монастыря помещен следующий рассказ о поездке архиепископа Пимена в Тихвин и об устроении там обители. В 1547 г. 1-го января царь Иван Васильевич посетил Тихвин с целью помолиться Царице Небесной. Здесь, по теплой молитве, запало в его душу благочестивое намерение устроить иноческую обитель и вручить благодатную икону всегдашнему чествованию иноков. Посоветовавшись с митрополитом Макарием, святителями и с прочим священным собором, Иоанн приступил к осуществлению своего намерения в 1560 г. Основание и устройство обители поручено было не менее усердному в этом архиепископу Пимену. По этому случаю, в присутствии царя Иоанна Васильевича, царицы Анастасии Романовны, царевичей – Иоанна и Феодора Иоанновичей и всего синклита, митрополитом Макарием была совершена Божественная литургия в Успенском соборе и молебное пение пред образом Божией Матери, писанным с чудотворного. По окончании молебного пения, архиепископ Пимен немедленно отправился в Тихвин, получив от царя повеление заехать в Новгород и вместе со священноначальствующими, совершив в Софийском соборе молебствие с водосвятием, продолжать путь с освященными водами: Московскою, посланною митрополитом с благословением его и всего освященного собора, и Новгородскою – и на царское иждивение устроить в Тихвине монастырь по уставу и чину прочих монастырей общежительных.

Архиепископ Пимен, приняв повеление царя, заезжал в Новгород и из него продолжал свой путь с настоятелями монастырей: Юрьева монастыря – архимандритом Варфоломеем, Хутыня – игуменом Филофеем, Кириллова – игуменом Антонием, Отней пустыни – игуменом Мисаилом. Тогда же для установления чина и обычаев монастырских он привез в Тихвин старцев, опытных в духовной жизни, также священников, и диаконов, и клириков для исполнения монастырских служб, и мастера Феодора Сыркова для предполагаемых построек.

Войдя в собор Успения Божией Матери, архиепископ Пимен со слезною молитвою воздал благоговейное поклонение благодатной иконе Богоматери. Потом светло совершал в нем всенощное бдение, а на другой день служил молебен и обходил место, где надлежало быть ограде монастыря, с крестами, чудотворной иконой Царицы Небесной, осеняя оное Ее заступлением, как необоримой стеной, благословляя знамением честного и животворящего креста и освящая кроплением совокупные священные воды. Наконец, водружал крест там, где потом воздвигли с трапезою церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, и в храме честного и славного Ее Успения совершал Божественную литургию. По окончании священнодействия и раздаче некоторых должностей мужам духовным, как чиноначальникам церкви, был назначен им игуменом благочестивый старец, по имени Кирилл, и вручен монастырю общежительный устав.

В заключение архипастырь, «всех поучая и наставляя, учинил угощение на трапезе сущим с ним и новопоставленному игумену с братиею его, и маломощных утеши и одарова».

В Новгород возвратился Пимен уже 31-го мая, а прибывший с ним Феодор Сырков остался в Тихвине и со всем усердием приступил к устроению монастыря по намеченному плану.

Память архиепископа Пимена, как основателя монастыря, особенно чтилась в Тихвинской обители.

В следующие 10 лет управления архиепископа Пимена Новгородскою паствою летописец касается весьма немногих событий из его жизни и деяний до разгрома Новгорода, хотя известно, что он часто ездил в Москву по вызову царя, присутствовал в земской Думе и принимал участие в делах Иоанна. Он упоминает о следующем: в 1561 г. 21 августа, по случаю брака Ивана Васильевича с царевною Мариею, архиепископ Пимен посылал к нему в Москву «два креста в триста рублев да и в семдесят, да два образа, Спасов да Пречистая, обложены серебром сто рублев в семдесят, да двема царевичам два образа, Спасов да Пречистая, осмдесят рублев, да сорок золотых, со архимандритом Варфоломеем Юрьева монастыря»; а 26-го ноября он освящал каменный придел с трапезою в честь Косьмы и Дамиана на Щитной улице в церкви святого апостола Андрея. В 1564 г. 5 марта участвовал в хиротонии митрополита Афанасия, избранного на место умершего Макария. Достойно замечания, что пред избранием Афанасия в митрополиты, по предложению царя, состоялся собор, на котором постановлено было, чтобы впредь русские митрополиты носили белый клобук с рясами и херувимом, по примеру чудотворцев Петра и Алексия, а также чтобы грамоты благословенные, ставленные и носильные, печатали красным воском с изображением Богоматери и благословляющей руки. На том же соборе подтверждено право Новгородского архиепископа носить белый клобук и печатать красным воском.

В 1565 г., когда Иоанн оставил Москву и уехал в Александровскую слободу со своими приближенными и разными драгоценностями, Пимен, как любимец царя, отправлен был к нему во главе посольства в слободу с мольбою, чтобы возвратился в Москву и управлял государством, как Бог ему укажет. 16-го мая 1569 г. Афанасий, по своей болезни, оставил первосвятительский престол. Для избрания нового митрополита опять собрано было в Москву высшее духовенство. Выбор пал на Казанского архиепископа Германа, который и был возведен на митрополичий двор. Но, не понравившись царю и его любимцам за добрые советы, Герман был удален из покоев митрополичьих, и на место его был вызван святой Филипп, игумен Соловецкого монастыря и 25 июля возведен на первосвятительскую кафедру. Первенствовал при хиротонии Пимен, владыка Новгородский, как старейший из иерархов.

В 1567 г. архиепископ Пимен присутствовал на соборе в Москве, на котором рассуждалось о причинах разделения государства, и был царю угождающим.

В 1568 г. 8-го августа «на Розважи улици, в монастыри у Феодора у Дмитреева сына свящал владыка Пимен церковь каменную, новую, святого Чудотворца Николу, при игумене Трифоне»; а 31-го августа он поехал «к Москве, и ночевал на Брониче, и игумены Новгородскии, все с образы в те поры на Брониче были, и владыку проводили, и того же дни на Брониче у владыки игумены хлеба ели». Пребывание его в Москве в этот раз было весьма кратковременно, потому что царь Иван Васильевич, собираясь в поход на Литву, 21 сентября поехал в Новгород с сыном царевичем Иваном и 20-го октября был недалеко от него. Архиепископ Пимен находился уже в Новгороде и ездил встречать государя на Бронницу с архимандритом и игуменами и «били челом государю и его сыну образы, и стол был на Бронницах у государя на владыку и на игуменов. В город прибыл государь с сыном и князем Владимиром Андреевичем 22-го октября в сопровождении Суздальского епископа Пафнутия, Андроньевского архимандрита Феодосия и Воздвиженского игумена Никона и был встречен архиепископом Пименом и всем Новым городом с крестами на Ильинской улице; и «слушал государь молебен у Пречистой у Знаменья, а после молебна пошел государь пеш за крестами к Софеи Премудрости Божии, слушал здесь обедню, и потом с сыном ел хлеб у архиепископа». В Новгороде пробыл государь 8 дней – до 30 октября. Жил на Торговой стороне, на Буянове улице, царевич – на владычнем дворе, князь Владимир – на Холопьей улице, а сам владыка – в чашниковой избе». Когда государь собрался в обратный путь, отложив поход на Литву до более благоприятного времени, «архиепископ Пимен пел напутственные молебны в Софеи Премудрости Божии и святил воду с мощей, а сам государь царь с царевичем слушал молебнов: и государь царь опосле молебнов наказывал архиепископу и всему православному крестьянству молити Бога о свое царском здравье и о царевичех, и архиепископ благословил царя и царевича крестом».

В следующем 1569 г. архиепископ Пимен опять ездил в Москву и прожил там «15 недель без дву дней». Эта поездка его в Москву и дружелюбное свидание с царем были последними. Грозные тучи уже давно собирались над Новгородом, которые разразились потом неслыханным бедствием. Летописец, описывая страшные казни, каким подверг грозный царь Новгород с его жителями и окрестностями и владыку Пимена, говорит: «Таково, убо, бысть во дни наша велие потрясение и поколебание и трус и падение, яково же в мимошедшая в предняя роды человеческия не бысть в Российской земли, в богоспасаемом преименитом и славном Великом Новеграде, их же око не виде и ухо не слыша и на сердца человеческая взыти не может».

Бедствие, постигшее Новгород в 1570 г., предуказано было еще за несколько лет необычайными явлениями. Летописец сказывает, что в октябре 1555 г. ночью было на небе необыкновенное знамение: «Огонь ходил аки молонья и зажгло небо, а ходило полосами белыми и красными и синими – незнаемо, а расходилось по воздуху и сшибалося вместе, аки люди, да того было трожды расходилось да сшибалось, а иное аки молонья, проскочит сквози огнь». В декабре 1561 г. было другое небесное знамение: «Столпы сходились красныи и синии, да на небеси как вода колебалась, на долго время». В 1564 г. 17 апреля «поднялся огонь от церкви Святаго Духа в Духове монастыре и пал на Вяжицком дворе на Яковлеве улице, что видели многие и ужасались; а после этого видения на третий день поднялась (вероятно, загорелась) на Вяжицком дворе церковь Рождества Богородицы с приделом Николая Чудотворца». В 1567 г. 8 января «на 8 часу нощи звонило в колокольчики меншии, в три наконы в нощи; а то Бог весть кто звонил». Потом 5 мая в ночи опять «звонило у Софии заутренюю 5 часу ночи; многие люди слышали, как звонят». На все эти явления новгородцы смотрели как на предзнаменование чего-то недоброго, ждали чего-то необычайного.

Когда святой Филипп, вызванный из Соловецкого монастыря в Москву, ехал чрез Новгород, граждане, услышав о его приближении, толпами вышли к нему навстречу, за три версты, с хлебом и солью, принося ему дары, как победителю; умильно припадали к ногам святого игумена и, зная глубокое к нему уважение царя, умоляли ходатайствовать за его отчину, Великий Новгород, бывший у царя под опалою. «Новгород – твое отечество, – говорили ему граждане, – вступись за него, ибо до нас дошел слух, что гнев свой держит на нас царь». Владыки Пимена в это время не было в Новгороде, он находился в Москве.

Иван Васильевич действительно не любил Новгород и, видимо, подозревал новгородцев в вероломстве. Так, в 1554 г. 23 мая новгородцы, неповинные ни в какой измене, должны были целовать крест царю и государю великому князю Ивану Васильевичу. В марте 1561 г. великий князь Иван Васильевич велел привезти в Москву из Софийского собора образ Спасителя и Петра и Павла, – Корсунские врата, и из Юрьева монастыря образ Благовещения; «и провожали те иконы архиепископ Пимен с архимандритом Варфоломеем, с новгородскими игуменами и священниками и со всеми гражданами В. Новгорода на Ильину улицу к Знамению Святей Богородицы, да там архиепископ и обедню служил... и после обедни отпустил иконы». В этом случае царь поступил так, как поступал он с городами, завоеванными и опальными. В 1569 г. Грозный вывел из Новгорода в Москву 150 семей. Лишенные отчизны плакали, оставленные трепетали. То было началом – ждали следствия. В сие время, как рассказывают, один бродяга Волынский, именем Петр, за худые дела наказанный в Новгороде, вздумал отмстить его жителям. Зная неблаговоление Иоанново к новгородцам, сочинил письмо от архиепископа и от граждан к королю Польскому; скрыл оное в церкви Святой Софии за образом Богоматери; бежал в Москву и донес государю, что Новгород изменяет России. Надлежало представить улику. Царь дал ему верного человека, который поехал с ним в Новгород и вынул из-за образа мнимую архиепископову грамоту, в коей было сказано, что святитель, духовенство, чиновники и весь народ поддаются Литве. Более не требовалось никаких доказательств. Царь, приняв нелепость за истину, осудил на гибель Новгород и всех людей, для него подозрительных и ненавистных. Не спасли от страшной кары города и его святителя ни расположение царя к последнему, ни высокий святительский сан, ни человекоугодливость, наконец, Пимена царю.

В декабре 1570 г. великий князь с царевичем Иоанном, со всем двором, со всею любимою дружиною выступил из слободы Александровской и, миновав Москву, вступил в Тверскую область, где злодейская дружина его предалась грабежам и убийствам. Опустошив один за другим города: Торжок, Коломну, Тверь, Клин, Медный, Вышний Волочок – царь приближался к Новгороду. 2-го января передовая царская дружина окружила Новгород со всех сторон крепкими заставами, дабы ни один человек не мог спастись бегством. Церкви и монастыри в городе и окрестностях опечатали. «Игуменов, черных попов, и диаконов, и соборных старцев – более 500 человек связанными привели в город. Священников и диаконов городских церквей подавали за приставов по 10 человек и приказали крепко держать в железных цепях». Взыскивали с каждого из них по 20 руб.; а кто не мог заплатить сей пени, того ставили на правеж; всенародно каждый день били, секли с утра до вечера. Опечатали дворы всех богатых граждан. Гостей, купцов, приказных людей оковали цепями; жен и детей стерегли в домах «до государева приезду и указа». Царствовала тишина ужаса. Никто не знал ни вины, ни предлога сей опалы. Ждали прибытия государя.

6-го января, в день Богоявления, вечером, Иоанн с войском стал на Городище, в двух верстах от посада. На другой день он велел казнить всех иноков, бывших на правеже. Их избили палицами и каждого отвезли в свой монастырь для погребения. 8-го января царь с сыном и с дружиною вступил в Новгород. Здесь, на Великом мосту, у Черного креста, встретил его с крестами, святыми иконами и со всем священным собором архиепископ Пимен. И когда, по обычаю, хотел осенить святым крестом государя и царевича, царь не пошел ко кресту и, не приняв святительского благословения, грозно завопил на архиепископа: «Ты злочестиве, в руце твоей держиши не крест животворящий, но вместо креста оружие, и сим убо оружием хощеши уязвити царское сердце наше, своим неистовым зломыслием, с своими злотворцы и единомысленники града сего жители, хощете царския наши державы отчину нашу, сей великий богоспасаемый Новгород предати супостатом нашим, иноплеменникам, королю литовскому Жигимонту Августу; и отселе неси, убо, наречешися пастырь и учитель и сопрестольник великия соборныя апостольския церкви Премудрости Божии Софеи, но волк и хищник, и губитель, и изменник, и нашему царскому венцу досадитель».

Сказав это, Иоанн велел архиепископу с крестами и иконами идти в Софийскую церковь . Здесь он слушал Литургию, молился со слезами и потом со всем своим двором пошел к архиепископу обедать в Грановитую палату, где ныне церковь во имя святого архиепископа Иоанна Новгородского.

За обедом, по словам летописи, «завопил гласом велиим обычным царским ясаком»... явились воины, схватили архиепископа, чиновников и слуг, ограбили архиерейский дом и храм Софии, откуда дворецкий Салтыков и протопоп Евстафий взяли все драгоценности, казну, сосуды, чудотворные Корсунские иконы, колокола и даже книги. Такой точно участи подверглись и другие церкви и монастыри Новгорода, и после этого открылся ужасный суд на Городище. Судили Иоанн и сын его: ежедневно приводили к ним от 500 и до 1000 новгородцев, били их, мучили, «поджигали некоею составною мудростию огненною, иже именуется поджар», потом измученных и поджаренных привязывали головою или ногами к саням, влекли на берег Волхова и бросали с моста в воду. А жен и детей «вязали за руце и за ноги опако назад», младенцев привязывали к матерям и бросали с высоты в реку, где она и зимою не замерзает. Ратники московские ездили в лодках по Волхову с кольями, баграми и секирами: кто из вверженных в реку всплывал, того кололи, рассекали на части. Сии убийства продолжались 6 недель и закончились общим грабежом. Иоанн с дружиною объехал все обители вокруг города, взял казну церковную и монастырскую, велел опустошить дворы и кельи, истребить хлеб, лошадей, скот; предал грабежу также и весь Новгород: лавки, дома, церкви; сам ездил из улицы в улицу, смотрел, как хищные воины ломались в палаты и кладовые, отбивали ворота, влезали в окна; делили между собою шелковые ткани, меха; жгли пеньку, кожи, бросали в реку воск и сало. Толпы злодеев были посланы и в пятины Новгородские губить достояние и жизнь людей «без разбора, без ответа».

Если верить Псковскому летописцу, в Новгороде граждан и сельских жителей погублено было тогда до 60 000 человек. Но Таубе и Крузэ полагают убитых 27 000. Гванины – 2770 человек, кроме женщин и черных людей, а Курбский в своем сказании пишет, что будто бы Иоанн в один день умертвил 15 000 человек; но в синодике Кириллова Белозерского монастыря, где записывались жертвы гнева Иоаннова, обозначено так: «Помяни, Господи, души раб своих 1505 человек», а вверху приписано: «Новгородцев». Новгородский же летописец говорит, что «на всяк убо день ввергнут и потопят в воде человек всякого возраста числом, яко до тысящи; а иногда и до полуторы тысящи; а тот убо день облегчен и благодарен, иже ввергнут в воду до 500 или до 600 человек… А в те поры государь, во время градского грабежу, иных государевых своих людей рассылает около В. Новгорода, во все четыре стороны, во всякую Новгородскую пятину по станом и волостем и по усадищам боярским и поместьям, и по всем местам около В. Новгорода, верст за двести и за полтретьяста и болши, и повеле домы их всячески расхищати и скот убивати у всяких людей без пощадения, чей кто ни буди, без разсуждения. И бысть убо того неисповедимаго колебания и великаго падения, труса и кровопролития человеческому роду в В. Новеграде, и во окрестных странах около В. Новаграда, безпрестанно 6 недель, грех наших ради». Говорят, что Волхов, запруженный телами и членами истерзанных людей, долго не мог их пронести в Ладожское озеро.

Наконец, 13 февраля, в понедельник второй недели Великого поста, на рассвете, государь призвал к себе остальных именитых новгородцев, из каждой улицы по одному человеку. Они явились как тени, бледные, изнуренные ужасом, ожидая смерти. Но царь, воззрев на них оком милостивым и кротким, сказал тихо: «Мужи новгородские, все доселе живущие! Молите Господа о нашем благочестивом царском державстве, о христолюбивом воинстве, да побеждаем врагов видимых и невидимых. Суди Бог изменнику моему, вашему архиепископу Пимену, и злым его советникам! На них, на них взыщется кровь, здесь излиянная. Да умолкнет плачь и стенание, да утешится скорбь и горесть! Живите и благоденствуйте в сем граде! Вместо себя оставляю вам правителя, боярина и воеводу моего, князя Петра Даниловича Пронского. Идите в домы свои с миром».

Судьба архиепископа еще не была решена. После расправы с Новгородом народ был свидетелем крайнего уничижения и ужасного поругания святителя Пимена: с него сняли святительские одежды и сначала отдали его под крепкую стражу, назначив для прокормления его только по две деньги, а потом в рубище посадили его на белую кобылу и привязали к ней ногами, дали в руки бубны и волынку и, как шута или скомороха, возили по улицам города. В таком же виде отправлен был несчастный в Москву, в Александровскую слободу, куда на нескольких стах возах отправлена была и несметная добыча грабежа и святотатства. Здесь Пимен вместе с другими знатнейшими узниками томился 5 месяцев. В это время производилось важное следствие: собирали доносы, улики; искали в Москве тайных единомышленников Пимена, которые будто бы еще укрывались от мести государевой, сидели в главных приказах, в совете царском, даже пользовались доверенностью и особенной милостью Иоанна. Эти розыски кончились казнью многих невинных вельмож. Других знатных людей сослали в заточение на Белоозеро и имение их отписали на государя. А святитель Пимен, как предсказал ему святой Филипп, был лишен сана и сослан в Тульский монастырь святителя Николая и там скончался. «Сентября 25 (1571 г.) преставись владыка Ноугородский Пимен в Туле в монастыре у чудотворца Николы в Венин; тамо и положен бысть; а в Новгороде был владыкою 17 лет и 2 месяца и 9 дней; а после своего владычества жил год и 2 месяца без шести дней; а не было владыки в Новгороде после Пимена 2 года без семи недель и два дни».

После архиепископа Пимена остались на память Софийскому собору и хранятся в ризнице его: 1) черного дерева резная панагия; кругом обложена золотом, прекрасной сканой работы, по местам украшена финифтью, жемчугом и лазоревыми яхонтами. В ней, как значится в надписи, находятся части святых мощей Иоанна Предтечи, святителя Николая, епископа Никиты, архиепископа Иоанна, первомученика Стефана, часть ризы преподобного Варлаама и часть ризы Божией Матери; 2) посох, обложенный сканым серебром с черенью и костяною полукруглою рукоятью; на нем четыре яблока хрустальных и 3) посох, обложенный серебром с финифтью; на нем семь яблоков; оглавие обложено серебром, с двумя рогами, на краях коих по херувиму. На обоих посохах имеются надписи. Из памятников письменности, принадлежащих архиепископу Пимену, сохранились: 1) жалованная грамота его Успенской церкви, в Устюжне железопольской, которою он жалует причт сей церкви, по ходатайству его, «особно своею данью, подъездом и десятиною», именно: «давать в дом святой Софеи, и ему архиепископу, за его подъезд и за благословенную куницу, на всяк год, по гривне по Московской; а десятильником его, за их десятильничь корм и за дар, по два алтына без денги Московской»; и 2) послание его же к царю Иоанну Васильевичу 1563 г.; в нем Пимен, восхвалив мужество и мудрость царя, убеждает его идти на брань с литовцами и укрепляет его на ратный подвиг примерами древних царей, подвизавшихся за святую веру и церковь , и изречениями священного писания.

Так несчастно кончил свое служебное поприще архиепископ Пимен. Он узнал, но уже поздно, что милость царя тирана столь же опасна, как и ненависть его. Он не может долго верить людям, коих низость ему известна; малейшее подозрение – одно слово, одна мысль – достаточно для их падения.

Относительно личности архиепископа Пимена Курбский замечает: «Пимен был чистой и подвижнической жизни, но со странностями». В житии же святителя Филиппа личность архиепископа Пимена рисуется в весьма непривлекательном виде. Там повествуется, что святой Филипп, когда прибыл в Москву в 1566 г. по вызову царя для поставления в митрополиты, всеми мерами старался убедить собравшихся епископов, чтобы они крепко стояли против столь недоброго начинания царя, каково есть учреждение опричнины и разделение государства. Некоторые из них выражали сочувствие святому, другие из страха отмалчивались; но один из них, именно архиепископ Пимен, ласкосердствуя царю, оказал себя предателем. Возлюбив славу человеческую более, нежели славу Божию, он не только тайно передавал царю речи святого Филиппа, но и открыто поддерживал царя в учреждении опричнины и даже вместе с Пафнутием Суздальским и Филофеем Рязанским, в угодность царю, сделался другом опричников.

Когда потом святой Филипп подпал царской опале, архиепископ Пимен, искавший первосвятительского престола, стал во главе недоброжелателей и гонителей святого. Первые семена вражды к святому Филиппу он посеял в сердце государя, когда государь осенью 1568 г. приходил в Новгород с сыном Иоанном и гостил здесь 8 дней. В этом же году, 22 марта, когда царь, разгневанный обличениями святого Филиппа принародно, в церкви, с угрозами вышел из храма, враги его прибегли к клевете. Желая всенародно унизить митрополита, они подучили одного благообразного отрока, бывшего чтецом митрополичьей церкви, произнести пред всеми тут же, в соборе, самую гнусную клевету на святого старца. Выслушав отрока, владыка Новгородский Пимен, первый, дав веру тому, чему, конечно, во глубине души не мог верить, сказал: «Царя упрекает, а сам творит такия неистовства». Услышав сие, святой Филипп сказал Пимену: «Возлюбленный! Чужой престол ты стараешься восхитить, но и с своего вскоре низвержен будешь». Пророчество святого, как мы уже видели, не замедлило исполниться. И Курбский говорит, что «Пимен потворствовал мучителю (Иоанну Грозному) и вместе с ним был гонителем митрополита Филиппа». Списатель жития святого Филиппа, чтобы лучше охарактеризовать качества Пимена, называет его «черным Пименом» и говорит, что он первенствовал между епископами на соборе, когда святого Филиппа с поруганиями на телеге привезли в митрополию для очной ставки со лжесвидетелями, подкупленными в Соловецкой обители.

Теперь следует вопрос: что было причиною такого ужасного гнева Иоаннова? Подозрительный и порывистый характер его и наветы его окружающих. Кто же были эти любимцы царские? Люди без души и совести, люди низкого происхождения, возведенные из ничтожества на степень людей государственных, из убожества в богатство, словом, новички в боярстве, какие-нибудь однодворцы. Татары и боярские холопы составляли, как известно, царскую опричнину. Мудрено ли, что эти люди жаждали корысти, ничем не были довольны, а главное, пылали завистью, ненавистью и мщением к древним боярским родам, пред которыми прежде раболепствовали, а этого никогда не прощает выходец. История может упрекать Грозного за доверчивость к этим людям и недоверчивость ко всем остальным. Ему указали на Тверь, Новгород и Псков, что в них будто бы гнездятся измена, предательство и желание отторгнуться от власти России и соединиться с Польшей. Московские воеводы, бывшие в Новгороде наместниками, беспрестанно доносили на неповиновение народа, судили и казнили виновных; все это могло возбудить и возбуждало подозрение Грозного. Этим воспользовались, явились, может быть, и доносчики, вроде Петра Волынца. Летописец, описывая разгром Новгорода, говорит: «Наущением зломысленных богоотступников и злых человек, вложиша в ум и во уши царевы неприязненные и сопротивные глаголы, изменные на архиепископа Новгородского Пимена, и на его владычних бояр, и на лутших людей посадских и именитых, еже о предании В. Новаграда иноплеменником, и от сих ложных глагол ожесточися сердце царево гневом и яростию великою… на вся люди, живущие в В. Новеграде и в окрестных местех». В другом месте он говорит: «Наущением злых, буявых человек, хищников, от действа сопостата диаволя, иже влагающих во уши царевы неприязненные глаголы на архиепископа Новгородскаго Пимена и на его владычных бояр, а на изящных именитых человек жителей градских о предании града иноплеменником; и от сих неистовых ложных глагол ожесточи Бог сердце... царю... великим гневом и неукротимою яростию и великим озлоблением на В. Новград и вся люди, живущии в нем». Может быть, Грозному не нравилось и то, что Новгород именовался Великим и заключал договоры с королями Шведскими, избирая своих судных целовальников или присяжных. Может быть, припомнил и заговор князя Ивана Андреевича Старицкого, в котором новгородцы участвовали всем Новгородом. Как бы то ни было, искра была брошена удачно, и возгорелось пламя, которое кончилось тем, что В. Новгород совершенно опустел. После морового поветрия, истребившего пред тем много людей, и после царского разгрома Детинец и знатная часть Торговой, некогда многолюдной стороны, обратилась в площадь, где, сломав все уже необитаемые дома, заложили государев дворец. Достойно замечания, что гнев Иоаннов обращен был более на духовенство и дворян, от которых опричники требовали и старались вымучить сокровища.

Тропарь, глас 4

Насладився Богомудре, воздержания, и желание плоти твоея обуздав, на престоле святительства сел еси, и яко звезда многосветлая просвещая верных сердца зарями чудес твоих, отче наш святителю Пимене, и ныне моли Христа Бога, да спасет души наша.

Колесникова О.

Тихвинский Богородице-Успенский мужской монастырь // ⁴² С. 295–302.

Тихвинский Богородицкий монастырь был основан в 1560 г. на месте Пречистенского погоста, входившего в состав Обонежской пятины Великого Новгорода. В течение многих столетий Богородицкий монастырь, один из крупнейших на территории Северо-Запада, был сокровищницей духовного опыта, источником распространения православия. Место основания обители было освящено в 1383 г. чудесным явлением иконы Богоматери «Одигитрии». Церковные предания отождествляли Тихвинскую икону с римско-константинопольской святыней – иконой «Римляныней» или «Лиддской», а также с главной иконой Влахернского храма в Константинополе, написанной евангелистом Лукой. Ее история дошла до нас в «Сказаниях о явлении и чудесах Тихвинской иконы Богоматери». Исчезнув из Константинополя и несомая по воздуху, она явилась над Ладожским озером. Ее перемещения по древней Новгородской земле, сопровождаемые многими чудесами и исцелениями, повторялись на Смолковой горе при реке Ояти, в селении Имоченцы, на Куковой горе на реке Паша, в селении Кожела. Во всех этих местах благодарные жители строили часовни, заменяя их постепенно храмами и монастырями. 9 июля (26 июня старого стиля) икона явилась на левом берегу реки Тихвинки. После усердной молитвы собравшихся икона медленно опустилась на руки людей, и тотчас началось строительство деревянного храма. В «Сказании» говорится о том, что в эту же ночь святыня вместе с начатым срубом переместилась на противоположный берег. Расценив это как волю Господню, жители воздвигли храм на новом месте. Первая одноглавая Успенская церковь простояла семь лет и была уничтожена пожаром от «свещи ночию». Эта же участь постигла и последующие два деревянных храма.

В 1507 г. «повелением великого государя и великого князя Василия Ивановича всея России и благословением преосвященного Варлаама митрополита» началось сооружение грандиозного для того времени пятиглавого собора. Для его строительства были присланы «гость московский» Дмитрий Сырков и мастер Фрязин. Прообразом тихвинскому храму послужил Успенский собор Московского Кремля, определивший объемно-планировочную структуру здания. И хотя типологическое сходство заключалось лишь в общем замысле, выразившемся в значительных размерах, пятиглавии и шестистолпии, в духовной традиции тихвинский собор рассматривался как повторение главного государева храма Руси. Предпринятое строительство имело государственное значение и было свидетельством особого отношения великих князей к святыне, своим легендарным происхождением соединившей историю Московского государства с всемирной христианской историей.

Оставив Константинополь, признанный после падения Рима второй христианской столицей, и явившись на Новгородской земле, икона стала одним из подтверждений богоизбранности набиравшего силу государства, уподоблявшего себя последнему Риму. Тихвинская святыня почиталась наряду с Владимирской, Смоленской и Казанской богородичными иконами. Своим происхождением она привлекала к себе внимание великих князей и царей. К ней обращались за помощью и предстательством в защите отечества и благополучии царской семьи. Поэтому Пречистенский погост на Тихвине становится объектом великокняжеского, а затем царского внимания, что способствовало благосостоянию обители. Традиция покровительства иконе была заложена в конце XV века, когда Иван III выступил в качестве устроителя третьей деревянной церкви Успения Богородицы.

В XVI веке Пречистенский погост становится местом государева богомолья. Так, в 1526 г. новый каменный храм посетил великий князь Василий Иоаннович, приехавший «на Тифину помолиться о здравии и о спасении, и чтобы Господь Бог даровал плод чрева». В этом паломничестве великого князя сопровождал архиепископ новгородский Макарий. Второй раз он был в Тихвине в 1547 г, когда, уже будучи митрополитом всея Руси, он приехал вместе с молодым Иваном IV, незадолго до его венчания на царство. Их прибытие было частью ритуальной программы торжеств, разработанных митрополитом Макарием. Моление Ивана Грозного «у Пречистой на Тихвине» воспринималось как небесное благословение церемонии, уподобившей его византийскому императору. В 1560 г. по указу Ивана Грозного и благословению митрополита Макария был основан Тихвинский Богородицкий монастырь. Устроение монастыря проходило с большой торжественностью. В Успенском соборе Московского Кремля отслужили Божественную литургию, на которой присутствовали царь Иван Грозный с царицей Анастасией Романовной и двумя царевичами. Перед образом Богоматери, писанном с чудотворного Тихвинского, совершили молебное пение, и митрополит Макарий благословил на святое дело Новгородского архиепископа Пимена. Торжественная служба прошла и в новгородском Софийском соборе. Третьего февраля архиепископ Пимен прибыл в Тихвин. Вместе с ним из Новгорода «для установления чина и обычаев монастырских» приехали опытные в духовной жизни старцы – настоятели Юрьевой, Хутынской, Кирилловской и Отенской обителей. Исполнителем «самодержавного изволения» был назначен «царев муж» – Федор Сырков.

2/15 февраля в день Сретения Господня архимандрит Пимен отслужил всенощную в Успенским соборе. На следующий день после молебна с чудотворной иконой он освятил территорию будущей обители. На месте трапезной с церковью Рождества был установлен крест. По окончании в Успенском соборе была отслужена литургия. Строительству монастырских зданий предшествовала большая работа по подготовке территории. Посадские дома, располагавшиеся у стен Успенского собора, были перенесены Федором Сырковым на версту к югу на место бывшей деревни Киселево. Место для строительства было осушено и выровнено.

Древние монастырские источники сохранили сведения о первых строениях. Под руководством Ф. Сыркова были возведены деревянная трапеза с церковью Рождества Богородицы, хлебня, просвирня, две поварни с колодцами около них, колокольня. Вокруг собора было выстроено каре из 42 деревянных келий, устроены две кельи для немощных старцев. Духовным и композиционным центром монастыря был Успенский собор: «Посреде же убо Лавры стояще Богоматере церковь , яки некое око, всюду зрящи и благолепием своим вся удивляющи, вокруг же ся, аки четырми стенами от четырех стран келиями зрится ограждена, и всюду преславно всеми видима». Территория монастыря была обнесена деревянной стеной с шатровыми башнями, тремя воротами и рвом. У западных ворот был срублен странноприимный дом и возведены дома монастырских служек, у восточных – дома монастырских работников и службы монастырские. Северные ворота вели к реке, на которой были сделаны две мельницы.

В монастыре был установлен общежительный устав, игуменом был назначен старец Кирилл (с 1651 г. введен сан архимандрита). В конце XVI века некоторые постройки были заменены на каменные. Так, в 1581 г, была сооружена трапезная с теплой церковью Рождества Богородицы.

Каменное строительство XVI века завершилось в 1600 г, сооружением на средства Бориса Годунова пятишатровой, трехъярусной звонницы, прообразом для которой послужила звонница Софийского собора в Новгороде. Важнейший период в истории монастыря приходится на начало XVII столетия, когда Тихвинская обитель разделила испытания, выпавшие на долю Русского государства.

В 1611–1613 гг. монастырь героически выдержал осаду шведских войск, оккупировавших Новгород и его окрестности. В конце мая 1613 г. Тихвинский посад становится центром боевых действий. Скрывшиеся за стенами обители немногочисленные защитники героически сопротивлялись войску под командованием Делагарди. 24 июня на помощь тихвинцам пришли московские отряды Симеона Прозоровского и Леонтия Вельяминова. Совместными усилиями, после упорной борьбы, победа была достигнута 15 сентября. Благополучный исход тихвинских событий, положивший начало освобождению всей Новгородской земли, связывали с заступничеством Богоматери, чудотворная икона которой хранилась в монастыре.

Война закончилась 17 февраля 1617 г. подписанием перед одним из списков с чудотворного образа мирного договора между Россией и Швецией в деревне Столбово. В честь иконы «Споручницы мира» установилось местное празднование в пятую неделю Великого поста. События 1611–1613 гг. упрочили почитание Тихвинской иконы как воинской святыни, восходящее к византийскому культу икон – военных спутниц православных императоров, покровительниц в борьбе с неверными.

Становление этой традиции в отношении к Тихвинской иконе относится к событиям Казанского похода, когда ее явление во сне Ивану Грозному на реке Пьяне, где останавливалось русское войско, было воспринято как обещание победы над иноверцами. Впоследствии Иваном Грозным на этом месте был воздвигнут Троицкий Сакминский монастырь, куда из Тихвина им был прислан точный список чудотворного образа.

В XVII веке почитание Тихвинской иконы Богоматери приобретает общегосударственное значение. В 1653 г. при царе Алексее Михайловиче была создана наиболее пространная редакция сказания, закрепившая традицию отождествления Тихвинской святыни с творением евангелиста Луки. Вместе с ним составлена специальная служба в память о явлении иконы.

Несмотря на опустошения и разруху, принесенные шведской интервенцией и пожаром 1623 г, уничтожившим деревянные постройки, к середине XVII, благодаря царским жалованным грамотам и льготам, монастырь достиг высокого уровня политического и экономического значения, выразившегося в масштабах каменного строительства, развитии иконописного искусства, книгописания и ювелирного дела.

Успенский собор имеет замечательную по сохранности и художественной ценности настенную живопись XVI-XVII веков, выполненную новгородскими, тихвинскими и ярославскими иконописцами.

В годы правления Петра I монастырь постепенно утрачивает свое былое величие. В XVIII веке обитель не имела такого общественно-политического значения, как в эпоху становления Русского централизованного государства. Однако она никогда не оставалась без внимания. Чудотворная икона Богоматери «Тихвинская» привлекала многочисленных паломников. На молебен к святыне приезжали российские самодержцы и члены их семей, царская свита. Богатые жертвователи щедро одаривали монастырь различными вкладами. Здесь бывали Петр I, Елизавета Петровна, Павел I, Александр I и Александр II.

С учреждением в 1764 г. Духовных штатов Священный Синод присвоил монастырю статус второклассного, а в 1852 г. – первоклассного монастыря.

В жизни города обитель всегда имела очень большое значение, особенно в делах благотворительности и просвещения. С начала XVIII века при монастыре была основана богадельня для бедных и увечных людей, просуществовавшая вплоть до его закрытия. Также в начале XVIII века при Богородицком монастыре была открыта первая в Тихвине школа, в которой преподавали Закон Божий, Церковный устав, славяно-русский и греческий языки, риторику и пиитику. На протяжении столетий школа неоднократно преобразовывалась. И в 1803 г., по прошению архимандрита Герасима (Князева), в монастыре открылось духовное училище.

В XIX веке, во время проведения многочисленных военных кампаний, монастырь участвовал во многих фондах, оказывавших поддержку раненым и семьям погибших.

В 1812 г. обитель благословила уменьшенным списком с чудотворной иконы тихвинское ополчение. Эта икона, принимавшая участие в военных действиях, получила название «Ополченной». Впоследствии она участвовала в Севастопольских событиях и почиталась как воинская святыня.

В XIX веке тихвинские иеромонахи окормляли Российский военный флот. Известен духовный подвиг иеромонаха Кирилла, который 26 и 29 июля 1855 г. во время бомбардирования неприятельским флотом крепости Свеабы, служил молебен на палубе даже во время самой сильной перестрелки, воодушевляя своим примером матросов.

В начале XX века монастырь разделил печальную участь многих русских храмов и обителей. В первые годы советской власти монастырская община была преобразована в трудовую артель. В 1919 г. проведена первая опись монастырского имущества. К 1922 г. относится первая известная акция изъятия монастырских ценностей, среди которых находилась и драгоценная риза чудотворной иконы.

В 1924 г. монастырь был закрыт. Успенский собор действовал с этого времени до 1936 г. как приходской. В 1927 г. настоятель монастыря, епископ Тихвинский Антоний (Демянский), был арестован.

Во время немецкой оккупации Тихвина в ноябре 1941 г. экономической командой «Герлиц» из Успенского собора было вывезено 86 предметов, среди которых были иконы и предметы декоративно-прикладного искусства. В их число входила и главная святыня монастыря – чудотворная икона Богоматери. Древний образ вместе с другими ценностями был отправлен в Псков, откуда в 1944 г. был эвакуирован в Ригу. Дальнейшая история иконы связана с именем бывшего архиепископа Рижского Иоанна. В течение четырех лет она сопровождала его в скитаниях по послевоенной Европе. В 1949 г. архиепископ Иоанн эмигрировал в Америку. Сейчас икона находится в Троицком соборе в Чикаго. (О возвращении иконы см. далее – Сост.)

В тяжелые годы Великой Отечественной войны была открыта для богослужений церковь Тихвинской иконы Богоматери. Настоятелем храма был назначен игумен Сергий (Талицкий) – уроженец бывшего Тихвинского уезда, 22 года прослуживший в Богородицком монастыре.

До 1989 г. эта маленькая церковь была единственным оплотом православия на весь город и район. Бывшая надвратная башня тесна и неудобна для богослужений, т. к. в силу ее конструктивных, исторически сложившихся особенностей молящимся не виден даже иконостас. Однако в открытии этой церкви было нечто символическое, внушающее надежду на будущее возрождение, поскольку здесь находится вторая но значимости монастырская святыня – фреска с изображением чудотворного образа Богоматери, у которого в середине XIX века случилось исцеление мещанина Александра Боровского. В 1995 г. именно здесь начались первые службы возобновленной в наши дни обители.

Монастырские строения в послевоенные годы использовались как жилье для оставшихся без крова горожан. В них же располагались небольшие производства. Многие здания не избежали разрушений, которые были следствием как военных событий, так и печально известной политики государства.

Полностью уничтоженным оказалось монастырское кладбище, на котором были похоронены многие иноки и настоятели монастыря, а также многие известные люди, такие, как князь Симеон Прозоровский, защищавший обитель от шведов; князь Иван Иванович Шуйский, принц Иоанн Антонович Ульрих, русский историк Я. И. Бередников, А. П. Римский-Корсаков, исследователь тихвинской старины И. П. Мордвинов.

В 60-е годы началась реставрация монастыря, в ходе которой восстановлены многие здания. С1968 г в некоторых из них находится музей.

Летом 1995 г. по благословению ныне покойного владыки Иоанна возобновил свою деятельность Тихвинский Богородицкий монастырь. Возглавил его наместник иеромонах Александр (Гордеев). Возродилась традиция главного монастырского праздника – в честь Тихвинской иконы Богоматери. Особенно большое стечение гостей и паломников на монастырском празднике отмечалось в 1998 г, когда Божественную литургию в Успенском соборе служил митрополит Петербургский и Ладожский Владимир. В сентябре 1999 г. монастырю вновь был присвоен почетный статус первоклассного, а настоятелем обители утвержден иеромонах Евфимий (Шашорин).

Колесникова О.

Дымский монастырь // ⁴² С. 302–303.

Примерно в 20 км от Тихвина находится Антониев Дымский монастырь. Издревле у богомольцев, идущих на поклонение к чудотворной Тихвинской иконе, существовал обычай прежде заходить в Антониев монастырь. Существовала поговорка: «Кто у Антония не бывал, того Тихвинская Божия Мать не принимает».

См. Житие преподобного Антония Дымского – Сост.

Березина Л. Д.

Возвращение святыни // ⁶⁸ С. 60–61, 91.

В 2003 году было принято решение о возвращении Тихвинской чудотворной иконы Божией Матери в Тихвинский Богородичный Успенский монастырь ко дню празднования в 2004 году: годы разлуки святыни с той землей, где она явилась более шестисот лет назад, завершаются!

Протоиерей Сергий Гарклавс, хранитель чудотворного образа, приезжал в Тихвинский монастырь 9 января 2004 года, чтобы согласовать порядок торжеств.

12 января 2004 года состоялась встреча Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II с американской делегацией во главе с хранителем иконы. На этой встрече были подтверждены сроки (26 июня – 9 июля 2004 года) и условия возвращения...

Маршрут возвращения Тихвинской иконы Божией Матери: Чикаго – Рига – Москва – Санкт-Петербург – Тихвин. 12 июня – 9 июля 2004 года.

9 июля, пятница – День празднования Тихвинской иконы Божией Матери; состоялась встреча Святейшего Патриарха; торжественные богослужения в Тихвинском Успенском монастыре.

Кириллин В.

Светоприемная свеща и чудес сокровище.

Икона Пренепорочной Матери Божией Тихвинской // София ⁵⁰. Новгород. 2004. № 4. С. 15–20.

На протяжении более чем пяти веков образ Пренепорочной Девы Марии с Младенцем, почитаемый как явленный и чудотворный, оставался в Тихвине, в течение же последних 60 лет одна из самых любимых и почитаемых в Русской Православной Церкви святынь пребывала на чужбине. Но где бы она ни оказывалась, везде ее окружали заботой свои, православные люди. Нередко и чужие становились своими! Перед ней раскрывались их уставшие, наболевшие и чающие утешения души, перед ней обращались они к Премилостивой Заступнице с мольбами и просьбами о помощи, от нее отходили они с просветленными лицами и окрепшими силами. Некогда, оставив скудеющие в вере земли, икона эта чудесно явилась на Руси, потом, в век безбожия, оставила и Россию, и мало кто помнил о ней. Теперь вот она вернулась. Несомненно, миллионы молящихся глаз провожали ее возвратным путем в родные пенаты! Бесспорно, миллионы молящих глаз вновь встречали ее дома! Очевидно, что так Соединившая Небо и Землю, соединяет теперь нас грешных, рассеянных бурным XX веком по разным странам, городам и весям! Это нам знак, и это нам залог. Если действительно хотим возрождения нашей страны, соделаемся истинными чадами Господа нашего Иисуса Христа и Его Пресвятой Матери!

Память его празднуется месяца августа в 17-й день

† 1571

Уроженец Ростова, Феодорит ушел из дома своих родителей в Соловецкий монастырь, и через год, 14-ти лет, приняв пострижение, был поручен на послушание престарелому и весьма мудрому пресвитеру Зосиме. Феодорит прослужил неотходно при обители пятнадцать лет и, навыкнув всякой духовной мудрости, укрепился в подвигах добродетели. Тогда он был рукоположен Новгородским архиепископом в иеродиакона и, пробыв один год у своего старца, испросил у него дозволение посетить другие монастыри. Прежде всего он направил свой путь к преподобному Александру Свирскому , который принял его любезно, назвав при встрече по имени. Потом, обойдя другие монастыри, поселился в Кирилло-Белоезерском, где нашел старца Сергия и других святых мужей. Пробыв года два в Кирилловской обители, он углубился в пустыни, окружающие этот монастырь, и здесь нашел Порфирия, бывшего (1521–1534 гг.) игумена Сергиева монастыря, Артемия, Иоасафа и других пустынников высокой жизни, уже состарившихся в иноческих подвигах. Феодорит, прожив здесь около четырех лет, получил от своего Соловецкого наставника письмо, в котором он, предчувствуя кончину, призывал своего ученика к себе. Ни отдаленность расстояния, ни трудности пути не удержали Феодорита: он поспешил к своему учителю, чтобы обнять многолетнего старца, облобызать его священные седины, и с год служил ему в его немощах и недугах, до блаженной его кончины. После этого Феодорит решился принять на себя подвиг апостольский: он отправился на устье Колы, в землю диких лопарей. С языком их он успел познакомиться в Соловецком монастыре, потому что, по свидетельству жития преподобных Зосимы и Савватия, многие соседние инородцы: ижора, чудь, лопье, каяне и мурмане – приходили в обитель преподобных и, принимая святое крещение, делались монахами.

Лопари были самые грубые идолопоклонники, кланялись истуканам, боготворили ночных нетопырей, гадов и разных пресмыкающихся, ели нечистое и скверное, не знали жизни городской и селениями, а жили отдельными семьями. Но это были простые сердца, на которых семя слова Божия могло принести добрые плоды. Феодорит перевел некоторые славянские молитвы на язык лопарей и обучил их истинам веры. Помощником ему в христианском просвещении лопарей был старец Митрофан (см. Житие святого Трифона Печенгского – Сост.). Двадцать лет Феодорит трудился в этом святом деле. В Новгороде он был рукоположен в иеромонаха, несколько времени был духовником митрополита и, возвратившись к лопарям, основал там монастырь, который, впрочем, принужден был вскоре оставить по ненависти иноков, не желавших строгих правил устава его. Между лопарями он оставил уже две тысячи крещеных. Удалившись в Новгородскую область, он около двух лет был игуменом одного монастыря и потом, вызванный в Москву, поставлен архимандритом Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря. Феодорит в сане архимандрита 5 лет настоятельствовал в Суздальской Спасо-Евфимиевой обители (до 1554 г.), но по клевете еретиков, единомысленных с Башкиным, старец-труженик подвергся двухлетнему заточению в Кирилло-Белоезерском монастыре. Освобожденный из заточения, он несколько времени жил в Ярославском монастыре, откуда был вызван в Москву и в 1558 г. отправлен царем Иоанном Васильевичем Грозным в Царьград с вопросом к Патриарху о короновании. Возвратившись из Греции, Феодорит принес царю ответное послание Патриарха, и за эту услугу ему была назначена награда, состоящая из 300 сребреников и собольей шубы, крытой аксамитом (парчою). Но нелюбостяжательный Феодорит пожелал принять только 25 сребреников, и когда царь прислал ему и шубу, то инок продал шубу, деньги раздал бедным, а сам удалился на покой в Прилуцкий монастырь Вологодской губернии. Отсюда он два раза посещал просвещенных им лопарей и, наконец, после многотрудных подвигов и скорбей, почил мирно сном смерти на месте своего пострижения в Соловецком монастыре и погребен близ южной стены Преображенского собора. Над могилой его доселе сохранилась белая плита со следующей надписью: «Лета 7079 (1571) августа 17 дня преставися раб Божий священно-архимандрит Суздальский Евфимиева монастыря, священноинок Феодорит, Соловецкий постриженик». Церковь за подвижническую жизнь и просветительские труды дала ему титло Блаженного.

Тропарь, глас 8

О тебе отче Феодорите, известен бысть спасения образ. Восприим бо крест последовал еси Христу. Творяше же и учаше, еже презрети плоть, преходит бо, прилежати же о души вещи безсмертней. Темже и со ангелы радуется преподобне дух твой.

Кондак, глас 2

Чистотою душевною Божествено вооружився, и непрестанныя молитвы, яко копие вручив крепко, пробол еси бесовская ополчения, Феодорите, отче наш, моли непрестанно о всех нас.

Память его празднуется месяца апреля в 7-й день и месяца мая в 7-й день

† 1508

Преподобный Нил – великий отец Русской Церкви, по своему подвижничеству и наставлениям.

Он был из дворянской фамилии Майкова, родился в 1433 г. Начало иноческой жизни полагал он в обители преподобного Кирилла Белозерского. Здесь он пользовался советами умного и строгого старца Паисия Ярославова, который потом был игуменом Сергиевой лавры и не захотел быть митрополитом. Затем Нил путешествовал на Восток, чтобы видеть в опытах жизнь духовную, был, по его словам, «на горе Афонской, в странах Цареградских и других местах». По возвращении с Востока короткое время жил он за оградою Кириллова монастыря в уединенной келье. Потом в 15 верстах от монастыря, на реке Сорке, поставил себе крест с часовней и келью и тем, которые хотели делить с ним подвиги, предлагал жизнь не общежительную, а скитскую.

Историю внутренней своей жизни отчасти открыл сам преподобный в послании к князю иноку Вассиану, по настоятельной его просьбе. «Пишу к тебе, – говорит он, показывая себя, – любовь твоя по Боге вынуждает к тому и делает меня безумным, чтобы писать тебе о себе. Не просто и не по случаям надобно нам поступать, а по Святому Писанию и по преданию святых отцев. Удаление мое из монастыря (Кириллова) не было ли ради душевной пользы? Ей, ради ее. Я видел, что там живут не по закону Божию и преданию отеческому, а по своей воле и человеческому рассуждению. Много еще и таких, которые, поступая так, неправильно мечтают, будто проходит житие добродетельное... Когда мы жили вместе с тобою в монастыре (Кирилловом), ты знаешь, как удалялся я мирских связей и старался жить по Священному Писанию , хотя по лености моей и не успевал. По окончании странствования моего пришел я в монастырь (Кириллов) и вне монастыря, вблизи его‚ устроил себе келию, жил, сколько мог. Теперь переселился я вдаль от монастыря, нашел благодатию Божиею место по мыслям моим, мало доступное для мирских людей, как сам ты видел. Живя наедине, занимаюсь испытанием духовных писаний; прежде всего, испытываю заповеди Господни и их толкование и предания Апостолов, потом – жития и наставления святых отцев. О всем том размышляю, и что по рассуждению моему нахожу Богоугодного и полезного для души моей, переписываю для себя. В этом жизнь моя и дыхание. О немощи моей и лени возложил упование на Бога и Пречистую Богородицу. Если что случается мне предпринимать и если не нахожу того в писании, на время отлагаю в сторону, пока не найду. По своей воле и по своему рассуждению не смею предпринимать что-нибудь. Живешь ли отшельнически или в общежитии, внимай Святому Писанию и следуй по стопам отцев или повинуйся тому, кто известен как муж духовный в слове, жизни и рассуждении… Святое Писание жестко лишь для того, кто не хочет смириться страхом Божиим и отступить от земных помышлений, а желает жить по своей страстной воле. Иные не хотят смиренно испытывать Священное Писание, не хотят даже слышать о том, как следует жить, как будто Писание не для нас писано, не должно быть выполняемо в наше время. Но истинным подвижникам и в древние времена, и в нынешние, и во все века слова Господни всегда будут словами чистыми, как очищенное серебро; заповеди Господни для них дороги более, чем золото и каменья дорогие, сладки более, чем мед и сот».

По этому письму видно, между прочим, и то, что путь жизни, избранный Нилом, изумлял собою современников. Да и подлинно было чему изумляться, особенно слабым.

Дико, мрачно, пустынно место, которое избрал для скита своего преподобный Нил. Это не местность Афонская, где столько красот природы, где воздух живительный, плоды роскошные.

Речка Сорка, передавшая свое имя русскому угоднику Божию, похожая более на болото, чем на текущую реку, чуть тянется вниз. Вся местность скита низменная и болотистая. И здесь-то подвизался русский отшельник. Еще целы прудок, выкопанный преподобным Нилом, и его трудов колодезь с превкусною водою, которую употребляют для исцеления. Еще цела одежда Нила; волосья ее колются, как иглы.

Все скитское общество преподобного состояло из иеромонаха, диакона и 12 старцев. В число их явились из Иосифа монастыря Дионисий из князей Звенигородских и Нил Полев – потомок князей Смоленских. Первый из них, когда жил в Иосифе, «в хлебопекарне работал за двух и к тому же пел 77 псалмов и творил по 3000 поясных поклонов каждый день. Но, полюбив уединение, просился и получил благословение идти к о. Нилу, который тогда сиял как светило в пустыни на Белоозере». Так говорит современник.

Для нужд братии преподобный Нил устроил на речке небольшую мельницу. Когда решились построить храм, надобно было предпринять много работ. На почве болотистой надлежало сделать высокие насыпи для храма, тем более что здесь же надлежало быть и братской усыпальнице. Руками святого старца и его скитников насыпан был высокий холм для храма и усыпальницы. Каждая келья поставлена на возвышении и каждая отстоит от другой и от храма на расстоянии брошенного камня. Скитники собирались в храм свой, по примеру восточных, только по субботам, воскресеньям и праздникам. В прочие дни каждый молился и трудился в своей келье. Всенощная скитская продолжалась во всю ночь, в полном смысле слова: за каждою кафизмою предлагалось по три и четыре чтения из отцов. Во время литургии пели только Трисвятую песнь, Аллилуия, Херувимскую и Достойно; все прочее читалось протяжно, нараспев. В субботу приходили в братскую усыпальницу, где совершалась панихида за упокой усопших. Таков церковный устав Нила.

Преподобный Нил был один из тех, которые душою скорбели о порче книг церковных, и старался исправлять их. Это, как и скитская жизнь, дотоле невиданная, возбуждало против него неудовольствия. Он терпеливо шел путем своим.

В 1491 г. видим преподобного Нила на соборе о жидовствующих еретиках. По делу о них же ревнитель православия блаженный Геннадий в 1492 г. желал лично видеть преподобного Нила, чтобы слышать суждения его о предметах недоумений.

Неизвестный современник писал: «Нил Майков, ученик Паисия, был в Святой Горе. Великий князь содержал их (Паисия и Нила) в великой чести. Когда окончился собор о вдовых попах и диаконах (1503 г.), старец Нил предложил, чтобы не было сел у монастырей, а жили бы трудами рук своих. К нему присоединились и Белозерские пустынники». Другой современник так говорит о том же: «Некоторые отцы, проводящие и любящие безмолвие и уединенную жизнь (между ними первый святой Нил), твердо помня отеческие наставления о нестяжательности, необходимой для черноризцев, скорбели о том, что монастыри владеют селами, и полагали, что напрасно произносится отречение от мира монахами, ибо они точно так же, как миряне, волнуются и ссорятся с мирянами и между собою, ходят по судам и ведут тяжбы. Потому они предлагали о том самодержцу, как имеющие доступ к нему по своей крепкой жизни и по великой добродетели и как уважаемые самодержцем». По известию того и другого современника, на соборе Иосиф Волоколамский и другие подали другой голос о монастырских имуществах, и их голос был уважен.

В предсмертном завещании преподобный, заповедуя ученикам бросить тело его в пустыни, в пищу зверям или закопать в яму с презрением, писал: «Оно тяжко согрешило пред Богом и недостойно погребения», – и затем прибавлял: «Сколько в моей силе было, старался я не пользоваться никакою честию на земле, в этой жизни; так пусть будет и по смерти». Преподобный скончался 7 мая 1508 г.

Мощи преподобного почивают под спудом. Грозный царь в 1569 г. хотел на место деревянного построить каменный храм. Но преподобный, явясь Иоанну, строго запретил ему строить такой храм. Так он и за гробом остается ревнителем скитской простоты.

Как жизнь преподобного Нила была особенная, так и в писаниях своих он такой наставник, какого дотоле не было в Русской Церкви. Он – учитель жизни созерцательной.

«Устав скитского жития преподобного Нила» после предисловия о мысленном делании предлагает наставления: 1) о различии мысленной брани; 2) о борьбе с помыслами; 3) как укрепляться в подвиге против помыслов; 4) о содержании духовной брани; 5) об 8-ми помыслах; 6) о борьбе с каждым из них; 7) как важно памятование о смерти; 8) о слезах; 9) о хранении сокрушения; 10) о смерти для мира; 11) о том, что все должно делать в свое время.

В заключение святой Нил говорит, с какими расположениями предложил он свой устав. «Умная молитва , – говорит он, – выше телесной: телесное делание – лист, а внутренне, умное – плод. Кто молится только устами, об уме же не брежет, тот молится воздуху. Ибо Бог внимает уму. Упражнение во внутренней молитве доводит человека до высшего духовного состояния, в котором дух даже не имеет молитвы, ни движения; ни самовластия, а наставляется силою иною». На этом пути, кроме молитвы, необходима борьба с помыслами. «Если не можешь молиться в безмолвии, без помыслов, и даже видишь их умножающимися в уме твоем, – не малодушествуй, пребывай постоянно в молитве». Наставления преподобного Нила о помыслах заключают в себе глубокие психологические наблюдения над действиями души. Он разлагает дело души на части самые тонкие, едва заметные; показывает, как помысел из безгрешного постепенно переходит в действие более и более преступное и опасное.

Относительно внешней деятельности преподобный Нил предписывает скитскую полную нестяжательность и простоту во всем. Необходимое для жизни велит приобретать только трудами рук своих, повторяя слова Апостола: «Аще ктó не хóщет делати нижé да яст» ( 2Сол.3:10 ). «Иноческая милостыня – помощь брату словом во время нужды, утешить в скорби духовным рассуждением: душевная милостыня настолько выше телесной, насколько душа выше тела. Если придет к нам странник, успокоим его по силе и, если требует хлеба, подадим ему и отпустим его». Преподобный Нил часто говорит словами отцов и чаще других приводит слова Григория Синаита и Симеона Нового Богослова . О первом говорит он: «Сей блаженный, обнимая содержание писаний всех духовных отцов, по их чину, повелевает иметь прилежную заботливость о молитве».

Тропарь, глас 4

Удалився бегая Давидски мира, и вся яже в нем яко уметы вменив, и в месте безмолвне вселився, духовныя радости исполнился еси, отче наш Ниле: и Единому Богу изволив служити, процвел еси яко финикс, и яко лоза благоплодна умножил еси чада пустыни. Темже благодарственно вопием: слава Укрепившему тя в подвизе пустынножительства, слава Избравшему тя в России отшельником уставоположника изрядна, слава молитвами твоими и нас Спасающему.

Поселянин Е.

Преподобный Нил Сорский , личность и значение его в истории русского монашества. (По поводу 400-летия со дня кончины 7 мая 1508–1908)

Церковные Ведомости. 1908. № 18, 21.

В житии святого Нила Сорского имеются сведения, что он путешествовал по Востоку и жил на Афоне со своим учеником Иннокентием, который был из боярского рода Охлябининых. Они жили там довольно долгое время. Это путешествие имело решающее влияние на мысли Нила. Он принес из Афона образ скитской жизни, которому сочувствовал и раньше. Здесь же он мог изучить и в славянских переводах, и в подлинниках тех писателей, на которых любил ссылаться в своих сочинениях. То были творения Ефрема Сирина , Нила Синайского , Иоанна Лествичника , Варсонофия, Исаака Сирина , Максима Исповедника , Симеона Нового Богослова , Григория Синаита . Но что еще важнее – Афону Нил был обязан идеей созерцательной жизни, так как тамошние монастыри отличались пред всеми монастырями созерцательным элементом.

По окончании своего странничества, Нил вернулся в Кирилло-Белозерский монастырь и поселился в келье, невдалеке от монастыря. Вскоре же, однако, он совершенно удалился из обители. Об этом удалении Нил говорил в таких выражениях: «Ныне вдалее от монастыря переселихся, понеже благодатиею Божиею обретох место, угодное моему разуму, занеже мирской чади мало входно». Вообще, замкнутость была главной чертой его характера.

Первое время преподобный Нил жил в своем уединении совершенно один, «отрицася» от желавших к нему присоединиться. Наконец, после долгих просьб, он согласился принять некоторых, но с условием, чтобы они «хранили заповеди Божии и творили предания святых отец». Для ознакомления с этим Нил и написал свое известное «Предание учеником своим о жительстве скитском».

Кроме «Предания», до нас дошли несколько его обширных писем и 12 «глав» – слов о борьбе со страстями или, точнее сказать, с зародышами страстей – помыслами.

Пользуясь в Москве большим уважением, Нил не раз бывал вызываем на соборы. На соборе 1503 г., когда уже часть членов его, и, между прочим, известный Иосиф Волоцкий , разъехались, Нил поднял вопрос о вреде для монастырей владеть недвижимым имуществом. Современник говорит: «Нача старец Нил глаголати, чтоб у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием». Поднятый им вопрос был слишком важен. Вызван был обратно Иосиф, поднялась горячая полемика. Соображения практические и культурного характера одержали верх над внушениями иноческого идеализма.

Но не в том дело, что мнение Нила не восторжествовало и осталось лишь бесплотной мечтой. Важно, что устами Нила древняя русская жизнь просветила идею монашества, поставила на подобающую высоту тот идеал, который всегда будет в последующих веках на глазах и в сердце всех, кто познает стремление к равноангельской жизни.

Значение Нила Сорского в том, что он своею жизнью и – того важнее – писаниями своими является проповедником иночества созерцательного, духовного, то есть аскетизма в его чистейшем, высшем виде.

На Афоне напитал он свой дух наставлениями великих пустынных отцов, которые путем внутреннего очищения и непрестанной молитвы, совершаемой умом в сердце, достигли светоносных озарений духа: высшей таинственной радости. Проложенною этими аскетами дорогою пошел и Нил, и по этой же дороге повел за собою своих учеников.

Мудрость свою, взгляды на жизнь он черпал в чистом источнике Священного Писания, отказываясь доверяться голым внушениям разума. «Наипаче испытую Божественная Писания, прежде заповеди Господня и толкования их, и Апостольская предания; та же жития и учения святых Отец, и тем внимаю (т. е. понимаю) ко благоугождению Божию и к пользе души, списую себе и тем поучаюся, и в том живот и дыхание мое имею... И аще что случиться творити ми, аще не обрящу, то во святых писаниях, отлагаю се на время, дóндеже обрящу: понеже по своей воли, и по своему разуму не смею что творити».

И вот из этого «испытания» Божественных Писаний, житий и учений святых Отец он и вынес как внешнее устроение скитской жизни, так и духовные ее начала.

Милостыню инока Нил понимает духовно: молитва , совет, утешение. Как подаст материальную милостыню монах, когда он сам нищий?

Мнения Нила о посте были тоже отличны от мнений его современников. Если он советует юным смирять тело постом, жаждою и трудом, то «старии и немощнии да упокоят себе мало». Вот все его слова о посте, тогда как в других уставах того времени этот вопрос излагается с удивительными подробностями и тонкостями.

Дух, дух, дух, царство духа – вот что представляется нам, когда мы постараемся вникнуть в стремления преподобного Нила.

Для него подвижничество – не известная внешняя выдержка, не трафарет поклонов, четок и известного количества выслушанных богослужений, и отправленных келейных правил, за которым можно потом заняться «мятежом» мирским. Нет! Мир Нила – другой. Это – стяжание Бога, там, в глубине отрешившегося от «житейского попечения» сердца. Его пиры – это невидимая вечеря с Тем, Кто сказал: «Я стою у двери твоей и стучу... Отвори мне и Я войду к тебе, и ты будешь вечерять со Мною, а Я с тобою».

В основу скитской жизни Нил поставил умное или мысленное делание. Это сокровенная сосредоточенная работа духа над самим собой. Надо напрячь все свое внимание в наблюдении над собой. Надо этим вниманием не допустить к сердцу пожеланий, страстей. И лучшее средство – это «вниди в клеть твою» – удаление в тишину своего духовного существа, и там высокая, ничем не развлекаемая молитва , на крыльях которой человек возносится до высоких созерцаний. Оттуда, из этой священной тишины, дух управляет умом и сердцем. Мимолетные, скоропреходящие порывы религиозного человека, сменяющиеся мирскими откликами, складываются теперь в крепкое, постоянное настроение, и житейские соблазны становятся над человеком бессильны. Нил в себе и в учениках своих не только стремился убить грех, но стремился к тому, чтобы в душе не мог даже возникнуть помысел о нарушении заповедей.

И вот наступают дни, когда на этой подготовленной почве внутреннего мира человеческого начинает совершаться Божественная тайна. К душе слетает «неизреченная радость». Язык перестает шептать слова хвалы, молитва уже не нужна. Ум – «кормчий чувств» уже водится не собою, а какою-то чудною «силою иной». Это открылось то дивное состояние, когда «не молитвой молится ум, но превыше молитвы бывает», когда существо человеческое наполняется предчувствием вечного блаженства.

Таковы плоды той отрешенной от всего мирского чистейшей молитвы, которая называется на языке аскетов «умное делание» и открывает им громадные духовные горизонты, давая порой минуты сверхчувственной радости. Читавшие аскетические книги люди знают, что долгими трудами приобретается этот дар «умной молитвы», и мы уже вкратце здесь говорили о таинственных путях к ней.

Жизнь и счастье духа – вот к чему звал учеников своих преподобный Нил Сорский . Если бы мы так же созерцали дух, как смотрим на внешний мир, то пред дивными озарениями, посланными душе великого русского скитянина, мы бы испустили крики восторга.

Но нет. – Все скрыто там, внутри. Все тайна между уединенной безмолвной душой и ее Богом. И как мало доступна и сколь непонятна миру захватывающая красота этой жизни.

1. Смирнова А. В. Нило-Сорская пустынь // ⁶⁰ С. 140–156.

2. Романенко Е. Нило-Сорская обитель // ⁴² С. 453–459.

Нило-Сорская пустынь основана более пятисот лет назад. На протяжении этого времени она знала расцвет и упадок духовной и хозяйственной жизни. Но во все времена как для самой обители, так и для Русской церкви лучом света было имя ее основателя – преподобного Нила Сорского . Его взгляды на устройство и цели монашеской жизни, история самой обители привлекали и продолжают привлекать внимание церковных деятелей, ученых, исследователей. За XIX – XX вв. издан ряд монографий, научных статей, не раз печатались сочинения самого Нила Сорского . ⁶⁰

Постриг преподобный Нил принял в Кирилло-Белозерском монастыре, примерно в 1453 – 1455 гг. После 1475 г. он вместе со своим учеником Иннокентием «ушел из монастыря на Афон и в страны Царьграда».

На Афоне старец Нил долго изучал практику «умной» молитвы и скитского жития. Здесь он пришел к убеждению, что скит, как тип монастыря, наиболее удобен для высшего монашеского делания – безмолвия и «умной молитвы». Скитский путь подвижничества святые отцы почитали «золотым», «срединным» между отшельничеством и общежитием. «Средний путь непадателен есть». Отшельничество требует от подвижника «ангельской крепости» и грозит многими духовными опасностями: «горе единому, аще в леность впадет, во уныние или отчаяние яко не имать воставляющего его в человецех» ( Иоанн Лествичник ). Общежитие (киновия) наполнено заботами о монастырском хозяйстве. Оно объединяет многих под кровом монастыря, поэтому не всегда удобно для безмолвия и созерцания. Уединение скита в «пустыне», отсутствие большого общего хозяйства позволяет сосредоточиться на «внутреннем делании». Малая соборность скита (первоначально – жизнь двух или трех монахов вместе), возможность получить духовное наставление помогает избежать многих опасных «прелестей» на духовном пути.

Устраивая свой скит, Нил Сорский сохранил все особенности древнего скитского жития. Первой, наиболее зримой, особенностью всех скитов является их местоположение. Если киновии, более раскрытые миру по своему характеру, как правило, стоят на открытых возвышенностях с плодородной почвой, в окружении озер и рек, скиты и лавры, как и келии отшельников, обычно устраивались в «пустыни». «Пустынью» могли называться горные ущелья, лесные дебри, этим словом обозначались места необитаемые, труднодоступные и малопригодные для жизни. Ничто, даже красота видимой природы, не должна была отвлекать подвижника от безмолвия, созерцания, изучения Божественных Писаний – единственного источника Богопознания.

Образ «пустыни'в Священном Писании имеет преобразовательное значение будущей процветшей земли: «Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс; великолепно будет цвести и радоваться, будет торжествовать и ликовать» ( Ис.35:1–2 ). На службе в день памяти преподобного Нила Сорского (7/20 мая) также читается библейское пророчество Исаии о пустынной земле. В день Страшного Суда именно в пустыне, говорит пророк, откроется «путь чист, и путь свят наречется», по которому избавленные от вечных мук пойдут в вечную радость ( Ис.35:8–10 ).

Место «пустынное и жестокое» выбрал для своего поселения Нил Сорский , а его монастырь чаще всего называли Нило-Сорской пустынью. Придя на Сору, преподобные Нил и Иннокентий поставили кельи в лесу по скитскому обычаю: так, чтобы из окна одной можно было увидеть только другую келью. В кельях жили по одному. Уединение каждого инока в скиту сохранялось неукоснительно, даже в XVII в. лес «на свою потребу » рубить вблизи келий запрещалось.

«Повесть о пришествии преподобного Нила» рассказывает, что Нил ископал колодец и пруд неподалеку от келий, а на реке Сорке поставил мельницу «на потребу братии». Келья, колодец с питьевой водой, пруд для поливки огорода – этого, по мысли преподобного, было достаточно иноку скита для строгой нестяжательной жизни.

На некотором расстоянии от келий (примерно 250 метров), между двумя речками Соркой и Бродью, преподобный Нил наносил своими руками гору земли, так как место было болотистое и низкое. Здесь и поставили впоследствии первую скитскую церковь – во имя Сретения Господня.

«Предание преподобного Нила рассказывает о многотрудном составлении скита. Приходящим к нему преподобный Нил предлагал изучение Божественных Писаний, соблюдение заповедей Божиих и монашеское делание по преданию святых отцов. Он строго предупреждал братию об опасности «самочинства», то есть жизни по своей воле, тех, кто не хотел соблюдать Божественные заповеди и святоотеческие предания, он отправлял от скита «бездельны». Нил Сорский говорил, что лучше отогнать, чем оставить творить свою волю.

Правила скитской жизни, изложенные в «Предании» преподобного Нила, направлены на то, чтобы уберечь иноков скита от падений, от влияния «мира», чтобы создать внешние условия, необходимые для внутренней созерцательной жизни. Выходить из скита без благословения настоятеля и не в «уставленное» время запрещалось. Исхождение из кельи допускалось по «Уставу скитского жития», который был принят в Нило-Сорском скиту, во вторник, четверг, субботу и воскресенье (то есть в непостные дни). Великим постом – в субботу и воскресенье. «Пития, елико пианства имут» в Ниловом скиту, как и в монастыре Кирилла Белозерского, не держали «никоторого».

В своем «Предании» Нил Сорский запрещает входить в скит женщинам, принимать отроков, держать скот «женьска рода на послужение».

В вопросах собственности преподобный Нил также держался древних скитских уставов. Понятие «мое» в скиту практически отсутствовало. Одной из высших добродетелей скитского инока было полное нестяжание. Келья также не являлась его собственностью. Если монах уходил из скита, то терял все права на нее. Если даже возвращался, то не мог требовать назад ту же келью. Это решалось только по воле настоятеля.

Немного известно об иноках Нило-Сорской пустыни. Обычно их жило в скиту 6–12 человек В скиту жили монахи родом из Нижнего Новгорода, Мурома, Москвы, Холмогор, Киева, Поморья, Вологды, Устюжны, приходили из Кирилло-Белозерского, Ферапонтова и Корнильево-Комельского монастырей, с Соловков. Нилов скит имел, видимо, тесные связи с Соловецким монастырем. Через Нилову пустынь и Кириллов монастырь обычно пролегал путь паломников, шедших на Соловки. Старцы Соловецкого монастыря нередко жертвовали в скит книги, богослужебную утварь. ¹²

На общую службу монахи собирались дважды в неделю, а остальное время проводили в своих кельях в трудах и молитвах. Сам преподобный Нил изучал Божественное Писание, переписывал книги, составлял сборники житий. Авторитет старца в то время был так высок, что с его мнением считались высшие иерархи Русской Церкви. Например, в 1489 г„ когда было широко распространено ожидание конца света, Новгородский архиепископ Геннадий просил Ростовского архиепископа Иоасафа обратиться за советом по поводу этих слухов к старцам Паисию и Нилу. Нил Сорский участвовал и в обсуждении важных вопросов на церковных соборах в Москве. На соборе 1503 г. он выдвинул предложение освободить монастыри от управления вотчинами. По его мнению, монахи должны были стремиться не к материальному богатству, а к высоте внутренних духовных помыслов.

Жизнь самого Нила являлась примером воплощения этих идей, образцом великого смирения стало завещание, в котором он просил после смерти бросить тело его, как грешное и недостойное погребения, на съедение зверям и птицам; а если и совершить погребение, то «со всяким бесчестием». Закончил земную жизнь преподобный 7 (20) мая 1508 г. Монахи на месте его захоронения положили камень с надписью года, месяца и дня его кончины, а позднее поставили часовню.

Скит и после смерти его основателя продолжал оставаться небольшим, монахов в нем было немного. В 1515 г. в скиту жили священник, дьякон и двенадцать старцев. Как и при Ниле Сорском , все имущество, пища и одежда их были общими. Слава и авторитет старца Нила, довольно высокие при жизни, после его смерти еще более возросли. Московские князья взяли скит под свою защиту и на свое материальное обеспечение. Через белозерских и вологодских приказчиков из государевых запасов монахи скита получали рожь, овес, пшеницу, горох, соль и другие припасы, которых было достаточно и для живущих в скиту, и для приходящих сюда богомольцев. Вклады, кружечные и свечные деньги являлись незначительными статьями дохода.

Во все времена Нилов скит не был ни богатым, ни многолюдным. Вторым его храмом стала такая же небольшая, как и первая, деревянная церковь Ефрема Сирина с трапезной. Царь Иван Грозный, посетивший скит в 1569 г., хотел поставить в нем каменную церковь , но преподобный Нил, явившись к нему в «сонном видении», запретил это делать, поэтому долгое время скит оставался полностью деревянным. По отписным книгам первой половины XVII в. в нем имелись, кроме двух церквей, двенадцать келий, колокольня с четырьмя колоколами, часовенка над гробом основателя, сторожка, житница, амбар, ледник, конюшня да старая мельница.

В 1641 г. Нилов скит по указу царя Михаила Федоровича приписали к Кирилло-Белозерскому монастырю, что позволило несколько оживить ремонтные и строительные работы. Были возведены новая колокольница и небольшая холодная церковь во имя Третьего обретения Честной Главы Иоанна Предтечи над захоронением основателя скита. ⁶⁰ В 1669 г., через 10 лет после освящения церкви, в ней над гробом Нила Сорского была устроена деревянная золоченая рака, где по сторонам в четырех кругах вырезали тропарь, кондак, икос преподобному Нилу и летопись, в каком году преставился преподобный. Первая икона с изображением Нила Сорского появилась в монастыре в 1686 г. при строителе Дионисии Москвитине. Незадолго до написания иконы, в 1682 г., при том же строителе был составлен канон преподобному Нилу Сорскому . Создание храма и раки над гробом, почти одновременное появление иконы и канона – все это подтверждает состоявшуюся канонизацию преподобного Нила Сорского и позволяет ее датировать 60–80 гг. XVII в. Нилов скит был известен и почитаем на Руси в XVI – XVII вв.

Два с половиной столетия (XVI – первая половина XVIII в.) Нило-Сорская пустынь прожила по уставу скитского жития. Но в середине XVIII в. жизнь в снизу постепенно замирает, что в немалой степени было связано с общей государственной политикой по отношению к монастырям. Секуляризационная реформа 1764 г. прямо скита не коснулась, так как земли и крестьян он не имел. Но «государево жалованье» поступать перестало, Кирилло-Белозерский монастырь, разоренный реформой, уже не мог помогать своему приписному скиту (с 1641 по 1777 гг. Нило-Сорский скит был приписан к Кириллову монастырю). В 1798–1805 гг. монашескую жизнь в Нило-Сорском скиту пытался восстановить игумен Кирилло-Новоезерского монастыря Феофан, но безуспешно – скит находился за 70 верст от Новоезерского монастыря.

В 30 годах XIX в. начинается новая история Нило-Сорской пустыни, но уже как общежительного монастыря. «Богодарованным жребием» стала Нило-Сорская пустынь для иеромонаха Никона (в миру Николай Прихудайлов), который пришел сюда в 1837 г. из Троицкого Кривоезерского монастыря (Костромская епархия). Будучи еще монахом Троицкого монастыря, он стремился найти обитель уединенную и пустынную. Три раза иеромонах писал записки с названием трех пустыней и клал их за икону Божией Матери «Иерусалимская». Жребий трижды указал ему на Нилову пустынь. ¹²

Грустная картина открылась перед Никоном, приехавшим в первый раз в Нило-Сорскую пустынь: «Во всех церквах обители все было ветхо и убого, требовало обновления и улучшения. Ограды вокруг церквей не было никакой, небольшие ветхие кельи настоятельские стояли боком, близкие к падению... Скотный двор, погрязший в болоте, лежал в развалинах». Вместе с тем в самом воздухе иеромонах Никон почувствовал «тонкое духовное благоухание». «Все скорбное и неприятное, что видел и встретил он в ней, уступало этому благодатному чувству», и Никон решил посвятить свою жизнь восстановлению обители.

Иеромонах Никон выполнял должность строителя пустыни в 1837–1842 гг. Известный своей подвижнической жизнью и имевший почитателей в высшем свете, он привлек к Нило-Сорской пустыни большое внимание. Возросло число благотворителей, вкладчиков, доходы пустыни стали расти. Никон ввел ежедневную службу, следил за выполнением монастырского устава, боролся с нетрезвостью. Все это способствовало укреплению авторитета пустыни и увеличению числа ее насельников. В 1840 г. пустынская братия обратилась к настоятелю Кирилло-Белозерского монастыря Рафаилу с прошением о восстановлении самостоятельности их обители, и вскоре решение об этом состоялось. В указе Святейшего Синода от 31 декабря 1850 г. говорилось, что «восстановление по сохраняющемуся о ней благочестивому воспоминанию послужит немаловажною опорою для народа в духе православия». Нило-Сорскую пустынь восстановили как заштатный общежительный монастырь. Способами ее содержания назначались земля (триста десятин), проценты с имеющегося капитала (2143 рубля серебром), собственные средства «от сборов свечного и кружечного и от усердия богомольцев».

Иеромонахом Никоном было положено и начало каменному строительству в Нило-Сорской пустыни. Первый каменный храм во имя Тихвинской Богоматери заложили на месте разобранных церквей Сретения Господня и Иоанна Предтечи. Во время работ были обнаружены «нетленные мощи» (якобы преподобного Нила). Иеромонах Никон собрал их и оставил для перезахоронения после постройки храма. Как человек, вероятно, не очень искушенный в формальной стороне дела, он не сообщил о находке по инстанциям, как того требовали правила, и это имело для него серьезные последствия. Кто-то из монахов написал донос, обвинив Никона в «скрытии мощей», и он был привлечен к ответственности. После продолжительного следствия последовало суровое наказание: Никона лишили священства, права ношения монашеской одежды на год и сослали в Валдайский Иверский монастырь. Каменное строительство в пустыни продолжалось уже при другом настоятеле.

К теплой церкви главного храма примыкала колокольня. В северной части монастыря стоял двухэтажный настоятельский корпус, построенный в середине XIX столетия. Монастырь окружала каменная ограда с четырьмя башнями. В ограде размещались кельи, трапезная, различные службы. Над святыми воротами в 1860-е годы была возведена церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Так, к 1870-м гг. сложился новый каменный ансамбль Нило-Сорской пустыни. По словам благочинного монастырей архимандрита Кирилло-Белозерского монастыря Иакова, пустынь была «приведена в благолепный вид».

За этот период выросло и количество ее обитателей. В 1871 г. в ней уже жили сто тридцать человек, из них пятьдесят монахов и послушников. Годовой доход пустыни в это время составлял более двенадцати тысяч рублей. ⁶⁰

Несмотря на все изменения монастырского устава, которые произошли в XIX в., Нило-Сорская пустынь сохранила свои древние традиции пустынножительства. Недалеко от самой пустыни находились два скита – Иоанно-Предтеченский и Успенский, в которых жили схимники в уединении, в строгих постах, в трудах и молитвах. Устройство этих скитов связано с именем упоминавшегося выше иеромонаха Никона. Еще в бытность в должности строителя он любил уединяться в келье, поставленной на том месте, где когда-то была келья Нила Сорского (в 100 саженях от непосредственно самой пустыни) и сохранялся вырытый им колодец. Здесь же было начатое 1841 г строительство церкви Иоанна Предтечи из разобранных деревянных церквей, но из-за удаления Никона она стояла незаконченной. Вернувшись из ссылки, Никон, с разрешения нового настоятеля, поселился в келье около недостроенной церкви. Трудами Никона она была завершена, украшена и 15 ноября 1852 г освящена. А на другой день после этого события иеромонах Никон принял пострижение в схиму с именем Нил.

Так образовался Иоанно-Предтеченский скит. Он был окружен невысокой деревянной оградой. Посторонних, особенно женщин, на его территорию не пускали. С приходящими за советом и помощью старец общался в основном через своего келейника. Подвижническая жизнь старца являлась образцом дня других. Настоятель пустыни Дионисий писал: «Братия... взирая на строгую жизнь схииеромонаха Нила, становится и сама строже к своим обязанностям». В Иоанно-Предтеченском скиту Нил прожил около восьми лет, после чего в поисках еще большего уединения построил новую келью в пятидесяти саженях от того места, в лесной и болотистой чаще. Это было начало второго скита, в котором старец поставил церковь Успения Пресвятой Богородицы, две часовенки, выкопал два небольших пруда, расчистил землю под огород и сад. Территорию Богородичного Успенского скита также окружала деревянная ограда. В последнем старец провел остаток жизни (умер в 1870 г.). Никон был, пожалуй, единственным постоянным обитателем указанных скитов, хотя иногда там появлялись и другие старцы, стремящиеся к уединенной монашеской жизни.

В 1890 г. но ходатайству братии Нило-Сорской пустыни ее настоятелем назначили отца Герасима (в миру Глеб Никитин). Он управлял пустынью четырнадцать лет, и этот период для нее, по словам инока монастыря Иоанна Калинина, был «благотворным и светлым». Отцу Герасиму удалось «привить здесь среди иноков редкое трудолюбие, безропотное послушание и отсечение своей воли, трезвую жизнь, взаимную братскую любовь и иноческое терпение и смирение, а также истовое уставное богослужение». В 1904 г. Герасим ушел на покой, а впоследствии принял схиму с именем Нил и жил в скитах. Его сменил игумен Илларион (в миру – Иван Павлинов).

Нило-Сорская пустынь широко отметила 400-летие со дня кончины преподобного Нила. 7 мая 1908 г. состоялись церковные торжества, начавшиеся Всенощным бдением и завершившиеся крестным ходом в скиты. Вскоре произошло другое важное событие для пустынских иноков. Летом 1912 г. они встречали архиепископа Новгородского и Старорусского Арсения. В приветственной речи архиепископу иеромонах пустыни Иоанн сказал: «Жизнь наша далеко теперь отстоит от жизни святого первооснователя нашей обители... И при общем упадке и ослаблении нашей иноческой жизни чувствуется, что будто какая-то невидимая рука поставляет нас снова и снова на путь спасения и угождения Богу всякий раз, как мы заметно начинаем сбиваться с него».

Мирная жизнь пустынских монахов закончилась в связи с революционными событиями в стране. По одному из первых декретов Советской власти монастырская земля и постройки обители перешли в распоряжение местных органов власти. В 1918 г, специальная комиссия произвела учет имущества и ценностей Нило-Сорской пустыни, которые теперь стали «народным достоянием». Однако декрет о свободе совести не препятствовал использованию церковно-религиозными организациями (общинами) зданий и предметов, предназначенных для богослужения, поэтому в апреле 1919 г. братия пустыни и жители окрестных деревень заключили договор с Вогнемским советом, а в сентябре того же года Кирилловский исполком, рассмотрев устав Нило-Сорской общины, зарегистрировал ее. Это позволило сохранить ядро монашеской организации и структуру ее управления, но такое положение продолжалось недолго.

Подлинным хозяином всех построек и имущества являлся, конечно, не народ, а губернские и уездные власти; по их инициативе в 1924 г. договор с Нило-Сорской общиной был расторгнут и на территории монастыря разместили колонию Кирилловского уездного исправительного дома. Возникшая угроза хищения церковных ценностей заставила местные власти хлопотать об их «изъятии для сохранения». В 1927 г. Череповецкий губисполком принял решение о закрытии Нило-Сорской пустыни и передаче ее сооружений для «культурных нужд» населению. Монахи еще какое-то время жили в Иоанно-Предтеченском скиту, но постепенно одни умерли, а другие разошлись. Колонию-тюрьму, просуществовавшую до 1930 г., сменил инвалидный дом, а затем психоневрологический диспансер, существующий там и поныне. Постройки Успенского скита разобрали, а Иоанно-Предтеченский скит сгорел в 1946 г. Каменные постройки пустыни, частью перестроенные, сохранились до наших дней. Сохранилась и часть церковного имущества, переданного в 1920–1930-е гг. в музей. ⁶⁰

В настоящее время интерес к исторической судьбе, устройству и традициям скита не иссякает. История Нило-Сорской пустыни еще ждет своего продолжения. Слишком велик вклад святого Нила Сорского в историю духовного становления нашего Отечества, чтобы не доходили сюда руки и средства. ⁴²

Память его празднуется месяца сентября в 9-й день и месяца октября в 18 день

† 1515

На другой день Рождества Богоматери Церковь Российская празднует вместе с праведными ее родителями память и своего праведника, угодившего Богу преподобным житием в пустыне, святого Иосифа, игумена Волоколамского. Нам осталось несколько современных описаний его жития; но всех полнее и назидательнее то, которое составил ученик его Савва Черный, епископ Крутицкий, ибо из обители пустынной Иосифовой, из дремучих лесов Волоколамских, дотоле неведомых, внезапно воссияли великие святители на первостепенных кафедрах отечественной Церкви, начиная с митрополитов. Такой духовный собор сумел образовать вокруг себя сей великий просветитель, оставивший нам под сим заглавием обличительную книгу против современных ему ересей и действительно бывший светилом своего века.

«И весь бе не от славных, в пределех града Волоколамска, нарицаемая Язвище, в ней же храм Пречистыя Богородицы честного Ея Покрова», – так начинает писатель житие преподобного Иосифа, указывая нам на смиренное место его рождения. Это была отчина его прадеда Александра, прозванием Санина, который выехал из Литовской земли и получил ее от великого князя Донского. Дед Иосифа, Григорий, постригся в монашество, как бы предзнаменуя тем благочестивое направление своего потомства, ибо и отец преподобного Иоанн, и трое братьев пошли тою же духовною стезею. 14 ноября 1440 г. родился у благочестивых родителей Иоанна и Марии Саниных младенец, нареченный в мире Иоанном, но прославившийся под иноческим именем Иосифа. По благоговейному обычаю того времени отдали они семилетнего отрока своего для обучения грамоте в обитель Крестовоздвиженскую в городе Волоколамске, под надзором опытного старца Арсения, от которого научился он не только первым началам словесным, но и началам иночества, так что, еще не дошед до возраста юношеского, уже возрос в страхе Божием. Поучаясь разумно, превзошел он всех своих сверстников и в один год изучил все псалмы Давидовы; на другой же год приступил к чтению прочих книг Божественного Писания и сделался чтецом и певцом в монастырской церкви. Окрестные жители изумлялись дарованиям отрока и помышляли в самих себе, как было некогда о Предтече Господнем: «Что будет отрок сей?» – ибо на нем пребывала благодать Божия, и он избегал всех детских игр и глумления.

Иван Санин из Волоколамских дворян как бы по крови был предназначен к иночеству. В роду его известно восемнадцать монашеских имен и только одно мирское. Из обители Воздвиженской перешел Иоанн в другую обитель Богоматери, что на Возьмище, в том же городе Волоколамске, и пребывал там неисходно до двадцатилетнего возраста. Прежде всех обретался он в храме на божественной службе и позже всех выходил, уклоняясь от сладкой пищи и строго исполняя все келейное правило. Рано начал помышлять юноша о суете всего временного, и в те годы, когда особенно свойственно увлекаться будущими надеждами, он уже думал об ее исходе и воздаянии за дела свои в нескончаемом веке. Когда решился бежать от мира и облечься в ангельский образ, его тревожила мысль: кто будет его руководителем на трудной стезе иночества. Изменился даже внешний его образ от сей постоянной думы и подвига иноческого, так что это заметил присный ему человек от рода боярского Борис Кутузов, с которым часто рассуждал он о суете мира. Они оба вместе старались изучить правила иноческой жизни святого Василия Великого , доколе не обретут себе желанного наставника, которому бы могли передать себя в безответное послушание.

Родители Иоанна иногда скорбели о совершенном отчуждении сына их от всего мирского, иногда же радовались, воздавая за него хвалу Богу, потому что сами шли путем заповедей Господних и преисполнены были страха Божия. Юноша Иоанн начал испытывать, нет ли где в окрестных пределах старца опытного, могущего его руководить. Услышав же, что есть такой муж недалеко, в пределах Тверских, в обители преподобного Саввы, именем Варсонофий, по прозванию Неумой, положил в сердце своем завет: быть во всем послушным старцу, хотя еще лично ему неведомому. С теплою к Богу молитвою тайно ушел он из своей родины в пределы Тверские; обитель сия находилась на пути от Твери в Торжок. Основатель, давший ей свое имя, удалился сам на святую гору Афонскую, поручив собранное им стадо сподвижнику своему Варсонофию; но он его передал брату своему, также Савве, а сам удалился в ближайшую от обители пустыню, где слава о его духовной мудрости привлекала к нему святителей и князей, и, по свидетельству святого Иосифа, старец сей даже обладал даром чудотворения. К нему он и пришел еще под мирским именем Иоанна просить себе руководства.

Игумен Савва гостеприимно пригласил пришельца в трапезу вместе с другими посетителями, но нескромные их речи за трапезою до такой степени возмутили душу целомудренного юноши, что он немедленно бежал в пустыню к избранному им старцу. Там, открыв ему свой тайный помысел, просил наставления, как ему спастись. Прозорливый Варсонофий, видя благое его намерение, не советовал ему оставаться в обители, но послал его в пределы Калужские, к святому старцу Пафнутию, который основался в Боровске и был известен праведною своею жизнью во всей окрестности. С послушанием принял Иоанн слово старца, не как из уст человеческих, но как бы из уст самого Бога. Поклонившись ему до земли, юноша просил себе старческих молитв и благословения и радостно отправился в путь, веруя, что обретет желаемое.

Преподобный Пафнутий, с юношеского возраста посвятивший себя иноческой жизни, провел около тридцати лет в Покровской обители города Боровска и уже более шестнадцати лет управлял вновь созданною им в тех же местах обителью, когда пришел к нему от старца Варсонофия новый искатель послушания иноческого. Иоанн застал его влекущим тяжелые бревна, несмотря на старческий возраст, наравне с прочею братией, с которою он разделял все черные работы; и утешился юноша, увидев в нем с первой поры исполнение слов Варсонофия. Ударили в колокол, и Пафнутий прямо с работы первый поспешил в церковь ; тогда Иоанн пал к ногам его и заклинал именем Божьим причислить его, как заблудшую овцу, к избранному своему стаду. Преподобный спросил юношу, кто он и откуда. Иоанн же, не подымая лица от земли, умильно просил старца сделать его иноком. Тогда Пафнутий, убедившись, что не из какой-либо скорби или нужды жаждет он иночества, не усомнился постричь Иоанна, несмотря на юношеский возраст. Он постиг глубокий его разум и нарек ему в иночестве имя Иосиф, ради чистоты его духовной и телесной, и даже взял к себе в келью новопостриженного, чтобы самому руководить его в подвигах иноческих. Целомудренный Иосиф, как земля благая и плодоносная, во сто крат возрастил в себе посеянное духовным отцом его, в простоте сердечной все от него принимая с глубоким послушанием, как бы от самого Бога, так что в короткое время сделался и сам опытным в иночестве.

Находясь под непосредственным надзором старца, Иосиф безропотно проходил все трудные послушания монастырские, начиная с поварни и пекарни, дабы ничто во внутреннем быту обители не осталось ему чуждо. Впоследствии на него возложено было хождение за болящею братиею, и с непоколебимым терпением исполнял Иосиф сию трудную должность, усердно удовлетворяя желания каждого из болящих, питая их, поднимая с одра и всячески утешая их; даже когда и сам бывал болен, продолжал служить им с чистою совестию, несмотря на свою немощь, как бы самому Христу. Испытанного в послушаниях внешних преподобный Пафнутий поставил эклесиархом в церкви, дабы в ней строго наблюдал за исполнением устава; а между тем, находясь непрестанно в обществе великого старца, Иосиф усовершенствовал по его примеру свой нравственный характер, отражая в себе, как в чистом зеркале, благой образ своего наставника, перед которым не могла укрыться ни одна его тайная мысль, не только слова или действия. Пафнутий предостерегал Иосифа по дару прозорливости о людях, коих общество могло быть ему опасно; когда однажды пришел навестить его житель родного города Волоколамска, преподобный велел юноше, угостив его, немедленно отпустить, потому что в молодости человек сей совершил убийство и беседа его могла быть гибельна для души. Наипаче умел он внушить Иосифу любовь к постоянным трудам и чтению Божественных книг Священного Писания; он употреблял его и во внешних делах монастырских и таким образом постепенно возвел послушного ученика в меру возраста совершенства духовного. Семнадцать лет протекли незаметно для Иосифа под сенью мудрого руководителя.

Во время пребывания в обители Пафнутьевой сподобил его Господь призвать к жизни иноческой и своих родителей по плоти, о которых много молился, чтобы возгоралось их сердце желанием ангельского образа. Он предварительно открыл помысел свой старцу, и тот, видя его усердие и твердую волю, которой не могла повредить нежность родительская, часто совращающая неопытных с пути иночества, благословил ему иметь попечение об их старости и даже принять к себе в келью отца, чтобы успокоить его старческие годы сыновнею любовью.

Иосиф написал умилительное послание к матери, убеждая ее принять пострижение. Тронутая голосом сыновним, она, под именем Марии, постриглась в обители святого Власия, в родном ее городе Волоколамске, и тридцать лет пребывала там неисходно в строгом посте и воздержании, раздавая милостыню нищим и питаясь только хлебом и водою. Вероятно, в одно время с родителем вступили в иночество и два брата Иосифа, Вассиан и Акакий, водворившиеся в обители Пафнутьевой. Возрадовался духом Иосиф о внезапном отречении от мира всего своего семейства; старца же родителя взял к себе в келью и пятнадцать лет служил ему с сыновнею любовью и рабскою покорностью. Иоанн назвался Иоанникием в иноческом образе; сын его питал, как младенца, из собственных рук, подъемля с одра болезненного по телесной его немощи, при ослаблении рук и ног; он был ему вместе и старцем и наставником, утешая в унынии чтением Священного Писания, так что родитель, обливаясь радостными слезами, часто говорил ему в умилении сердечном: «Что воздам тебе, чадо, за твои труды, которые один только Бог вознаградить может? Ибо не я тебе, но ты мне отец, и в телесных нуждах и в духовных». Так, соблюдая до конца любовь сыновнюю, с миром отпустил он родителя в лучшую жизнь, а сам опять пребывал в послушании келейном у духовного своего отца. Видя его постоянно занимающегося уставом духовным, преподобный Пафнутий прорек о нем однажды, что после него он соберет свою, еще большую обитель; но Иосиф не слышал и не подозревал сего по глубине своего смирения.

Настало время разлуки с блаженным учителем; Пафнутий, предчувствуя близкое свое отшествие, собрал вокруг себя братию и предложил ей избрать на свое место настоятеля, так как ему предстояли уже смерть и Спасов суд. Общий плач был ответом на печальный зов старца, и все положились на его предсмертную волю. Тогда преподобный призвал Иосифа и ему предоставлял принять после себя управление обителью; но избираемый долго отрицался, по чувству своего недостоинства, доколе наконец, привыкши во всем быть послушным воле своего аввы, ни покорился ему и в этом, столь тяжком для него испытании своего смирения. Преподобный Пафнутий явил его всей братии и велел после своего исхода просить державного великого князя Иоанна Васильевича о назначении Иосифа игуменом в Боровский монастырь. С любовью приняла вся братия последнее извещение его воли и, когда предали земное земле, поспешила исполнить завещанное старцем. Огорчился державный о кончине святого мужа и спросил, кого благословил он на свое место. Услышав же имя Иосифа, обрадовался, потому что и до князя достигла молва о его добродетельной жизни; с любовью принял он нареченного игуменом и велел ему покориться воле усопшего. Митрополит Геронтий рукоположил его в священство и, благословив быть настоятелем обители Пафнутьевой, отпустил туда с честью. Новый игумен начал поучать братию пути спасения и утешил ее в горькой утрате, напомнив ей собою блаженного Пафнутия, ибо он как бы восстал от сна смертного пред осиротившею братиею в лице Иосифа. Все восхвалили Бога, давшего им опять великого старца в назидание братству. В скором времени обнаружилось, однако, что многое изменилось по смерти Пафнутьевой, и поколебалось в сердце его учеников то заветное послушание, которое полагал он в основание своей обители.

Странствия Иосифовы

Иосифу желательно было, чтобы установилось общежитие в обители со всею строгостью, по уставу древних монастырей, и он старался внушить свою мысль братии; но не многие пристали к его совету. Заметив несогласие, обратился он с пламенною молитвою к Господу и Пречистой Его Матери, дабы исполнилось благое намерение, и как в прежние времена все было едино, так и при нем не было бы ничего частного во вверенном ему стаде. Чувствовал Иосиф, что прежде всего нужно ему обрести себе единомышленных между братией, и он открыл совет свой мужу жития крепкого Герасиму, прозванием Черный, который наиболее отличался своею строгостью. Одобрил старец благой совет настоятеля и сказал ему утешительное слово: «Дерзай, отче, ибо от Господа пришел тебе сей помысел; я с тобою буду и еще многие из твоей обители». И действительно присоединились к их числу иные строгие старцы: два брата Иосифовы, Акакий и Вассиан, бывший впоследствии архиепископом Ростовским, и другой Вассиан, прозванный Босым, потому что во всякую погоду ходил без обуви, Иона Голова и еще несколько, числом до семи. Они советовали Иосифу идти в другие русские монастыри, где от начала соблюдается устав общежития, дабы оттоле принести его для их обители. Понравился совет их Иосифу, и он, избрав себе старцем-наставником Герасима Черного, поступил совершенно в ученики его, как бы один из новоначальных. Тайно оставили они обитель, так что никто, кроме участников их совещания, не знал об их отшествии. Когда же странствовали по обителям, Иосиф везде являлся простым послушником, исправляя все черные работы, занимаясь в пекарне и поварне и иными меньшими службами, дабы никто не подозревал его духовного сана и легко было бы ему изучить внутренний быт каждой обители. Так достигли они Кириллова знаменитого монастыря, что на Белоозере, где соблюдалось общежитие не словом только, но и на деле. Служба Божественная совершалась с особенным вниманием, и самый напев был тихий и чинный; каждый из братии стоял на указанном ему месте от игумена, и никто не смел переходить с одного на другое; во время трапезы чтение было внятно от глубокого молчания братии; брашно же и питие раздавалось всем равное и все с благословением, а по келиям дозволялось вкушать только по крайней необходимости, ради немощи и старости, и не было никакого различия в одежде или обуви – одним словом, все было общее и единое у всех, по заповеди Апостольской. С утешением видел сей чудный порядок игумен Иосиф и, во всем совещаясь со старцем своим Герасимом, воздал хвалу Богу, ублажая и великого авву Кирилла чудотворца, положившего такое начало в своей обители. Иосиф, как бы новоотрекшийся от мира, принял там послушание в хлебне, а между тем тщательно испытывал у старцев весь чин и предания монастырские. До такой степени утешался он благочинием обители, где тогда игуменствовал Нифонт, что остался в ней более года, и еще дольше бы прожил, если бы не был открыт. Однажды, удалившись в уединенное место, совершал он обычное правило, но был подслушан братом, разделявшим с ним черную работу, который изумился, каким образом простой по виду его сотрудник читает наизусть Евангелие и Апостол. Вынужденный назвать себя, смиренный Иосиф бежал от воздаваемых ему почестей из любимой обители, которая одна, по словам его, соблюдала неврежденными все уставы Кирилловы, когда иные начали уже уклоняться от обычаев пустынных.

Любопытно слушать суждение самого Иосифа о некоторых современных обителях, сохранившихся в духовной его грамоте. Восхваляя смирение блаженного Сергия, который носил столь ветхие ризы, что его часто принимали за просителя, хотя был украшен всеми добродетелями от Бога, он говорит и об убожестве его обители, где самые книги писались не на хартиях, а на коре древесной. Потом Иосиф переходит к обители Кирилловой и говорит, что как сам Кирилл имел попечение о благочинии монастырском, так и доселе соблюдаются там его предания, подобно светильнику, поставленному на свещнике. Ученики его, сохраняя их в сердце, не дозволяют нарушать их не только простым инокам, но и своим настоятелям. Когда после кончины блаженного аввы и двух его преемников Иннокентия и Христофора пришел настоятель из чуждого монастыря и начал нарушать заповеданное Кириллом, то некто старец Досифей, жизни святой, с иными любителями иноческих преданий сильно ему воспротивились, хотя Досифей понес от него и раны за слово истины. Однажды он даже сброшен был с паперти церковной раздраженным игуменом и поднят замертво; но, очнувшись, продолжал обличение и готов был подвергнуться самой смерти за правду. Избрали другого игумена с такими же навыками и опять из чужой обители, который любил празднословить за трапезой и на соборном служении. Нашлись и другие исповедники истины, подобно Досифею, старцы Илия и Игнатий, которые, подвергаясь частым биениям от настоятеля, устояли, однако, в истине и принудили его удалиться. То же произошло и при третьем настоятеле, который, хотя и был постриженик монастыря Кириллова, но получил дурные навыки, скитаясь по чужим монастырям. Соборные старцы сперва старались наставить его на стезю отеческую, потом же, видя его упорство в нарушении преданий, не терпя долее такого позора, все удалились из своей обители, доколе князь удельный, услышав о ее запустении, велел избрать иного игумена, и вся братия возвратилась.

То же слышал Иосиф о святом старце Варфоломее, строителе Симонова монастыря, от великого старца Спиридона, бывшего игуменом Сергиевой лавры. Когда по отшествии святого Феодора, племянника Сергиева, на Ростовскую кафедру, а святого Кирилла – на Белоозеро начал нарушать архимандрит общежительные предания, то Варфоломей с иными старцами, в числе коих был и Иона, будущий митрополит всея Руси, еще тогда юный годами, не молчали о том, но возбраняли бесчиние, хотя и терпели скорби от настоятеля. И если бы не страх державного князя (великий князь Василий Дмитриевич вверил устроение обители Варфоломею), то жестоко пострадал бы сей старец, он же непрестанно подвизался словом и делом, с кротостью и любовью, изгоняя из обители непокорных, и, ради его трудов и сущей с ним братии, все было там благоговейно. Посему и Господь его прославил по блаженной кончине и показал его некоему благочестивому человеку стоящим на том же месте, где он имел обычай молиться, как некогда являлись и другие святые мужи после своего преставления ради блаженной их жизни.

Видели мы, – продолжает преподобный Иосиф, – и блаженного Савву, который настоятельствовал пятьдесят лет в Тверских пределах и столько имел попечения о своей пастве, что всегда стоял с посохом в руках у дверей церковных, и если кто из братии не приходил к началу или исходил прежде конца службы или переходил с места на место и беседовал, то строго это возбранял и обличал; противящихся и непокорных за многое их бесчиние иногда наказывал он жезлом или посылал в затвор, ибо умел быть и строгим и милостивым, судя по тому, как сего требовал порядок церковный. Однажды бесчинный инок, раздраженный обличениями настоятеля, бросился на него и исторг ему почти всю бороду, так что братия едва могла отвлечь разъяренного. Иноки спросили блаженного Савву, как велит наказать виновного. Он же отвечал: «И жезлом я бью, и в затвор посылаю, монастырского ради бесчиния и братской обиды, свои же обиды не подобает мстить, но все терпеть». Видя брата кающегося, он вскоре простил ему, и тот пребыл в раскаянии до конца жизни. Когда однажды был мор и вымерли все священники, остался один Савва, чтобы посещать братию болящую и погребать усопших. Случалось, во время посещения приходили сказывать ему, что такой-то, другой брат, умирает и требует покаяния; Савва же отвечал: «Иди, брате, и скажи умирающему, да ожидает моего посещения». И действительно чувствовал болящий облегчение до его прихода и не отходил без причащения Святых Таин. Это бывало не с одним, не с двумя, но со многими, по свидетельству великого старца Варсонофия Неумоя, который был братом ему по плоти и временным начальником его обители при отшествии первого ее игумена на Святую гору.

Сорок лет провел в пустыне Варсонофий неисходно, погруженный в молитву и чтение Божественных книг, ничего не имея своего, ибо паче всего возлюбил нестяжание и христоподобную нищету; многого же ради внимания и чтения Священного Писания, он твердо знал его в назидание приходившим. Отовсюду к нему стекались миряне и духовные, и сам митрополит Фотий присылал к нему просить разрешения на некоторые изречения Священного Писания, а иногда случалось ему иметь о них словопрение. С клятвою свидетельствовали старцы, жившие в обители Саввиной, что однажды пришел к нему инок, будто бы с зовом от настоятеля для духовной потребы; прозорливый же Варсонофий, выходя из кельи, воззрел на икону Богоматери и сказал: «Ты, Пречистая Владычица, будешь хранительницею моим книгам». Оставшись в келье один, брат, искушенный диаволом, захватил все книги и хотел бежать; но едва приблизился к дверям келии, как, пораженный невидимою силою, упал мертвым. Так обрел его возвратившийся старец и стал над ним горько плакать, упрекая себя в нечаянной смерти брата. Умершего отнесли в монастырь для погребения, но во время отпевания блаженный Варсонофий проливал столь обильные слезы, что ими омочился помост церковный. Когда приступили к последнему целованию и открыли голову усопшего, он внезапно двинулся и воссел на одре и еще прожил многие годы в обители в подвигах добродетели. Когда достиг глубокой старости блаженный Варсонофий, игумен Савва велел взять его из пустыни в монастырь, и радостен был приход его для всей братии; он сделался целителем и врачом их душевных и телесных недугов. Все было благочинно в обители до кончины блаженных Саввы и Варсонофия, ибо они не допускали каждого творить свою волю. После же их преставления братия избрала себе настоятеля из другого монастыря, который не стал соблюдать общежительного предания старцев. Спустя несколько времени, явился нарушителю Савва и грозно сказал: «Окаянный, как дерзнул ты попрать благочиние иноческое моей обители?» Крепко бил он его жезлом, так что виновный не мог подняться с одра; по выздоровлении же не смел более тут настоятельствовать, но возвратился в свой монастырь.

В тех же пределах Тверских видел Иосиф еще одного благолепного старца пустыни Савватиевой Евфросина, родом из князей Теблинских, который жил в пустыне несходно шестьдесят лет, и к нему также приходили за советом миряне и духовные. Огорчившись частым нарушением своего безмолвия, бежал он в Великий Новгород и, обретши себе остров на озере Нево (вероятно, Конев или Валаам), там поселился на многие годы; но и туда начали к нему стекаться из окрестных сел с женами и детьми, и Евфросин снова принужден был удалиться в Савватиеву пустынь. По возвращении его великий князь Тверской Борис Александрович прислал к нему юную дочь свою, обрученную невесту великого князя Московского Иоанна III , с убедительною просьбою: исцелить ее от тяжкой болезни. На руках принесли бояре княжескую отроковицу к блаженному, умоляя его со слезами исполнить волю родительскую, и долго отрицался преподобный по чувству своего недостоинства. Бояре же, припав к ногам его, сказали: «Если исцелишь ее своими молитвами, то примиришь тем два царства христианские». Между тем до того усилилась болезнь княжны, что она упала как бы мертвою. Старец велел отнести ее, едва дышащую, в церковь , куда и сам за нею последовал. Став пред иконою Пречистой Девы с Предвечным Младенцем, начал он усердно молиться со многим рыданием и велел служить молебен Богоматери и великому чудотворцу Николаю; тотчас после молебна девица встала, и здоровою ее отвели к родителю, прославляя угодника Божия.

Тот же великий старец Спиридон, бывший игуменом Сергиевой лавры, поведал преподобному Иосифу, что когда новый чудотворец святитель Алексий создал два монастыря, Андрониев и Чудов, то у настоятеля первой обители Андроника были в числе учеников пресловутые иконописцы: Даниил и помощник его Андрей Рублев, которые до такой степени преуспевали в Божественной любви, что всегда мысль свою возводили от предметов вещественных к невещественным, взирая на живописуемые ими иконы Господа, Пречистой Его Матери и святых, и при этом воззрении исполнялись духовной радости, даже в те дни, когда не занимались живописью. Посему и Господь прославил их в час смерти; прежде преставился Андрей, потом и спостник его Даниил и, при последнем издыхании, видел спостника своего, призывающего его в бесконечное блаженство. И сам Спиридон в юности своей, отвергнув мирской мятеж, принимал поучения честных старцев, которых Митрополит Алексий испросил у преподобного Сергия для своей обители.

Видел преподобный Иосиф и блаженного старца Макария, игумена и создателя монастыря Колязинского, который рассказывал ему, что пришел вселиться на то место с семью старцами из монастыря Клобуковского, где был пострижен, в пределах Тверских. Житие их было столь назидательно, что из всех окрестных мест стекались к ним для духовного просвещения. Подивился им великий старец Митрофан, прозванием Бывальцов, только что возвратившийся со Святой горы Афонской, где прожил девять лет, и он говорил братии, что напрасно трудился, ходя во Святую гору, мимо Колязина монастыря, ибо и в нем все подобно киновиям, сущим на Афоне. Мы не видали прежних святых отцов, просиявших в нашей земле: Сергия, Варлаама, Кирилла и иных им подобных, – а только видели многих из их учеников, которые подражали им в добродетели, в постах, смирении и злострадании. Они прочитывали писания древних святых отец Антония, Пахомия и других – и их именами в сердце, как одушевленными образами их и печатью, очищались не только от грехов, но и от страстей. Таков был святой отец наш Пафнутий, ученик ученика Сергиева, старца Никиты, архимандрита Высоцкого. С ним пожил я многие годы, видя его труды постные и крепкую любовь, веру в Бога и упование на Пречистую Деву, ради чего сподобился он благодати презирать сердечные тайны и исцелять болезни, и поистине далек был своими обычаями от людей нынешнего века. Многих же других видели, а иных слышали, которые были святы и честны, иночески живя во всех обителях Русской Земли. С такими наставниками удобно было и преподобному Иосифу взойти на высоту иноческого совершенства.

В Саввину обитель пришел опять Иосиф со старцем своим Герасимом, избегая почестей Кириллова монастыря, и опять вменился в простых, но Господь не попустил, чтобы укрылся такой светильник. Случилось во время всенощного бдения, что все клирошане разошлись, как у них был обычай, дабы несколько отдохнуть, но не заметили, что никого не осталось для чтения кафизм; книга лежала на аналое, а чтеца не было. Игумен, озираясь направо и налево, не мог от стыда вымолвить ни одного слова. Сжалившись над ним, Герасим велел Иосифу встать с места своего и читать; Иосиф же знаком напоминал ему о своем обете, но Герасим повторил приказание. Повинуясь своему старцу, преподобный стал читать, но как бы малограмотный, по складам, заботясь о том, как бы его не узнали. Тогда Герасим с гневом закричал на него: «Читай, как умеешь», – и не смел более прекословить любитель послушания иноческого. ⁴ «Бе же у Иосифа в языце чистота и в очех быстрость, и в гласе сладость, и в чтении умиление: никто бо в те времена нигде таков явися». ⁹⁰ Такое умиление было в его чтении, такая сладость и чистота в произношении, что игумен пришел в изумление, ибо трудно было найти в то время подобное чтение. Он умыслил послать гонца к великому князю Тверскому с просьбою, чтобы не выпускал из своей отчины столь искусного клирика; но Иосиф, проникнув тайную мысль игумена, побудил своего старца Герасима немедленно после чтения оставить обитель и бежать за рубеж Тверской, чтобы не быть застигнутым, и действительно уже была за ними погоня от князя, но они успели перейти рубеж его отчины.

Пока Иосиф странствовал по различным монастырям, скорбела братия Пафнутьевой обители, не имея о нем ни единой вести, и произошло общее смятение. Одни говорили, что он убит, другие предполагали другое, и все обратились к великому князю Московскому, прося разрешить их недоумение. Огорчился державный отшествием преподобного, размышляя сам в себе, не оскорбил ли его чем-либо. Он велел братии повсюду о нем разыскивать и известить его, если что услышат; но все старания их остались тщетными, ибо Иосиф покровен был Божественным Промыслом. Возвестили о том опять великому князю и просили себе другого игумена; он же отвечал: «Нет вам иного игумена, кроме Иосифа, испытайте вернее, жив ли он», – и удалилась огорченная братия от державного; один из них дерзнул даже хульно сказать: «Убиен или скитается, а нам только скорбь!» – но едва пришел он на свое подворье, как лишился рассудка и пребыл в таком положении до возвращения Иосифа. Возвратился наконец желанный игумен, и все приняли его с любовью, со слезами припадая к стопам его и не ведая от радости, о чем вопрошать. Тогда и похуливший его инок бросился к ногам его, прося себе прощения, и как только благословил его игумен, пришел в себя, как бы никогда не болел. Не долго, однако, оставался в обители своей преподобный Иосиф, не желая возбуждать неудовольствия строгостью общежительных правил. Сердце его воспламенилось огнем святой ревности и, не ведая сам, что над ним сбывается пророчество аввы его Пафнутия, решился основать собственную обитель. Взяв с собою семь единомысленных себе иноков, с их совета, втайне оставил он опять и уже навсегда Пафнутьеву обитель и удалился в родные ему пределы Волоколамские. Это было в 1479 г.

Основание новой обители

Давно уже слышал благочестивый князь Борис Васильевич Волоколамский о добродетелях преподобного Иосифа, желая его видеть, чрезвычайно обрадовался известиям, что хочет у него водвориться. Сам он пришел принять благословение святого мужа и предложил ему избрать любимое место в лесах его отчины, лишь бы только навсегда в ней поселился. Он дал ему опытного ловчего для избрания места, и, когда по указанно Иосифа ловец углубился в чащу леса, внезапно восстала ветреная буря, страшный вихрь ломал пред ним столетние сосны, так что в ужасе укрылся ловец от ярости стихийной. Когда же утихла буря, пошел он тем местом, где прежде всего прошел вихрь, и едва достиг той поляны, где теперь обитель, как блеснула яркая молния из туч, буря утихла, и солнечный свет внезапно воссиял. Изумился ловец нечаянному явлению и утаил оное в сердце своем, доколе не пришел сам Иосиф на то место и возлюбил его, тогда открыл ему ловец бывшее явление.

Иосиф немедленно поставил крест и икону Одигитрии и стал рубить лес для построения церкви; а между тем просил князя Волоцкого об укреплении за ним места, святителя же Новгородского Геннадия – о благословении для сооружения храма. Святитель поспешил прислать ему антиминс, и на память преподобного Илариона Далматского (6 июня) заложил Иосиф церковь во имя Успения Богоматери. Князь Борис присутствовал со своими боярами и вместе с преподобным положил сам первое бревно в основание церкви. Подражая благому примеру своего князя, все его отроки и бояре носили бревна, как простые труженики, Бога ради. В короткое время сооружена была церковь и освящена в самый день Успения Богоматери. Преподобный поспешил строить келии для помещения стекающихся братий, служб и трапезы, ибо по благословению Божию число их умножалось ежедневно. Но, трудясь весь день вместе с братиею над строением, ночь проводил он в одинокой молитве там, где водрузил сперва честный крест. Видя чрезвычайные подвиги старца и братии посреди совершенной их скудости, князь Борис часто посещал обитель и привозил с собою брашна, но братия небрегла о пище и питии, довольствуясь хлебом и простым зельем. Авва же радовался воздержанию учеников своих, и хотя не было еще в начале строгих правил общежития, оно устраивалось само собою на деле. «Поелику, – говорит сам Иосиф в своей духовной грамоте, – тогда еще было начало, тогда не было ни старейшей, ни меньшей братии, некому было отдавать приказания, некому и принимать их; притом была большая скудость в обуви и одежде и в самых кельях, а работа непрестанная и труды всяческие. Мы желали только одного, чтобы число братии умножалось, и снисходили понемногу к немощам их, ибо милостыня у общеживущих есть сострадание друг к другу и даже терпение смут от братии. Каждый заботился о спасении души своей, помышляя час своего исхода, и произвольно томил себя постом и молитвою, усердствуя друг перед другом в работах монастырских не как ленивый земледелец, за которым нужен присмотр для возбуждения, но, заботясь напротив того, чтобы иной более не потрудился: если кто хотел поднять тяжелое, братия ему возбраняли и сами то подымали – такова были взаимная ревность и любовь». Все труды совершались по указанию настоятеля, без всякого празднословия, с глубоким молчанием и в постоянной молитве, в рубищах вместо одежды, в лыковой обуви; а если кто приходил к ним трудиться из князей или бояр, то и его нельзя было отличить от прочей братии по одежде, и сам Иосиф был как бы один из просителей. С его благословения правило совершалось не вместе, но по келиям, сколько кто мог понести по совести; иной носил панцирь железный под свиткою, другой тяжелые железа и, сверх правил, полагал по две и по три тысячи поклонов, а иной никогда не ложился спать, как о том свидетельствуют жившие при начале обители. Трапеза была общая, и ничего не позволялось вкушать отдельно по келиям; Иосиф учил, что иноку подобает всегда от своей убогой пищи отделять часть для нищей братии, говоря: «Сия часть Христова». Церковь была холодная; добрые рабы Божьи выстаивали все богослужение в зимнее время в холодных одеждах, не смея сходить со своего места, хотя зима иногда была весьма суровая; но они согревались сердцем, помышляя о вечном пламени адском, более лютом, нежели временный мороз. После трапезы и повечерия все расходились по келиям, и никто не смел останавливаться на монастыре для суетных разговоров или выходить без благословения за ограду, и по окончании дня каждый должен был исповедовать помыслы свои отцу духовному ⁴; лишь совершенный запрет питий, «от них же пьянство бывает», и доступа в ограду монастыря женщин и «голоусых отроков» отличает Волоколамский быт от обычных русских монастырей. ⁹⁰ Некоторые не выносили строгого образа жизни и с ропотом удалялись, как некогда жители Капернаума от самого Господа, говорившие: «Жестóко éсть слóво сиé: ктó мóжет егó послýшати?» ( Ин.6:60 ). Они оставляли обитель Иосифа с ропотом: «Жестоко есть житие таковое в нынешнем роде, кто может его понести»? Авва же молился о них, дабы Господь сего не поставил им в грех . Сам он служил во всем примером для братии, прежде всех приходил в храм, пел и читал на клиросе и говорил поучения; в общей работе предварял братию, изнуряя себя трудом, и вкушал пищу иногда через день, при непрестанных ночных молитвах, и никто не видал его дряхлым или изнемогающим; лице его всегда было светло, выражая духовную чистоту. Особенное внимание обращал он на душевное состояние братии, подкрепляя мудрые советы теплою молитвою; если кто стыдился открыть свои помыслы, сам он начинал о них беседу и подавал нужные советы. Ночью тайно обходил он келии, и если где слышал разговор после повечерия, то ударял в окно, показывая тем свой надзор. Однажды, обходя таким образом келии, увидел близ водяных ворот человека, похищающего жито из житницы; испугавшись старца, вор хотел бежать, но Иосиф подал знак рукою, чтобы оставался без страха, сам насыпал ему сосуды и поднял на плечи, но заповедал, чтобы впредь того не делал, а лучше бы в случае нужды приходил и открывал ему. Все было так просто в обители, что не знали затвора по келиям, и белье висело многие дни над рекою, но никто не смел к нему прикасаться.

Святость Иосифа уже начинала проявляться. Инок, по имени Виссарион, которого все любили за его сердечную простоту, видел однажды в утреню Великой Субботы, когда по обычаю православной Церкви игумен понес плащаницу с пресвитерами кругом церкви, белого голубя, воссевшего над главою старца; но никто из братии сего не видел, и все изумились, слыша, что новоначальный брат говорит о голубях в церкви, которых не было; после же службы донесли о случившемся авве, но он запретил выводить о том молву.

Мать преподобного Иосифа пожелала его видеть, потому что от самого времени его пострижения лишена была сего утешения, и пришла даже за два поприща от монастыря в надежде на свидание; но Иосиф оскорбился нарушением правил, которые сам старался ввести в обители о недопущении в нее женского пола. Он послал сказать матери, чтобы возвратилась в свою келию, потому что не может видеть лица его в сей жизни, но завещал ей молиться, чтобы в будущем веке Господь сподобил их видеть друг друга в радости преподобных, и мать смиренно послушалась строгого слова сыновнего; скоро постигла ее блаженная кончина. Сын ее Елеазар, также инок, пришел навестить болящую, и она начала просить у него мантии, чтобы ею облечься. Изумился Елеазар: «Для чего мантия изнемогающей на одре смертном?» Она же сказала ему: «Пришли за мною три Марии: Мария Магдалина, Мария Иаковля и Мария Египетская; разве не видишь, что они стоят около меня?» и к ним проговорила: «Иду с вами». Она несколько приподнялась и в том движении предала праведную Душу свою Богу в объятиях сыновних, последовав за соименитыми ей Мироносицами в жизнь вечную. Такова была блаженная кончина матери блаженного сына, и он воздал за сие хвалу Богу. При непрерывных стараниях преподобного начала процветать его обитель и обеспечивалось внешнее ее состояние богатыми вкладами. Князь Борис Волоколамский первый записал ей село свое Огнищево, а княгиня его Улиания – село Успенское и при нем пятьдесят рублей на строение храма каменного; много было других больших пожертвований от великого князя Московского, святителей и бояр и постригавшихся иноков княжеского рода. Сам преподобный Иосиф насчитывал не одну тысячу рублей от таких вкладчиков, помощью коих мог он и церковь каменную соорудить, расписать и снабдить ее нужною утварью. Преподобный совершил ее, к общему утешению братии, в 1485 г., а расписали ее искуснейшие живописцы Русской Земли: Дионисий с детьми своими, Владимиром и Федором, старец Вассиан и с ним два его братанича, Досифей и Ватан, бывший впоследствии епископом Коломенским. И такие подвижники обретались в его обители, которые украсили собою кафедры святительские, как то: Даниил, будущий Митрополит всея Руси, и Вассиан, брат преподобного, будущий архиепископ Ростовский, Смоленский епископ Савва, Тверской Акакий и два Крутицких, Савва Черный и Нифонт. ⁴

Среди пострижеников монастыря с самого начала видим много бояр. Хотя упоминаются и люди от «простой чади», но в общем монастырь Иосифа, как ни один другой на Руси, сразу же принял аристократический характер. ⁹⁰

Из простых же иноков замечательны были строгостью жизни следующие: Герасим Черный, спутник Иосифа, занимавшийся постоянно вместе с ним списыванием Божественных книг и живший потом в затворе вне обители; Кассиан, по прозванию Босой, потому что ни летом, ни зимою не носил обуви, изнуряя себя зноем и стужею; он удостоился впоследствии быть восприемником от купели младенца, царя Иоанна. Иона Голова, в мире бывший приставником детей князя Бориса Волоколамского, бежал от гнева княжеского в обитель, потому что не досмотрел однажды за юным князем Феодором и тот, упавши, повредил себе язык. Покровительство Иосифа спасло его от гнева, и столь велика была молва о святой жизни Ионы, что проходившие мимо воины брали у него хлеб на благословение, а болящие просили его молитв ради исцеления. Племянник его Епифаний оставил также двор княжеский, чтобы по примеру дяди предаться безмолвной молитве; тело его найдено было нетленным через четырнадцать лет после его кончины. Дионисий, из рода князей Звенигородских, славился также своим благочестием в обители и исправлял послушание в пекарне за двух братий, полагая сверх того каждый день по три тысячи поклонов; но любя уединение, отпросился он у преподобного в дальнейшую пустынь, к Нилу Сорскому , и с ним удалился туда другой знаменитый инок из рода князей Смоленских – Нил Полев. И Андрей Голенин, из владетельного дома князей Ростовских, предал себя также руководству игумена Иосифа. Ловля зверей привела его к ограде монастыря; когда же вошел в церковь Божию и увидел Иосифа, совершающего Божественную службу, он пал к ногам его и просил немедленно постричь его в иноки, обещая, что не выйдет из храма, доколе не исполнится сие благочестивое желание; тут же, сбросив с себя богатую одежду княжескую, облекся он во власяницу, под именем Арсения; слуг своих распустил на свободу, имение оставил обители и отдан был на послушание Ионе Голове, при котором безропотно проходил самые трудные должности. После кончины князя Бориса Волоколамского сыновья его Феодор и Иоанн продолжали сохранять уважение к обители преподобного, тем паче что Иоанн был его крестный сын. Вскоре заболел он и, чувствуя приближение кончины, велел нести себя в монастырь к своему восприемнику; когда весть о том достигла до великого князя Московского, он повелел во всем исполнить волю юного князя, исключая пострижение в иноческий образ по молодости лет, и строго о том было заповедано Иосифу словом державного. Бояре с плачем окружали болезненный одр своего князя, ибо он был всеми любим и каждый готов был за него умереть; уже юноша лежал без дыхания, когда игумен вошел в его келию. Он велел престать от плача и спросил только, успел ли покаяться и приобщиться Святых Тайн умирающий князь. Услышав же, что нет, крайне огорчился о таком небрежении своего крестного сына. Игумен выслал всех из кельи, оставив при себе только старца Кассиана Босого, и вознес пламенную молитву Господу и Пречистой Его Матери о христианской кончине юноши; внезапно, как бы от сна, пробудился Иоанн и громко стал звать к себе Иосифа, требуя покаяния. Изумились бояре, услышав голос своего князя, и несколько отдохнули от плача; Иосиф же уверял их, что князь только спал и проснулся, и, немедленно исповедав его, сподобил причащения Святых Тайн. Тихою радостью исполнилось сердце Иоанна; умилительно благодарил он старца за то, что спас его от вечной смерти благовременным покаянием и, завещав обители волость свою Спасскую вместе со своими смертными останками, мирно предал дух свой Богу. Его положили подле отца, с правой стороны, в нижней церкви Успения Богоматери.

Благодетельное влияние Иосифа не ограничивалось одним монастырем, но распространялось и на всю Волоцкую область. Вся она, по выражение одного из писателей его жития, «прилагалась к доброй жизни, и имя Иосифово, как некое освящение, носилось в устах всех». Мудрость его наставлений, подкрепляемая словами Священного Писания, привлекала к нему многих. Державные и их сановники избирали его духовным отцом своим, почитая за счастье с ним беседовать; сохранилось несколько его посланий о епитимиях, к детям его духовным, из вельмож в мире живущих; не укрывалось от его внимания жестокое обращение господ с их слугами, и строго обличал их Иосиф, внушая им христианскую любовь. «Доходит до меня слух, – писал он к одному вельможе, – будто ты весьма не милосерд и не жалостлив к своим слугам, будто они терпят великую нужду и скудость в телесных потребностях, страдают от голода и наготы. Поэтому я, грешный, вспомнив твою веру к Пречистой и ведая милости и любовь о Христе к нам, нищим, осмелился напомнить тебе от Божественного Писания, как должно господину обращаться со своими рабами. Священное Писание учит: миловать их как братию о Господе, питать и одевать, заботиться о спасении душ их и наставлять во всех благих делах, а горькая бедность доводит их до преступлений. Слово Божие грозит Страшным Судом тем жестокосердным, которые не заботятся о призрении и спасении подчиненных и забывают, что все суть создание Господне, все плоть едина, все помазаны одним миром и все в руке Господней, что Господь делает бедным, кого хочет, что все предстанем пред одного грозного Царя на нелицеприятном его судилище, где жестокие будут осуждены на вечное мучение. Евангелие говорит: «елика áще хóщете, да творят вáм человецы, тáко и вы творите им» ( Мф.7:12 ). Тебя великий князь пожаловал, нужно и тебе быть милостивым к твоей братии; за сие получишь от Господа награду, уготованную милостивым». При такой обширной переписке, монастырских службах и трудах неутомимый старец имел еще время списывать по ночам Божественные книги: в описи книг 1573 г. упоминались письма Иосифовы: два Евангелия, Апостол, Псалтырь, Лествичник, сборник из отеческих книг, книга Григория Богослова , Богородичный канонник, служебник, и еще пополам со старцем Герасимом Черным написаны им Евангелие и две Триоди мелким почерком. Такова была изумительная деятельность старца; мы увидим последующие его занятия, любовь, которая внушала ему послания к господам о снисхождении к убогим, внушала и благодетельное к ним соболезнование, в годину общественных бедствий и болезней, но уже не порознь, а к целому окрестному населению, которое почитало его отцом своим и кормильцем.

От самого начала основания обители имели в ней постоянное прибежище все окрестные земледельцы: если кто утратит орудие земледельческое, если у кого украдут лошадь или домашний скот, тот прямо обращался к преподобному и получал от него цену утраченного, не говоря уже о припасах, им раздаваемых бедным. Поэтому и основание обители почиталось благодатным событием для земледельцев и даже было предзнаменовано. Рассказывал один из них, по прозванию Жук, что еще за несколько лет до пришествия Иосифова он и отец его слышали колокольный звон в своих дремучих лесах, как бы благовест к утрени или обедни, и полагали, что кто-либо тайно поставил в дебри церковь . Несколько раз ходили они ее отыскивать и однажды едва не заблудились, увлеченные далеко в лес таинственным звоном; но никто не мог им объявить, откуда звон, а многие, подобно им, его слышали.

Господь прославил своего угодника еще при жизни многими исцелениями болящих. Однажды, увидев бесноватого, велел он привести его в церковь и, поставив близ себя, принудил читать молитву Иисусову, присоединив к тому и свою усердную молитву, и таким образом изгнал из него нечистого духа.

Подвиги Иосифа для защиты Церкви

До сих пор мы видели пустынные подвиги Иосифа, назидательные для тех, которые могли лично пользоваться его словом или примером. Теперь увидим его, выступающим на более обширное поприще, вместе церковное и гражданское, ибо он, как светильник на свечнике, воссиял светом своего богослова всей Русской Земле для обличения возникшей в ней ереси. Господь, уготовляющий по нужде времен свои благодатные орудия, послал великого просветителя Иосифа для рассеяния сего мрака и утверждения Православия на Руси, ибо твердый подвижник не усомнился говорить слово истины Державному и Митрополиту всея Руси, поколебавшемуся в истине.

Попущением Божиим, дабы явились по слову апостольскому искусные в вере, открылась около 1430 г. тяжкая ересь жидовская в Великом Новгороде, при архиепископе Геннадии и Митрополите всея Руси Геронтии. Жидовин Схария принес эту ересь в православное Отечество наше, в Новгород, который по своим связям торговым был в сношениях с Западом; оттуда распространилось лжеучение в столицу и проникло даже до двора великокняжеского. Ересь эта, называемая жидовствующею, вероятно, была сплетена с другою, более тонкою ересью, которая уже начинала распространяться в Европе, с лжеучением Социнианским, наводившим сомнение на догмат о Божестве Иисуса Христа. Иначе трудно объяснить, каким образом могли бы предаться жидовству лица светские и духовные высшего сана, ибо даже подозревались в оной митрополит Зосима и протоиерей, духовник великокняжеский. Сам великий князь Иоанн говорил преподобному Иосифу, что он знает, которую ересь держал Алексей протопоп и которую дьяк Федор Курицын, и действительно заметно существенное различие между изложением учения жидовствующих в книге Иосифовой «Просветитель» и другими о том сказаниями, современными прежде бывшему Собору. Еретики, судя по бывшим против них обличениям, отвергали Божество Иисуса Христа, называя его простым человеком, и потому не уважали таинств и постановлений церковных, отвергали почитание святых, поклонение иконам, не соблюдали постов и осуждали монашество; но все это проповедовал и Социн. Сходство же с иудейскими мнениями состояло в том, что еретики более держались Ветхого Завета, нежели Нового, и праздновали Пасху Иудейскую. Иосиф говорил, что они прямо ожидали пришествия Мессии и потому учили, что нужно следовать закону Моисееву. Почитать всех оглашенных в жидовстве, за прямо отпавших от христианства, не позволяют многие обстоятельства; однако опасность была чрезвычайная, по самой новости такого учения, которое внезапно пустило корни, ибо, как писал преподобный к брату своему Нифонту, епископу Суздальскому: «С тех пор, как воссияло солнце Православия в земле нашей, у нас никогда не бывало такой ереси. Ныне и в домах, и на дорогах, и на рынке иноки и миряне – все с сомнением рассуждают о вере, основываясь не на учении Апостолов, Пророков и Святых Отец, а на словах еретиков, отступников от Христианства, с ними дружатся и учатся одному жидовству». Странно, каким образом великий князь Иоанн, с такою ревностью вступавшийся за вероисповедание дочери своей в Литве, допустил бы в недрах своего государства и в самой столице расти лжеучению, явно разрушавшему все Христианство , если бы при самом начале проникнул он во весь его яд; но скрытность и двуличность, которою облекали свои мнения еретики, при их благовидном поведении многих вводили в обман, и нужно было светлое око Иосифа, чтобы его проникнуть. Лжеучителям благоприятствовало еще всенародное ожидание кончины мира с окончанием седьмого тысячелетия от сотворения мира; они называли наше летосчисление ложным, придерживаясь иудейского. Еще в дни святительства благочестивого Митрополита Геронтия, ревностный пастырь Новгородский Геннадий открыл снова злую ересь в недрах своей епархии и написал сильное против нее обличение в окружном послании к своей пастве. Геннадий называл новых еретиков Мессаллианами, потому что по примеру сих древних еретиков они скрывали свое учение; а между тем попы их, т. е. зараженные их учением из числа духовенства, служили литургии после употребления пищи, отпускали тяжкие грехи против правил церковных, издевались над Священным Писанием, искажали псалмы и пророчества, по преданию еретиков, придерживаясь одного десятисловия вместо евангельского учения. В Новгороде, где уже и прежде проявилось учение раскольников, известных под именем стригольников, которые осуждали все предания Церкви, легче было, нежели где-либо, утвердиться сей новой ереси, и потому наипаче старался обличать ее ревностный пастырь. Он первый донес о ней митрополиту Геронтию и великому князю Иоанну, и при самом начале Державный созвал Собор, на котором была торжественно осуждена эта ересь. Он даже послал сына своего Василия в Новгород для прекращения оной на месте строгими мерами; но такой порядок действий прекратился вскоре после кончины митрополита Геронтия. Без сомнения, тайные происки людей духовных и светских, благоприятствовавших лжеучению, доставили после него кафедру первосвятительскую Зосиме, который, хотя и сам был вынужден осудить эту ересь на вторичном Соборе, в 1490 г., однако тайно ей покровительствовал и даже стеснял благонамеренные действия владыки Новгородского. Дерзость еретиков умножилась, когда миновался срок ожидаемой кончины мира, и они этим воспользовались для большего поношения веры православной. Новая пасхалия, составленная по соборному повелению архиепископом Геннадием для успокоения умов народных, не прекратила их волнения, и опасность росла со дня на день, потому что, казалось, неоткуда уже было ожидать помощи, так как истощены были все средства гражданские и церковные.

В столь крайних обстоятельствах владыка Новгородский обратился к преподобному Иосифу, зная его глубокую ученость; он издавна находился в дружеских с ним отношениях и неоднократно поручал ему надзор за делами церковными в области Волоколамской и сбор доходов, удаляя часть их на его новую обитель, так как она еще принадлежала к епархии Великого Новгорода. Посреди сей страшной бури мужественно выступил преподобный один ратовать за православие, потрясаемое и в палатах святительских, и при дворе великокняжеском; и здесь можно вполне оценить его заслугу, церковную и вместе государственную, ибо только одному избраннику Божию можно было столь твердо стать на страже веры вопреки всем препонам и отражать все волны ереси, нахлынувшей на Церковь . Посему и напрасны обвинения, падавшие на великого мужа за чрезвычайную его строгость, так как ему надлежало бороться с ересью, которая уже более двадцати лет укоренилась в России под покровительством людей сильных, при оскудении пастырей, когда лжеучители употребляли всякую хитрость для прикрытия своей лести.

Преподобный немедленно написал несколько слов против жидовствующих, в которых доказывал, что обещанный миру Мессия явился в лице Господа Иисуса Христа и есть Сын Божий по естеству, что воплощение его для нашего спасения ничего не заключает в себе, несвойственного Божеству, и так как уже пришел Мессия, то закон Моисеев должен быть отменен. Он также защищал почитание Святых икон и писания Святых Отец, на которые нападали еретики. Эти шестнадцать слов, известные под общим именем «Просветителя», доказывают глубокую начитанность Иосифа в предметах богословских, судя по многочисленным выпискам из Святых Отцов, и заключают в себе историю ереси, от ее начала до соборных действий. В последних главах он доказывает необходимость подвергать еретиков отлучению церковному и суду гражданскому, потому что безнаказанность усиливает их дерзость и наносит вред всей Церкви. Он говорит о священной обязанности всех православных объявлять правительству о появлении ереси, дабы не сделаться ее сообщником, свидетельствуя из примеров отеческих, что должно изучать свойства ереси и отступников в вере и что покаяние, вынужденное страхом наказания, не освобождает кающегося от казни.

Прозорливый поборник истины имел причины так говорить; в описании его жизни мы видим, что благочестивый иконописец Феодосий, сын свято почившего художника Даниила, сказывал ему следующее: «Однажды поверили покаянию одного из таковых еретиков и даже поставили его в священника; он же, отслужив литургию, возвратился домой, держа в руках потир со Святым Причастием, и вылил его в горящую печь. При этом совершилось страшное чудо: жена нечестивца, готовя себе яства в этой печи, увидала отрока в пламени и слышала голос: «Он меня предал нечестиво огню, а я предам его огню вечному». Этот случай еще более возбудил Иосифа писать Державному, дабы остерегался верить еретическому покаянию; но прежде всего преподобный озаботился об удалении тайного покровителя ереси, самого митрополита Зосимы, который говорил, что не должно осуждать ни еретика, ни отступника; а если кто дерзал обличать его за хульныя речи, того подвергал отлучению и лишал духовного сана или навлекал ему наказание от великого князя. Безбоязненный Иосиф не щадил его ни в своей книге «Просветитель», ни в посланиях к святителям и Державному, лишь бы обличилась ересь. Он молил брата своего епископа Суздальского Нифонта крепко стоять за Христа и Пречистую Его Матерь и все православное христианство и стоять за истину даже до крови, представляя ему блаженную участь исповедников веры Христовой. Яркими чертами изображал он бедственное состояние Церкви и вообще колебание в вере от неприязненных толков и покровительства Зосимы, у которого из дома не выходили еретики. Иосиф убеждал прервать всякое сношение с лжепастырем, внушая и другим не принимать от него благословения. Вскоре после сего послания Митрополит Зосима вынужден был оставить как бы добровольно престол и удалиться на покой в Сергиеву Лавру, но по смерти он не был удостоен поминовения с прочими святителями Московскими в неделю Православия.

И после его удаления оставались еще покровители ереси, между коими всех замечательнее был дьяк великокняжеский Федор Курицын; происками его назначен был в Юрьев, первостепенный монастырь Новгорода, архимандрит Кассиан, в котором еретики Новгородские нашли себе сильную опору и завели у него тайные собрания, ругаясь над святынею. Ревностный архипастырь Геннадий написал еще несколько обличений против иудейства, и обличенные им еретики бежали в Литву и в Германию, свидетельствуя тем, из какого места возникло их лжеучение. Преподобный же Иосиф написал к великому князю Иоанну сильное послание в обличении еретика Кленова, купеческого сына из Великого Новгорода, и просил лично Государя принять против еретиков строгие меры. Великий князь, стараясь извинять себя пред ревностным защитником православия, не скрывал, что знает о существовании ереси у протопопа Алексея и дьяка Курицына, и даже раскаивался, что прежде поступал с ними слабо; но говорил также, что Митрополит и епископы его уже в том простили, так как Иосиф прямо ему сказал, что если подвигнется на нынешних еретиков, то Бог простит ему и в прежних; однако же прошел целый год, а великий князь еще не принимал никаких мер. Тогда Иосиф решился действовать на него через его духовника Андрониевского и приступил окончательно к искоренению зла. В декабре 1504 г. созван был Собор против жидовствующих под председательством нового Митрополита Симона; присутствовал и преподобный и строго обличал дерзавших защищать лжеучение. Главные еретики были преданы казни, другие сосланы в заточение; некоторые хотели избежать наказания мнимым раскаянием, но Иосиф после двадцатилетнего продолжения ереси опытом доказывал, как непрочно такое покаяние и сколь вредно для Церкви послабление. Правительство, светское и духовное, действовало в этом случае не вопреки уставам церковным, но на основании законов Греческих против совратителей веры, и законы эти доселе обретаются в Номоканоне, или Кормчей книге.

Впрочем, это видно из жития Иосифа, писанного Топорковым: «Не о том печаловал игумен, чтобы градскою казнью наказывать еретиков, а о том лишь, чтобы не верили их льстивому покаянию и несходно затворяли их в темницу, дабы, вышедши оттоле, обманом опять не рассевали свою ересь, ибо уже не однократно бывали сему примеры, в продолжение многих лет». Ересь ослабела после Собора, но не вдруг истребилась, и настойчивость Иосифа оправдалась непрекращавшимися буйствами еретиков в Новгороде и даже в Москве. Между тем продолжался ропот на строгое определение градской казни за ересь, и ревнитель православия должен был защищаться против мирских нареканий. Даже собственный ученик его Дионисий, из князей Звенигородских, удалившийся в пустыню Вологодскую, писал против строгости сих мер великому князю Василию Иоанновичу. Иосиф защищал свое мнение в пространном послании к инокам, оправдывая действия правительства и говоря, что следует покоряться суду соборному и начальному Святителю. Спустя семь лет после Собора, по случаю новых еретических покушений, писал он опять к великому князю Василию два послания: чтобы не дал погибнуть православному христианству и царским своим словом искоренил бы плевелы, уже сорок лет возмущавшие православие.

И в других церковных делах своего времени принимал участие преподобный. В 1508 г. он был на Соборе, рассуждавшем о недвижимых имуществах монастырей, и в решении сего вопроса вместе с Серапионом, игуменом Троицким, старался согласить пользы Церкви и государства в разуме и добре, как говорит его жизнеописатель, «расчиняя лучшая к лучшим, смотря обоюду пользующая». Не думал преподобный при дружелюбных своих сношениях с Серапионом о тех несогласиях, которые должны были скоро между ними возникнуть. Три года спустя, Иосиф был опять призван к совещанию о том, какие меры предпринять для прекращения беспорядков между вдовыми священниками и диаконами, многие оставались недовольными определением соборным, по которому запрещалось вдовым священнослужителям священнодействовать, если не хотят постричься в монашество; но Иосиф доказал, что такое определение не есть нарушение церковного порядка, что и в древние времена Соборы иногда дополняли прежние церковные определения, и мнение его принято было даже на последующем Стоглавом Соборе. Таково было влияние преподобного на современные важнейшие вопросы, в которых необходима была строгость по духу времени.

Огорчения Иосифовы

Не успел Иосиф утешиться водворением мира церковного, для которого столько трудился, как подвергся новым огорчениям внутри собственной обители, виною коих был князь Волоколамский Феодор Борисович. Позабыв любовь, завещанную ему родителем и братом к монастырю, столь благолепно устроившемуся в их отчине, Феодор начал приезжать туда с гордостью и требовать от келаря и казначея, чтобы снаряжались для него пиры и дары и держали бы при церквах вина и меда. Огорченный Иосиф послал к нему честных старцев, пострижеников из его же палат, известить его о данном обете всею братиею общего жития пред Господом и Пречистою Его Матерью и велел напомнить, что, если бы не просьбы и согласие его родителя князя Бориса, не водворился бы он в его отчине. Но князь Феодор не хотел и слышать о каком-либо противоречии; тогда преподобный возложил упование свое на Господа, князю же велел сказать: «Мы, Господине, не ради пиров пришли на сие место к отцу твоему, но дабы спасти души наши и молиться о вашей державе». Феодор же с досадою отвечал игумену, что если не хочет держать монастыря по всей его воле, то и шел бы, куда хочет. Иосиф не смутился столь жестокими словами, ибо и в радости привык не слишком радоваться, и в печали не предаваться печали, полагаясь во всем на судьбы Божии. Он начал помышлять о том, как бы удалиться и не дать место гневу княжескому. Но братия, узнав о его намерении, со слезами обступили авву, умоляя не оставлять их сирыми, ибо они ради его собрались в монастырь, положили в нем свои вклады на поминовение родителей и все свое оставили ради наследия благ вечных, а потому он даст ответ Богу, если с его удалением расхитятся их имущества и прекратятся поминовения о душах их родителей.

Тронутый сею мольбою братии, Иосиф решился на время утешить корыстолюбивого князя некоторою мздою: сперва послал к нему драгоценную икону, писанную знаменитыми художниками Андреем Рублевым и Дионисием, потом и мирские богатые одежды, оставленные постригавшимися, но тем не удовольствовался князь и требовал неотступно угощений. Это повергло Иосифа в глубокую думу, ибо, с одной стороны, боялся он осуждения, если оставит монастырь, а с другой – не мог далее переносить насилий дерзновенного князя, который похищал все, что было ему по нраву, и к честным старцам посылал страшные угрозы, похваляясь наказать их торговою казнью, хотя они были из царской палаты. Преподобный Иосиф, зная строгость церковную о соблюдении данного по душам родителей поминовения и случаи обращения обителей к великим князьям от насилия удельных князей как на Руси, так и на Востоке, решился последовать примеру Сергиевой лавры, Толгского и Спасо-Каменного монастырей, которые в свое время прибегли под защиту державного князя. Однако хотел прежде известить о том своего владыку Серапиона, который был тогда возведен на кафедру Новгородскую из игуменов Сергиева монастыря, дабы он, услышав о насилиях, какие терпит от своего князя, благословил его просить высшего суда. Но посланный им старец Игнатий не мог достигнуть Новгорода по случаю свирепствовавшей там язвы и был остановлен в Торжке. Тогда, вынужденный крайними обстоятельствами, преподобный послал к Митрополиту всея Руси Симону честных старцев Иону Голову и Кассиана Босого просить его о ходатайстве у благочестивого Государя, великого князя Василия Иоанновича, принять в свое покровительство обитель для избавления ее от насилии с тем, однако, чтобы по миновании морового поветрия испросить о том прощения у своего владыки, ибо не от радости, но «от велия туги сие творил». Державный, посовещавшись с Митрополитом и боярами, на основании прежде бывших примеров приговорил взять под свою крепкую руку обитель Пречистой Богородицы, старцам же сказал, чтобы успокоили Иосифа относительно своего архиепископа, потому что не сам он отходил от кафедры Новгородской, но князь великий взял себе монастырь от насилия удельного князя и обещал уведомить о том владыку, как только минует земская невзгода.

Возрадовался Иосиф об избавлении обители своей от насилия лукавого человека. Князь же Волоколамский, исполнившись ярости, написал к владыке клеветную жалобу на Иосифа: что будто бы без его ведома он отложился от его престола. Архиепископ Серапион, не рассудив в первую минуту, по какой причине поступил так Иосиф, начал питать к нему неудовольствие; а между тем князь Феодор старался опять привлечь к себе преподобного, обещая изменить свои действия; но старец, провидя его козни, представлял ему, что это уже невозможно, потому что прогневаются и князь великий, и Митрополит. Когда утихло моровое поветрие, послал игумен честного старца с образом Пречистые Богоматери к архиепископу объяснить ему, по какой вине бил он челом Державному без его благословения, но владыка не допустил к себе старца. Огорченный таким поступком владыки, Иосиф сказал: «Если на меня гневается владыка, то образ Пречистой что сотворил ему и за что не допустил оный пред свои очи»? Тогда послал к Державному просить по данному им обещанию умиротворить его со святителем, и князь великий успокоил Иосифа, что владыка не имеет причины на него гневаться за отписание обители из удельного княжества к великому, разве только если имеет против него какие-нибудь личные огорчения. Но не прекратилась злоба князя Волоколамского; завистник преподобного, архимандрит Возьмищского монастыря Алексий похвалился князю, что наведет архиепископа на гнев против Иосифа, и действительно, обольстив богатыми дарами бояр Владычных, наветник внушил слишком доверчивому святителю наложить общее отлучение как на Иосифа, так и на него самого как бы под предлогом неудовольствия на всю область Волоколамскую, по жалобе князя за отпадение Иосифа. Архиепископ послал отлученную грамоту на Иосифа, которая постигла его во время тяжкой болезни, посреди Великой Четыредесятницы. Испуганная братия советовала игумену послать просить прощения у своего владыки; но Иосиф, покоряясь до времени его запрещению, хотя и неправильному, не дозволил себе, несмотря на тяжкую болезнь, приступить к приобщению Святых Тайн; однако и не хотел искать разрешения там, откуда последовало незаконное отлучение. «Вы не знаете правил церковных, – говорил он братству, – ибо связывавший вопреки канона, сам себя вяжет».

Он решился обратиться к высшему суду, но не спешил, ожидая что, быть может, сам собою одумается архиепископ и сознает свою неправду. Видя, наконец, что не смягчается его сердце, послал бить челом о своем отлучении к Митрополиту всея Руси как Первосвятителю и к Державному, который поставил его в столь неприятное положение, позабыв написать о том Серапиону. Великий князь спрашивал Иосифа, как он думает поступить в примирении своем с владыкою, и получил ответ, что старец полагается во всем на его волю, ибо не от него возникла причина гнева, и великий князь был уже раздражен против архиепископа за то, что в отлучительной грамоте он писал Иосифу: «Почему отдал свой монастырь в великое государство и, отступив от небесного, перешел к земному?» Государь упрекал за это выражение, для него оскорбительное, владыку Новгородского, говоря: «Что я точно земной, то я сам знаю, но почему же князь Феодор небесный?» По предварительному совещанию с Митрополитом, архиепископ был отрешен от епархии и вызван за сопротивление Державному в Москву, где был созван Собор в 1509 г. На Соборе не было Иосифа, дабы не казался он обвинителем. Митрополит и великий князь спросили архиепископа, по какой причине отлучил он своего игумена без всякого рассуждения. Серапион отвечал с огорчением: «Я не просил Державного, дабы послали меня на кафедру Великого Новгорода, и властен в своем чернеце вязать его и решить, когда тот, вместо подобающего терпения пред своим удельным Князем, искал покровительства иной власти». Великий князь и Митрополит, недовольные таким отзывом, судили архиепископа по всей строгости древних Соборов и за неправильное отлучение положили лишить его самого благословения и кафедры святительской. Благодушно возвратился Серапион к мощам преподобного Сергия и там провел еще многие годы в подвигах иноческих. Минутное облако, омрачившее его отношения с преподобным Иосифом, скоро миновалось; сам преподобный писал о святителе Серапионе, что всем его жаль, и был уверен, что ему не пришло бы на мысль отлучить его, если бы не наветы князя Волоколамского. Он просил присных своих объяснить бывшему своему владыке правильность своих действий, и старанием обоюдных доброжелателей они примирились, получив взаимно прощение. Так сказано в житии преподобного, и даже при распознании истины умножилась между ними любовь паче первого. Смирился и виновник мятежа князь Феодор Волоколамский и, пред смертью испросив себе благословение у игумена, завещал село свое Буйгород в обиженную им обитель; он был в ней погребен подле отца и брата.

Миротворцем показал себя преподобный Иосиф и между державными, на души коих он имел благодетельное влияние, ибо он, как некогда Сергий, был руководителем Земли Русской. Однажды возникло неудовольствие меж братьями, великим князем Василием и Юрием Дмитровским, которого оклеветали перед Государем в тайных будто бы покушениях на его державу. Раздраженный Самодержец уже хотел схватить брата и посадить его темницу; но князь Юрий, во-время узнав том, успел укрыться в обители преподобного Иосифа. Клятвенно засвидетельствовал он перед игуменом свою невинность и со слезами умолял его, как отца, заступиться за него пред разгневанным братом, дабы сохранилось между ними благословение родительское и не было пролития крови христианской, хотя и чувствовал себя в силах противостать оружием. Иосиф прослезился и запретил ему противиться брату, но велел во всем показать послушание и смирение, преклонив голову пред Помазанником Божиим, ибо тогда лишь, несомненно, Господь возвестит его правду. Князь Юрий смирился, обещал потерпеть все от брата своего, даже самую смерть, но убеждал Иосифа обратиться лично к Государю и сказать ему слово истины. Воздохнул Иосиф и отвечал: «Веришь ли, князь, немощь моя столь велика, что я даже не в силах перейти через двор монастырский», – но князь продолжал заклинать его, говоря: «Повинен будешь в моей крови», – и, несмотря на свою немощь, подвигся Иосиф его слезами. Но едва только игумен отъехал несколько верст от обители, как нестерпимая боль принудила его возвратиться.

Весьма опечалился князь Юрий, полагая, что Иосиф не хочет быть ходатаем за него пред братом; когда же убедился в его немощи, просил святых старцев Кассиана Босого и ученика его Иону Голову ехать, по слову Иосифову, ходатаями за него в Москву. Игумен велел прочей братии молиться об умиротворении между князьями. Большое волнение было тогда в столице, потому что разнеслась молва, будто князь Юрий изменил великому князю; он сам, однако, последовал за старцами, но остановился под Москвою, избегая гнева. Бояре княжеские обрадовались приходу старцев в надежде на умиротворение. Когда вошли они в палату пред лице Державного, грозно воззрел на них великий князь и спросил о причине их пришествия, потому что провидел уже тайную его причину. Нимало не усомнился святой старец Кассиан Босой смело отвечать Державному: «Подобает прежде с кротостью допросить посланных и выслушать слова их, и, если окажемся в чем-либо виновными, тогда уже казнить по делам нашим, ибо вот мы на лице пред тобою». Державный смягчился и, встав со своего места, с улыбкою сказал: «Простите меня, старцы честные, я поглумился» – и, поклонившись им, спросил о здравии старца Иосифа; потом выслушал спокойно все их речи и возблагодарил Бога, внушившего игумену укротить великое зло. Он угостил трапезою старцев, немедленно послал за братом и примирился с ним; оба проливали радостные слезы, и бояре также плакали. До глубокого вечера веселился Василий с братом своим и с дарами его отпустил. Князь же Юрий, не заезжая в удельный свой город, прямо поехал в обитель преподобного; он пал к ногам Иосифа, называя его отцом своим и утешителем. Услышав же о молитвенных трудах, какие понесла вся братия ради его умиротворения, щедрою милостынею наградил каждого и записал обители село свое. А великий князь, отпустив с честью старцев, приказал поклониться от него Иосифу и в знак смирения снял пред ними венец свой, усердно благодаря за умирение Земли Русской.

Так близко было сердцу Иосифа все, что касалось его земной родины, что даже прозорливым духом провидел он и предстоявшие ей беды в самый час несчастной Оршинской битвы, на которой пало много православных воинов за Веру и Отечество. Святой игумен, сидя в келии, внезапно сказал брату, ему служившему: «Ныне, брат, за грехи наши много побито под Оршою православных; и действительно кровь там текла реками в этот несчастный день, 8-го сентября 1514 г. На такой духовной высоте стоял преподобный в последние годы своей жизни.

Последние годы и чудеса Иосифа

Заботы чадолюбивого старца простирались на всех, кто только к нему пристал. Уже в преклонные его годы был однажды сильный голод во всей окрестности, так что многие оставляли дома свои и бежали в иные города; поселяне толпами обступили обитель Иосифа, прося себе хлеба; их было до 700, кроме малолетних, и всех он велел питать келарю, а детей принять в странноприимницу, которая потом сделалась известною под именем Богораднаго монастыря. Через несколько времени пришел келарь объявить игумену, что не осталось более запаса, а казначей – что истощились деньги для покупки хлеба. Тогда преподобный велел занимать деньги и брать под расписку, чтобы только прокормить находившихся в монастыре, и никто не вышел оттуда голодным. Некоторые из братии стали роптать, говоря: «Безрассудна эта милостыня; нас переморит и их не прокормит». И так как трапеза оскудела от подаяния, то иные пришли даже с жалобою к игумену. Иосиф напомнил им, что слово Божие велит радоваться с радующимися и печалиться с печальными: «Ныне же пришло посещение Божие, или, лучше сказать, милость, призывающая грешных на покаяние. Посмотрите на толпу сию алчущую: не различного брашна желает она, подобно вам, а только лишь куска хлеба, чтобы хотя несколько утешиться от голода, и ради сего оставила дома свои, скитаясь по чужим местам; мы же в обетах иноческих обещались всякую скорбь претерпеть ради Царства Небесного, а теперь являемся нетерпеливы; но потерпите немного, покаемся в согрешениях наших, и Бог нас помилует». Братия приняла слово своего игумена не как от человека, но как от Бога, и каждый, возвратясь в свою келью, молил Господа и Пречистую Его Матерь о прекращении гнева и насыщении алчущих. И вот нечаянно сам державный великий князь Василий пришел в обитель на богомолье и милостиво утешил братию царскими своими брашнами. Узнав же, что Иосиф кормит столько народа, заимствуя деньги и хлеб, велел привезти из села своего запасов, сколько нужно было. Брат великого князя и его бояре, со своей стороны, прислали также обильную милостыню. Иосиф с всею братиею возблагодарили о сем Бога. Чувствуя оскудение телесных своих сил, преподобный написал к возлюбившему его Государю письмо от имени грешного чернеца Иосифа: «Божия, Государь, воля состоялась надо мною, и послал мне Господь немощь, так что уже с одра встать не могу и не могу править своим монастырем; и ты бы, Государь, Бога ради и Пречистой Матери Его, жаловал мой монастырь и после моего живота, как и при мне, и взял бы его под свою высокую державу, и о том бью тебе челом ныне со слезами: повели старшей братии заведовать обителью; по моему худому уму более всех сему пригожи старцы Кассиан Босой, Иона Голова, Арсений Голенин (князь Рязанский), бывший игумен Гурий (будущий архиепископ Казанский), бывший игумен Геронтий и еще несколько других. Не посылай нам, Бога ради, игуменов из чужих монастырей и чернецов не по мысли братии, дабы после моего живота жили бы, как при мне; неповинующиеся же пусть изгоняются из обители, в страх другим. Благословение Господа и Пречистые Его Матери да пребудет с тобою, твоим домом и царством». Великий князь, подвигнутый таким посланием, еще более стал радеть о его обители. Еще иную духовную грамоту написал к нему изнемогающий. Во имя Пресвятой Троицы передавал он обитель, дело трудов своих, и всю братию Богу Вседержителю и Пречистой Его Матери и благородному Христолюбивому Самодержцу всея Руси, дабы оградил монастырь, и кого назначит игуменом, тому повиновалась бы братия, соблюдая свято все постановления отеческие, а если кто воспротивится Уставу, да изженется. Устав сей, известный под именем духовной грамоты, состоит из тринадцати глав, в коих наставник благочестия иноческого говорит, что, предчувствуя близость своей кончины, решился написать правила, дабы каждый из братии знал свои обязанности. Правила эти заимствованы, большею частью, из древних постановлений, касающихся иноческой жизни, и подкреплены благочестивыми примерами и рассуждениями древних и новых подвижников. Тут все сказано подробно о благочинии соборном, трапезном и келейном, об одежде и обуви, о службах, о недержании хмельных напитков, о запрещении ходить с женами и детьми в монастырь, о ревностном хранении древними иноками Устава монастырского и об обязанности настоятеля и начальствующей братии. Одним словом, к деятельному своему примеру присоединил Иосиф и назидание для будущего, поистине будучи просветителем и в деле веры и в делах совершенства иноческого, как яркое солнце Православия, воссиявшее на тверди Русской.

Незадолго пред кончиною призвал к себе Иосиф старшую братию и сказал: «Господа мои, братия о Христе, сами видите немощь мою; лета мои проходят, день преклоняется к вечеру и ничего иного мне не возвещает, кроме смерти, и ныне вам говорю: изберите себе игумена по совету вашему и по обычаю монастырскому». Они же, услышав это, заплакали и едва могли проговорить от слез: «Ты, господине, ведаешь, кто на это дело великое способен, дабы иметь попечение телесное и духовное о толиком братстве». Игумен отвечал им: «Знаю, но не хочу сам избирать для того, чтобы вы после не роптали, что не по совету вашему поставлен игумен, или, если он будет действовать иначе, да не хвалится, что назначен Иосифом; посему лучше сами себе изберите игумена, дабы после меня вам жить безмятежно». Братия ради послушания приводили к нему то одного, то другого; но старец опять предложил им совещаться о том между собою, говоря: «Всех я вас знаю, вы же сами изберите себе по сердцу». И угоден был всем на совете старец нищелюбивый, пребывавший в посте и трудах, Даниил, который готовился отойти в иной монастырь на игуменство и впоследствии возведен был на кафедру всея Руси. Возвестили о том преподобному, и он одобрил их выбор, сказав избираемому: «Ты видишь, чадо, немощь мою и старость; братия избрала тебя на мое место, и я тебя благословляю; ты же не ослушайся обычаев сего монастыря и во всем держи совет с братиею; пребывайте во всем, как я вам написал и заповедал, а если получу от Бога милость, то и после меня не оскудеет обитель сия, подобно Кирилловой и иным».

Не прекословил Даниил избранию старцев, и, когда возвещено было о том Державному, велел он Митрополиту Симону поставить его в пресвитера и игумена. Преподобный часто призывал его, поучая как обращаться ему с братиею, и никому уже не велел ходить к себе за духовным советом, а все к новому игумену, дабы приучить учеников к своему отшествию: так мудро и прозорливо распоряжался он во всем. Потом пожелал облечься в великую схиму и, причастившись Святых Тайн, не дозволял уже никого к себе впускать, кроме разве крайней необходимости, ибо начинал весьма изнемогать. Братия носила его ко всякой службе в церковь , полагая в сокровенном месте, потому что не мог более сидеть. 9-го сентября (1515г.), на память Святых Богоотец, служили у него в кельи утреню, и, когда прочая братия пела в церкви исходную песнь «Святый Боже» после «Слава в вышних Богу», преподобный троекратно перекрестил лице свое и тремя дуновеньями, в честь Пресвятые Троицы, предал дух свой в руки Господа, которого возлюбил от юных лет. Всего жизни его было семьдесят пять лет, из коих пятьдесят пять пребыл в иночестве. С великим плачем погребла его братия по правую сторону в нижней церкви, под спудом, где доселе почивают его мощи. Великий князь часто начал посещать обитель, заповедуя братии соблюдать Устав преподобного, который сделал его своим душеприказчиком.

Когда преставился преподобный, один из братии, Арсений, из рода князей Рязанских, много скорбя об утрате такого учителя, молил пламенно Господа, да дарует ему знамение, получил ли наставник его дерзновение пред Богом. Часто припадал он к гробу Иосифа, говоря ему как бы живому: «Не лиши меня сего ведения, отче». Однажды, когда молился в глубокий вечер Великой Субботы, впал он как бы в некое самозабвение, и ему предстал сам преподобный, говоря: «Арсений, что желаешь узнать: получил ли я милость от Господа?– Скоро и сам ты прейдешь от жития сего». В ужасе воспрянул инок и поведал о том видении на всенощной одному честному старцу; в пяток же Светлые недели разболелся и, чувствуя свое отхождение к Богу, принял святую схиму и приобщился Святых Тайн. Мирно прощался он с плачущею братиею, прося их молитв, когда пришел к нему в келью игумен Даниил, то, по исходном каноне, предал в мире дух свой Господу. Несколько дней спустя, один из иноков, Виссарион, прозванный по чрезвычайной своей простоте Селифонтом, узрел в ночном видении светозарную обитель, где за прекрасною трапезою сидели только двое: Иосиф и Арсений. «Брат Селифонт, – сказал ему Иосиф,– не видишь ли, что Арсений приобрел себе лучшее?» Сам Виссарион после долгой, добродетельной жизни, предузнав свою кончину, велел приготовить камень для своей могилы и написать на нем предназначенный день, в который действительно и скончался. Такими подвижниками процветала обитель Иосифа.

Вскоре после кончины преподобного постригся в его обители некто из бояр именитых, Андрей Квашнин, на одре болезненном, и принял также имя Арсения; но, когда выздоровел, начал опять украшаться одеждами и требовал себе излишнее против братии, сожалея о том, что он оставил в мире, приводя в пример менее строгую жизнь иных монастырей. Игумен и братия старались успокоить волнение его духа, но после малой тишины он опять возмущался и решился, наконец, перейти в обитель Святого Кирилла; однако прежде хотел побывать у великого князя. Даниил послал вместе с ним к державному опытного старца. Добрый Государь принял их не с царским величием, а с кротостью христианина, чтобы наставить на путь истины бывшего своего боярина. Пригласив на трапезу, беседовал он о том, как подобает иноку терпеть на своем обещании, но не успел убедить его возвратиться в обитель Иосифову и с миром отпустил в Кириллову. Когда же Арсений хотел там поклониться гробу преподобного, внезапно упал как мертвый и, когда пришел в чувство, едва мог двигать рукою и ногою. Был в обители старец жития крепкого Гурий, соблюдавший все заповеди преподобного Кирилла; он, видя болящего в таком крайнем положении, велел немедленно везти его водою в обитель Иосифову. Братия, обрадованная его возвращением, вышла к нему навстречу, далеко за ограду, и понесла его к гробу своего учителя; тогда только начал чувствовать Арсений вместе с сердечным сокрушением некоторое облегчение телесное: рукою мог он перекреститься и немного проговорить. Его отнесли в прежнюю келью, и мало-помалу здоровье его совершенно возвратилось, но он остался навсегда косноязычным. С тех пор Арсений пребывал в полном послушании игумена и посвятил себя на служение болящим, успокаивая их по возможности, разнося им пищу и терпя от них, Бога ради, всякое огорчение. Так потрудился он до блаженной своей кончины, и через десять лет после его преставления тело его обретено нетленным, по свидетельству самого описателя жития Иосифова, Вассиана Топоркова.

Были и другие знамения над гробом Иосифа. Архиепископ Великого Новгорода Феодосий говорил, что у него в Новгороде был священник, по имени Исаия, в церкви Иоакима и Анны, которого он взял с собою вместе с прочими клириками в Москву, куда поехал на Собор, при царе Иоанне Васильевиче. Исаия разболелся близ Волоколамска; архиепископ, бывший учеником и пострижеником преподобного Иосифа, предложил болящему зайти с ним в монастырь, где хотел поклониться гробу Святого; но Исаия, будучи нетрезвого нрава, начал говорить многие укоризненные слова на обитель и просил отпустить его прямо в Москву. Советом вражьим, несмотря на продолжение болезни, хотел он и на обратном пути в Новгород миновать обитель, но однажды, в сонном видении, предстала ему некая жена, в багряных ризах, и вместе с нею старец, украшенный сединами, невысокого роста. Она спросила болящего, почему не хочет идти в монастырь ее, называемый Иосифовым, – и, когда тот извинялся незнанием, указала перстом на стоящего старца, говоря: «Вот Иосиф со мною». Тогда раскаявшийся священник признал вину свою и молил архиепископа, чтобы дозволил ему ехать в обитель Иосифову и там окончить дни свои, ибо чувствовал приближение смерти. Достигнув монастыря, исповедал он свое прегрешение игумену, что осуждал святое место, и просил по-стричь его в схиму. Спустя несколько дней, причастившись Святых Тайн, в добром исповедании отошел к Господу.

Другой новгородец Корнилий, инок и начальник клириков, будучи любим от вельмож и бояр за свое сладкопение, увлекся суетностью и возлюбил плотское паче души. Странствуя по монастырям, посетил он и обитель Иосифову и, обличаемый строгим ее житием, начал укорять святое место за сию самую строгость; но Господь дал ему очувствоваться, и с раскаянием возвратился он в обитель. Через несколько дней опять стал смущать его помысел возвратиться на прежнее, но он боролся с помыслом, потому что был уже искусен в иноческих обычаях и в Божественном Писании, так что и все Давидовы псалмы мог читать наизусть. Однажды, стоя в церкви на клиросе, умилился душою при воззрении на икону Спасителя и молил человеколюбивого Владыку, чтобы спас его, ими же ведает судьбами. В тот же час разболелся он всем телом, и хотя жестокая болезнь исторгала у него вопли, но в течение десяти месяцев благодушно терпел Корнилий, имея непрестанно на устах молитву как некое врачевание. Он велел нести себя к гробу преподобного и там, после молебна при окроплении Святою водою, просил, чтобы приложили его всеми членами к самой деке гроба, с теплою молитвою к отцу Иосифу об исцелении, и совершилось над ним чудо: мало-помалу начал он креститься и двигаться; суставы его тут же при гробе стали укрепляться, и, спустя несколько времени, совершенно исцелился, во славу Господа и преподобного его угодника.

Инок Варнава в обители Иосифа, родом из города Зубцова, будучи одержим много лет лютым недугом, называемым черною немощью, много странствовал по Святым местам, желая избавиться от недуга, и даже облекся в иноческий образ. Он был отдан под надзор строгому старцу Боголепу и, когда однажды подвергся наваждению беса, приведен был старцем своим к гробу преподобного, где после пламенной молитвы получил совершенное исцеление. Другой инок Онуфрий, родом из Москвы, принявший иночество по случаю болезни, ибо весь был покрыт ранами и ослеп, так что водим был нищими для своего пропитания, пожелал успокоиться душевно и телесно в обители преподобного. Милостиво был он принят в Богорадную обитель и там начал часто припадать к гробу преподобного, умоляя его об исцелении. Когда же пели собором всенощную на память пришествия преподобного в дебри Волоколамские для создания обители и совершалась панихида, старец с верою вкусил немного кутьи, помазал освященным елеем свои язвы и глаза и внезапно прозрел. Со слезами начал он лобызать землю и гроб преподобного, отирая глаза его покровом, и через несколько дней, получив совершенное исцеление, просветился душою и сердцем; он был приставлен ходить за недужными и работал им не как человекам, но как самому Господу Иисусу Христу.

Много было иных знамении и исцелений от гроба преподобного, которые побудили, наконец, чтителей великих его подвигов на поприще иноческой жизни и в защиту Православия собрать сказания обо всех чудесах его, при жизни и по смерти явленных. По сим Божественным указаниям и Московский Собор (1578 г. декабря 20) причислил преподобного Иосифа к лику Святых и повелел в монастыре совершать ему службу. На Соборе же 1591 г. июля 1-го, служба, составленная преподобному Иосифу, была свидетельствована Патриархом Иовом, внесена в Минеи, и велено праздновать повсюду его память. Мощи преподобного Иосифа доселе почивают под спудом в соборной церкви Волоколамского монастыря. Его память совершается дважды в году 9(22) сентября и 18(31) октября.

(См. Житие архиепископа Геннадия Новгородского , Житие архиепископа Серапиона Новгородского. – Сост.)

Тропарь, глас 5

Яко постников удобрение и отцев красоту, милости подателя, разсуждения светильника, вси вернии, сошедшеся, восхвалим кротости учителя и ересей посрамителя, премудраго Иосифа, российскую звезду, молящася Господу помиловатися душам нашим.

Кондак, глас 8

Жития треволнения, и мятеж мирский, и страстная взыграния в ничтоже вменив, пустынный гражданин показался еси, многих быв наставник, Иосифе преподобне, монахов собратель и молебник верен, чистоты рачитель, моли Христа Бога спастися душам нашим.

525 лет Иосифо-Волоцкому монастырю.

Юбилейное издание. ⁸⁸

В 2004 г. исполнилось 525 лет со дня основания Иосифо-Волоцкого монастыря – одного из наиболее значительных центров русской духовной культуры, основанного выдающимся церковным и общественным деятелем, писателем – богословом, преподобным Иосифом Волоцким . Обитель расположена близ села Теряево, в двадцати шести километрах от старинного города Волоколамска.

Первая деревянная церковь в честь Успения Божией Матери была освящена 15(28) августа 1479 г.

В 1486 г. деревянная церковь была заменена каменным собором в честь Успения Божией Матери. Собор был расписан известнейшими иконописцами Московского государства Дионисием с сыновьями Владимиром и Феодором и иноком Волоколамского монастыря Паисием. В 1506 г. преподобный Иосиф построил еще одну каменную церковь – в честь Богоявления, с одностолпной трапезной. В 10-е годы XVI века была построена трехъярусная восьмигранная колокольня, во втором ярусе которой находилась церковь в честь иконы Божией Матери «Одигитрия».

Преподобный Иосиф был искусным каллиграфом и писателем-богословом. Им был составлен «Просветитель» – первый свод русского православного богословия. Эта книга была широко известна в Древней Руси. Он организовал в своем монастыре скринторий и библиотеку. В XVI веке в библиотеке насчитывалось около 1150 рукописей. В XVI – XVII вв. монастырь преподобного Иосифа стал одним из наиболее значительных культурных центров Московского государства. В XVI веке отсюда вышли 17 архипастырей; монах Иосифова монастыря Кассиан Босой был крестным отцом Иоанна Грозного, который сам неоднократно посещал обитель и делал крупные вклады «в память по старце Касьяне».

В конце XVII века монастырь был полностью перестроен, и с тех пор его архитектурный ансамбль остается неизменным. Работами по реконструкции руководил зодчий Трофим Игнатьев. С 1677 по 1688 гг. он построил новые стены с 7-ю башнями: Часовой, Никольской, Воскресенской, Петровской, Старицкой, Германовой и Кузнечной; в 1679 г. – надвратную церковь в честь Первоверховных Апостолов Петра и Павла, а в 1682 г, перестроил Богоявленскую церковь . В 1688–1692 гг. другой русский зодчий Кондратий Мымрин воздвиг новый Успенский собор. Собор украшен полихромными изразцами «павлинье око». В начале XX века интерьер Успенского собора был реконструирован. Его стены были расписаны палехскими иконописцами по эскизам архитектора Кузнецова. Иконы для собора писали братья Фома и Василий Потаповы и Григорий Антонов. В 1922 г. монастырь был закрыт, а в 1989 г. он был возвращен Русской Православной Церкви. В 2001 г. мощи преподобного Иосифа были обретены и находятся в главном соборе монастыря. В настоящее время монастырь имеет статус ставропигиального.

Память его празднуется месяца января в 1-ю субботу по Богоявлении

† ок. 1515

Преподобный Пахомий был основателем Спасо-Преображенского Кенского монастыря, или Кенской Пахомиевой пустыни, в Каргопольском (ныне Пудожском) уезде, который возник не позднее начала XVI в., а может быть, и в конце предшествующего столетия. В 1508 г. в Кенской обители принял иноческое пострижение преподобный Антоний Сийский и подвизался первоначально под руководством преподобного Пахомия. Антоний пробыл здесь, вероятно, значительное время, потому что был удостоен священного сана. А потом, по благословению своего наставника, он оставил Кенскую обитель и отправился в пустынное уединение с двумя другими учениками преподобного Пахомия. Скончался преподобный Пахомий около 1515 г. Его память празднуется местно. ¹

Мощи блаженного Пахомия почивают под спудом в церкви основанной им обители, в 1764 г. упраздненной. По «Иконописному Подлиннику» под 14 мая: «Преподобный отец наш Пахомий, начальник Кенскаго монастыря, иже в Помории новыи чудотворец, подобием рус, брада аки Василия Кесарийскаго, ризы монашеския». Преподобный Пахомий, игумен Кенского монастыря, преставися в лето 7000 (1492 г.). ⁸

Тропарь и Кондак общие.

Память его празднуется месяца марта в 19-й день

† 1521

Сей преподобный отец наш Иннокентий родился в царствующем граде Москве и происходил от рода московских князей Охлябининых, который был в свойстве с князьями Хворостиниными. Он был верным, преданным учеником преподобного Нила Сорского .

Еще раньше основания Сорской пустыни, святой Иннокентий путешествовал по Востоку, вместе с преподобным Нилом был в Палестине, в Константинополе, на Афоне и вместе с ним возвратился на Русь. Есть предположение, что святой Иннокентий принял иночество в Белозерской обители святого Кирилла.

Затем святой Иннокентий удалился в скит к преподобному отцу Нилу, на речку Сору. «Дико, пустынно и мрачно то место, где Нилом был основан скит, – писал известный исследователь Русской старины С. П. Шевырев. – Почва ровная, но болотистая, кругом лес, более хвойный, чем лиственный. Речка Сорка, давшая прозвище и угоднику Божию, не вьется, а тянется по этому месту и похожа более на стоячее болото, нежели на текучую воду. Среди различных угодий, которыми изобильна счастливая природа стран Белозерских, трудно отыскать место более грустное и уединенное, чем эта пустыня… Вид этого места с первого раза дает понять о том, чего искал здесь святой, и совершенно соответствует характеру его духовных созерцаний». Вместе со святым Нилом преподобный Иннокентий пожил лета богоугодные в посте и во бдении и в страхе Божием.

Подробных сведений о совместном пребывании святого Иннокентия с преподобным Нилом в Сорской пустыни не сохранилось. Известно только, что преподобный Нил, предвидя скорое свое к Богу отхождение, послал ученика своего, святого Иннокентия, в Вологодский уезд на Нурму реку и предсказал ему: «Бог тебя прославит там, и обитель у тебя будет общежительная. Моя же пустыня после смерти моей останется такою же, как при моей жизни, и братия по одному будут жить в келиях своих».

По преставлении преподобного старца Нила, пришел ученик его святой Иннокентий в Вологодские пределы на речку Еду, в селение так называемой Комельской волости, поселился здесь и положил основание обители. Это место было почти недоступно – непроходимые леса и дебри. Святый Иннокентий, погрузясь в глубину Комельского леса, избирает место для своей обители на реке Еде, или Елде, впадающей в реку Пежу, в 10-ти верстах от реки Нурмы. От Вологды обитель находилась к юго-востоку в 55-ти верстах, а от Грязовца – в 12-ти.

По Божию произволению, собралось у святого Иннокентия множество братии, и был он им наставником, учителем и вождем ко спасению. Так прожил он много лет.

И оставил он в обители перед своею кончиною завещание и предание свое братии, где сказано: «Написал я, убогий инок Иннокентий, такой завет. Если кому повелит Бог жить в пустыни нашей, то прежде всего о сем молю вас, Господа ради: поминайте меня, грешного, во святых молитвах своих. Я же вам, отцам и братиям нашим, до земли челом бью и завещаю вам, чтобы между вами не было ссор и споров, а были любовь о Христе и мир духовный. А юных и безбородых иноков не принимать и не постригать здесь таковых, и мирских людей, юных и безбородых, на службе не держать. Женщинам же в нашу пустынь совсем входа нет, и бессловесных животных женского рода в нашей пустыни не держать. И пьянственного пития совсем не следует нам иметь.

А о том, как пребывать в пустыни нашей, и о молитве, и о пении, и как питаться, и когда подобает исходить из пустыни потребы ради в благословенное время, и о рукоделии, и о прочем – обо всем этом установлено в написании господина нашего и учителя моего, преподобного и святого старца Нила».

И еще завещал преподобный Иннокентий при жизни, пребывая с братиею в своей пустыни: «Если братия наша иноки, пребывающие в пустыни нашей, станут жить богоугодно и хранить заповеди Божии, и задумают церковь воздвигнуть, то это – на Божием благоволении и на их изволении, и, если благоволит Бог , пусть будет церковь во имя святого и великого Иоанна Предтечи, Крестителя Господня, в воспоминание третьего Обретения Честные его Главы, празднуемого мая в 25 день. Ибо сей великий Иоанн – наставник всем инокам и пустынножителям.

Если какой-либо инок из братии нашей пустыни не захочет проводить свою жизнь по Божиим заповедям, по написанию господина нашего и учителя, старца Нила, и по сему нашему писанию, но пожелает жить самочинно и самовольно, такового брата настоятель и братия пусть накажут. Если же он после наказания не исправится, то пусть настоятель с братиею удалят его из пустыни, как мякину от жита, без всякой боязни, по сему нашему завещанию. Если же тот брат раскается и пожелает проводить свою жизнь по Божиим заповедям, по преданию святых отцов, по писанию господина и учителя моего, старца Нила, и по сему нашему завету, то пусть настоятель и братия примут его в пустынь сию.

Это я, инок Иннокентий, написал, чтобы так исполняли после моей смерти».

При некоторых списках Предания святого Нила Сорского ученикам своим о жительстве скитском, сохранилось «Надсловие на книгу блаженного Нила Сорского », сочиненное, по преданию, учеником его Иннокентием. В этом «Надсловии» сначала говорится об освобождении от страстей и очищении сердца от помыслов злых. Средством к сему, главным образом, должно являться не одно внешнее моление, а моление и хранение внутреннее. Затем говорится о трех чинах монашеского жительства (общежительном, скитском и отшельническом), о совместном пребывании двух или трех братий, которое именуется «царским путем», или «средним», и о уединенном для единого инока пребывании. «Надсловие» предпочитает царский путь, среднее иноческое жительство, скитское, особенно для иноков, начинающих свой подвиг, на полное же уединение советует решаться только совершенному и очищенному от всякой страсти иноку.

При сем «Надсловии» в рукописях встречается еще «Пристежение», гласящее преимущественно об истинном значении поста: воздержание от яств не есть главное и не должно считаться подвигом. И здесь предлагается «царский, средний путь», вкушать надо в меру и по силам каждого для поддержания тела, с верою к Богу. И не гордиться подвигами своего жительства.

Пожив много лет, управляя свое житие по Бозе, преподобный Иннокентий преставился ко Господу в вечный покой месяца марта в 19 день, на память святых мучеников Хрисанфа и Дарии.

Братия же, взяв честное и многострадальное тело возлюбленного своего отца, учителя и наставника ко спасению Иннокентия, с псалмами и пениями надгробными похоронили его честно, по его завещанию, в коем он сам повелел погребсти свое тело в углу монастыря, близ ржавого болота; и на могилу его положили камень, на котором написали год, месяц и день преставления святого. Также и образ подобия его написали братия, каков был по виду преподобный отец Иннокентий.

Много завещаний написал преподобный Иннокентий рукою своею, послуживших ко спасению инокам; и о преподобном Иннокентии было написано немало. Но по грехам нашим в лето 1588 случилось нашествие казанских татар на Русскую землю, на пределы Вологодские, и тогда пустынь преподобного отца Иннокентия враги разорили, сожгли церковь Иоанна Предтечи, все строения предали огню и перебили много иноков. Спаслись только некоторые из них и бежали в обитель преподобного Павла, находившуюся в том же Комельском лесу, на реке Нурме. (Преподобный Павел Комельский или Обнорский скончался в 1492 г., память его празднуется 10 января.) Во время пожара монастыря сгорело и написанное о преподобном Иннокентии.

Было и другое писание о нем, но некоторые из братии, удалившись из пустыни, куда хотели, писание это унесли с собою в иные монастыри. Так в обители преподобного Иннокентия и не осталось известий о ее создателе.

По рукописному житию, преподобный отец наш Иннокентий изображается во всем подобен, и лицем и брадою, изображению святого Варлаама Хутынского чудотворца, в ризах преподобнических. По святцам, принадлежавшим графу Строганову и писанным в начале XVII века, преподобный Иннокентий изображается средним в росте, брада у него пошире, чем у святого Власия, не раздвоенная, с легкою сединою, ризы – преподобнические.

Мощи преподобного Иннокентия почивают под спудом в каменном Благовещенском храме обители его.

Иннокентиев Спасо-Преображенский мужской монастырь Вологодской епархии, Грязовецкого уезда, был упразднен в 1764 г. Настоятельство в нем было игуменское. По переписи 1662 г. за монастырем числилось 130 дворов. Крестьян было за монастырем 428 душ. По упразднении церковь монастырская была обращена в приходскую окружных селений, и к ней был определен священник с причтом.

Тропарь, глас 4

От юности сосуд избранен был еси и в житии Богу послужил еси, иноков наставниче Иннокентие, потщался еси хуждшее покорити лучшему, тем же и страсти умертвив, возвысился еси к зрению красоты несозданныя, в Бозе Ему же предстоиши, моли, отче, Христа Бога спастися душам нашим.

Иной Тропарь, глас 4

От юности своея весь Богови поработился еси, блаженне; того ради любве отечество и род оставил еси и, в пустыню вселився, в ней жестоко житие показал еси, и чудес дарования от Господа приял еси, преподобне Иннокентие, моли Христа Бога, спастися душам нашим.

Кондак, глас 4

Отечества, преподобне, удалився и вселився в пустыню, тамо жестоко житие показал еси, и многих людей житием своим удивил еси; поминай нас чтущих память твою, да зовем ти: радуйся, преподобне Иннокентие,отче наш.

Память его празднуется месяца ноября в 14-й день

† 1527

В пределах Вологодских, при державе великого князя Василия Иоанновича, пришел однажды отрок, по имени Феофил, к обители Комельской преподобного Корнилия и начать жить поблизости ее у боголюбивых людей, питаясь именем Христовым. Он имел обычай всякой день приходить в церковь на Божию службу и со многим смирением молился Господу, и дома утром и вечером упражнялся в молитве, вставая иногда и ночью для молитвенного бдения. Жители монастырской волости, между коими обитал отрок, изумлялись такому строгому воздержанию, смирению и трудам в столь юном возрасте, ибо они никогда не видали его играющим со своими сверстниками, ни даже позволяющим себе какие-либо детские шутки. Сказали о том преподобному Корнилию, и он велел привести к себе отрока; увидел и возрадовался духом и с тихою радостью спросил, откуда он и кто его родители. Блаженный не мог сквозь слезы ничего отвечать преподобному и, преклонившись до земли, с трудом наконец проговорил: «Прости меня, Господа ради, честный отче, имя мне Феофил, а родителей моих не помню, оставшись малолетним и сирым после них. Слышал же, что были они благочестивые христиане, и, в мире живши, преставились. Сиротою скитаюсь я, питаемый Бога ради. Не знаю сам, как дошел до сего места и здесь живу у господина моего. Помилуй меня, Господа ради, честный отче, не оставь погибнуть во грехах многих, но повели, сколько могу, потрудиться у твоей святыни на этом святом месте». Преподобный, как чадолюбивый отец, видя его смирение и кротость, прозорливо о нем сказал: «Вижу, братия, что в нем готовится сосуд, избранный Господу моему» – и велел принять его в монастырь под надзор инока, блюстителя ризницы. Двенадцать лет было тогда отроку Феофилу, и с ревностью поступил он на сие послушание.

Братия возвестили преподобному Корнилию труды и смирение юного подвижника, и святой старец, призвав его к себе, ободрил ласковым словом: «Внемли мне, о Господе, драгой мне по сердцу Феофил, и от руки Божией прими венец доброты, благое иго иноческого жития». Как земля, жаждущая утренней росы, отрок радостно воскликнул: «Ей, отче, буди мне по глаголу твоему!» И с умилением внимал поучениям святого старца о совершенном отречении от мира для неуклонного последования за Христом. Все духовные советы, утолявшие его душевную жажду, слагал он в сосуд своего сердца и молил Господа направить его на путь истины и исполнить своей любви, которая, как златой сосуд, никогда не может разбиться. Сам преподобный Корнилий возложил на него ангельский образ и нарек имя Филиппа пятнадцатилетнему отроку, который даже не мог еще назваться юношею, но уже был старцем по духу. Корнилий поручил его опытному иноку Флавиану, искусному в божественном писании, и тот научил его чтению, и пению, и всему, что было полезно душе его.

Заботливый игумен велел упражняться ему во всех монастырских службах, чтобы приучался ко всякой работе. И юный Филипп со смирением трудился то в хлебне, то в пекарне, нося воду и дрова, днем служа братии, а ночью стоял на молитве и предварял других к церковной службе. Так трудился он многие годы. Вся братия, ради чрезвычайного его подвига, начали просить своего игумена, чтобы Филипп был поставлен пресвитером, и общее желание исполнилось: смиренный служитель человеков сделался служителем Божиим у священных алтарей, и братия начала прославлять его. Оскорбился блаженный, говоря сам себе: «Горе тебе, Филипп, ты уже принял похвалу от лица человеков, какое же возмездие получишь в день судный от Господа своего!» Он пожелал безмолвия пустыни, и старец Корнилий одобрил его помысел.

Пятнадцать лет протекло с тех пор, как он подвизался в обители Корнилиевой; он начал прилежно просить Матерь Божию, чтобы извела его в пустыню от надлежащей скорби. Однажды ночью, во время пения канона Одигитрии, услышал он таинственный голос: «Иди отселе, возлюбленный раб мой, на уготованное тебе место, где можешь спастися». Преподобный Филипп посмотрел в окно своей келии и увидел в южной стороне яркий свет как бы утренней зари. Ужаснулся крепкий молитвенник и, положившись во всем на волю Божию, еще более утвердился в своем помысле, избирая только удобное время для оставления обители.

В другой раз услышал он тот же небесный голос, уже молясь в храме во глубине ночи, и немедленно оставил обитель, ничего не взяв с собою, кроме той рясы, в которой был. Мимо Вологды прошел он, сперва в монастырь Спасокаменный, что на Кубенском озере, и там несколько отдохнул у инока по имени Герман. Потом обходил многие веси и пустыни, ища себе места упокоения, где бы мог безмолвствовать наедине. Так достиг он пределов Белозерских. Там, на берегу реки Андоги, в волости сего имени, нашел уединенный бор и возлюбил место будущего своего упокоения. Когда под развесистою сосною опочил он от трудов, в сонном видении явился ему Ангел и сказал: «Здесь приготовил тебе место Господь». Проснувшись от таинственного сна, блаженный Филипп помолился Пресвятой Троице и пошел к обладателю той волости, князю Андрею Шелешпанскому, просить у него места около уединенной сосны. Благочестивый князь сам последовал за отшельником и посохом своим очертил ему участок от реки Андоги к малому ручью Ирапу. Преподобный ископал ров по черте и устроил себе на крутом берегу малый вертеп, где начал жительствовать, молясь непрестанно Святой Троице.

Князь Андрей, возвратясь в село свое, рассказал брату своему князю Иоанну и поселянам, какой святой муж сана пресвитерского у них селится, и от радости сделал пир для священников и крестьян. Все радовались вместе со своим князем, воздавая хвалу Богу. Один только брат его, князь Иоанн, подвигся гневом на отшельника Филиппа и сказал единокровному: «Ты пустил его, а у меня он не спрашивался. Еду изгнать его и не позволю ему тут жить». Напрасно благочестивый Андрей удерживал брата, чтобы не делал зла святому мужу, и в том же убеждали его священники и народ. Еще более раздражился князь, немедленно сел на коня и погнал его в пустыню. У Малого Ирапа внезапно стал его конь и не пошел за ручей. Князь ударил его бичом, конь, разъярившись на всадника, закусил удила и понес его обратно в село к церкви Святителя Николая. Там поразил его о камень и на месте умер князь, а конь, пробежав еще две версты, запутался в чаще леса между деревьев и удавился. С плачем погреб князь Андрей тело непослушного брата и поехал в пустыню возвестить о том преподобному. Прослезился Филипп. Князь Андрей предложил ему денег для поминовения брата, но их не принял отшельник. «Если хочешь оказать мне свою милость, – сказал он князю, – то пожалуй мне участок земли попространнее, на помин твоего брата». Умилился князь и дал ему всю землю между ручьями Большим и Малым Ирапом, укрепив ее за ним грамотою, и строго запретил поселянам в чем-либо оскорблять человека Божия, ибо имел к нему великую веру и любовь и подавал ему все нужное.

С тех пор начал спокойно жительствовать в своей пустыни преподобный и поставил сперва молитвенный дом или часовню во имя Живоначальной Троицы, где днем и ночью приносил пение и молитвы Богу. Потом, вышедши из вертепа, поставил себе келью, и к нему начали приходить от многих стран благочестивые люди ради молитв и благословения. Блаженный, поучая их о пользе душевной, совещался с ними, как бы устроить церковь во имя Живоначальной Троицы. По сердцу был совет сей благочестивым людям. Они начали с большим усердием приготовлять лес для построения церкви и, молитвами преподобного, скоро она соорудилась. Князь снабдил её нужною утварью и священными книгами. Тогда преподобный испросил у местного епископа разрешения освятить новый храм, и таким образом устроилось в нем ежедневное богослужение. Пустыня сия нареклась Красноборскою и Филиппо-Ирапскою, от соединенного имени отшельника и урочища. Повсюду пронеслась молва о жительстве преподобного в сей пустыне, и многие христолюбцы начали туда стекаться для молитвы и поучений, принося с собою все нужное для храма Божия. Там усердно молился святой отшельник и приносил бескровную жертву в Троице славимому Богу, призывая Матерь Божию и всех Святых на помощь благоверным Государям и христолюбивому воинству против супостатов, и о чадах своих духовных, и о всем мире денно и нощно воссылал молитвы. При непрестанном подвиге не оскудевали кротость его и смирение. Никто не видал его в мирских домах, ищущим себе упокоения, но с Ангелами ликовал он в пустыне и пищею его был сухой хлеб и вода от потока.

Многие искушения посещали его в безлюдной пустыни. Однажды ночью услышал он глас трубный и страшный шум, как бы от многих полчищ. Смутился преподобный, помышляя сам в себе: «Откуда могут быть сии звуки, когда нет здесь брани (битвы)?» И близко от себя услышал голос: «Есть здесь брань тебя ради. Если не хочешь иметь ее, иди и спи, и мы не будем устрашать тебя». Но святой оградил себя крестным знамением, псаломски воззвав: «Да воскрéснет Бóг, и расточáтся врази егó!» ( Пс.67:2 ), и вмиг исчезла вся сила вражия. Такое искушение еще более подвигло на пост и молитву жителя пустыни, и уже не возобновлялись страшные видения. Но злые люди, научаемые врагом, начали делать ему различные козни, чтобы удалить от уединенного места, указанного ему самим Богом. Против них укрепился он благодатию Духа Святаго, взывая к ним: «Отступите от менé, вси делающии беззакóние» ( Пс.6.9 ). Помолившись об их прегрешениях, чтобы Господь не вменил им злобу их, одинокий утвердился в пустыне, предстоя во храме Святой Троицы, и люди, видевшие его кротость, оставили его на месте подвига. Когда же однажды от новых мечтаний демонских пришла ему мысль оттуда удалиться, укрепил его таинственный глас, что ничто не может противиться силе крестной и что такие мечтания доступны тогда только, когда перестает бодрствовать ум и помышлять о царстве небесном и бесконечных муках.

Отшельник сподобился в своей пустыне созерцаний божественных. Пришел однажды поселянин, по имени Мелетий, имевший к преподобному большую веру, и после долгой духовной беседы остался у него провести ночь. Глубокой ночью спал Мелетий, преподобный же бодрствовал, исполняя обычное правило. В полночь проснулся пришелец и позвал к себе старца, но не обрел в келье. Он увидел его из окна стоящим у церкви, лицом к востоку, с воздетыми к небу руками, и руки его светились огнем, как свечи горящие. Многим людям поведал поселянин чудное свое видение, и тем умножилась любовь народная к преподобному.

Пятнадцать лет провел таким образом в пустыне святой Филипп и до такой степени изнурил себя постом, что уже почти не мог ни вкушать хлеба, ни выходить в церковь , скорбя телом, но болезнуя только о душе своей и не изменяя своего правила в ожидании блаженного упокоения. Пришел тогда в пустыню к блаженному инок просить у него благословения и на вопрос, кто он и отколе, назвался Германом из Спасокаменного монастыря. Это, вероятно, был тот самый, у которого за многие годы пред тем отдыхал преподобный на пути в Белозерск. Герман просил дозволения остаться с ним в пустыне, и сперва не соглашался отшельник, представляя всю трудность такого подвига, но убежденный мольбами инока, который полагал в терпении начало спасения, наконец согласился вместе с ним пребывать и приносить молитвы Богу. Герман, как послушный сын, во всем повинуясь своему отцу, между духовных бесед расспрашивал преподобного о его рождении и начале иночества и как вселился в сию пустыню. По мере того как рассказывал ему о себе отшельник, тайно записывал чудные его деяния, дабы не было предано забвению житие столь святого мужа.

Не много времени спустя, сказал ученику своему блаженный учитель: «Отче Герман, прошу твою любовь, когда увидишь меня мертвым, не оставь тела моего валяться на земле, но погреби его на месте моего покоя, ибо ты видишь, что я уже дряхл и изнемогаю. Сегодня я с тобою, а завтра увидишь меня умершим. Не напрасно послал тебя Бог посетить меня в уединении». Потом, причастившись Святых Таин, начал молиться Господу и Пречистой Его Матери, чтобы заступила душу его в час смертный, и воспомянул в молитвах своих все православное Христианство , чтобы всем даровано было прощение грехов, здравие и спасение.

Окончив молитву, со слезами сказал он ученику своему: «Брат Герман, настал для меня час смертный и время отшествия души моей к Господу. Ты же предай тело мое грешное земле, как я тебе заповедал». Уже был глубокий вечер, преподобный, изнемогая телом, лежал на одре, шепотом произнося молитвы. Герман совершал обычное правило и едва окончил, как услышал голос: «Встань и смотри!». Воспрянул инок и оградил себя крестным знамением, чтобы не впасть в искушение. Чудное благоухание пролилось по келии. Герман нашел старца своего уже усопшим, с лицом светлым и ярко сияющим, как бы Ангела Божия. Жалость проникла в сердце ученика об утрате любимого учителя, и горько над ним он плакал, воспоминая все благодатное его учение и любовь. Не облеченный в сан священства, недоумевал он, как погребсти его. На рассвете вышел он из келии, чтобы помолиться в церкви Живоначальной Троицы. Осмотревшись, он увидел старца, идущего также из селения к церкви, и обрадовался лицу человеческому в пустыне. «Скажи мне, Господа ради, как твое имя и откуда идешь?» – спросил его Герман, и тот отвечал: «Имя мне Иов, я из обители Александровой, что на Свири, и сана священнического». Еще более обрадовался Герман и, приняв от него благословение, так говорил: «Отче святый, сотвори любовь. В ночь сию, Божиим изволением, преставился отец мой Филипп. Молю твою святыню погреби тело преподобного». Вместе взошли они в келию и подивились светлости лица усопшего, прославленного Богом. В то же время собрались из веси (селения) благочестивые люди, как бы по внушению Божию, для погребения святого старца. Они устроили гроб и перенесли честное тело Филиппа в церковь Пресвятыя Троицы, где совершилось отпевание. Его погребли на берегу реки там, где сам указал для себя место, и, возвратясь в келью, оба инока по-пустынному вкусили хлеба, поминая блаженного отца Филиппа. Священноинок Иов расспрашивал Германа о житии преподобного, и Герман поведал ему то, что слышал из уст самого старца. Иов благодарил Господа, сподобившего его погребсти столь святого мужа. Слышав ранее о пустынном его житии, он пожелал видеться с ним, и это привело его в пустыню Филиппову. Пробыв несколько дней вместе с Германом, Иов удалился в Свирскую свою обитель. Герман же оставался еще на сорок дней в уединенной келии, чтобы читать псалтырь по усопшем отце своем, и потом возвратился в монастырь Спасокаменный, что на Кубенском озере.

Память блаженного Филиппа осталась неизгладимою в сердцах смиренных поселян, воспоминавших благие его подвиги и спасительные поучения. Сорока пяти лет от рождения преставился преподобный, 14-го ноября 1527 г., на память ангела своего Апостола Филиппа.

Вскоре после его кончины, устроилась обитель иноческая на месте его подвига, и там, в соборной церкви Пресвятой Троицы, доселе почивают под спудом честные его мощи, от которых не престают истекать исцеления.

Первое описание жития его и чудес, составленное Германом, сгорело во время нашествия литовского. Второе же было написано, по свежей еще памяти уцелевших преданий, повелением благочестивого царя Алексея Михайловича. Над ракою написан священный лик преподобного по его явлению старцу Феодосию в той же пустыне. Долгое время болел ногою инок сей и не мог выходить из келии, ибо тяжкая была его болезнь. Он начал молить об исцелении Пресвятую Троицу, призывая на помощь и блаженного отца Филиппа. В самый день Покрова Богородицы явился ему во сне преподобный и велел написать свою икону, чтобы положить ее на раке; обещая ему благодать Божию, он осенил болящего крестным знамением и скрылся от взоров. Воспрянув от сна, старец Феодосий перекрестился и, не чувствуя никакой болезни, ступил на ногу и сам пришел в церковь , к общему изумлению. Исполняя завет преподобного, он велел иконописцу написать его икону с древнего образа, присланного из Москвы от княгини Кривоборской.

Тот же старец Феодосий, страдавший в другое время внутреннею болезнью, от которой не мог исцелиться помощью врачей, в тонком сне на праздник первоверховных Апостолов увидел преподобного, который причастил его Святых Христовых Таин и обещал здравие, повелевая продолжать трудиться в пустыни. Он имел и еще одно утешительное явление преподобного отца своего Филиппа, который повелел ему, ради совершенного исцеления, соорудить храм во имя Пресвятой Богородицы, на праздник честной ее иконы Казанской. С радостью исполнил Феодосий завет святого старца. Несколько других исцелений записаны в обители, которые все свидетельствовали о святости угодника Божия Филиппа, прославленного от Господа.

Тропарь, глас 4

Яко кедр, в пустыни давидски растущ, и яко финикс, благоуханен цветущ, ревнитель учителю твоему был еси, преподобному отцу Корнилию, стопам бо его последовал еси и, святое иго взем, светлым житием просиял еси, яко солнце, явлься мирови многими чудесы, отче Филиппе. И ныне на Небесех предстоиши Престолу Пресвятыя Троицы и яко великое имея дерзновение, преподобнии свои руце воздев, моли от враг сохранитися градом нашим и спастися душам нашим.

Тропарь, глас 8

Воспоем ныне предивнаго в чудесех воссиявшаго во области Белаозера, просиявшаго, яко солнце. О неистощимый источниче чудес, святче Божий Филиппе, всегда Святей Троице предстоя и молением предваряя за страну нашу и о всем мире, не забуди и нас, твоих раб, призывающих тя молебным пением, честную память твою творящих, помолися о нас ко Господу во святых твоих молитвах, да спасет души наша.

Молитва

Преподобне и Богоблаженне отче наш Филиппе, прими ныне нас молящихся и припадающих тебе зде, идеже святое и многотрудное покоится тело твое, духом же на Небеси предстоиши Святей Троице, молися о нас чадех твоих отче, да избавимся всяких скорбей и болезней душевных и телесных и благочестне поживем в настоящем житии, и в будущем веце сподоби нас со всеми святыми покланятися в Троице славимому Богу, Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Пресс-служба Вологодского епархиального управления.

Мироточит икона в часовне Филиппа Ирапского //

Новгородские епархиальные ведомости. 2001. № 12.

Замироточил большой образ преподобного Филиппа в житии, установленный у раки с мощами святого. Год назад мощи преподобного Филиппа Ирапского – подвижника XVI в., обрели на месте его погребения и перенесли в восстановленную часовню преподобного в центре Череповца. Произошло это в день памяти преподобного Филиппа Ирапского. Часовня, расписанная преподавателями и студентами иконописной школы при Московской духовной академии, открыта ежедневно, здесь всегда много народу. Впервые капельки мира на одном из клейм появились 15 ноября – об этом рассказал протоиерей Александр Куликов, настоятель Воскресенского собора, к которому приписана часовня. С тех пор образ мироточит постоянно. Мира исходит от иконы то больше, то меньше, но ежедневно похожие на росу капельки появляются в правом нижнем углу иконы. Чудесное явление засвидетельствовано многими. Мироточат иконы и в Воскресенском Горицком монастыре. В здешнем храме вначале обновились две иконы – стали ярче краски, высветлились изображения. А потом на одной из них – на образе Святителя Николая, Мир Ликийских чудотворца – стали появляться капельки мира.

Варакин Е., Пятницкая Т.

Филиппо-Ирапская Свято-Троицкая пустынь // София ⁵⁰. Новгород. 1998. № 3. С. 35–39.

Ансамбль Филиппо-Ирапской пустыни представляет собой комплексный памятник XVI – нач. XX вв. Он имеет церковно-археологическое, архитектурное, градостроительное и ландшафтное значение. Этот ансамбль – значительное явление в православном искусстве. В XVI – XIX веках это был один из центров православной культуры, книжного дела, сельского хозяйства, ремесел.

Местность «Красный Бор» в XVI веке входила в состав Белозерского уезда Надпорожского стана Андогской волости. С соседними монастырями и городами местность связана, в основном, по рекам. Определенное время обитель подчинялась Вологодским архиереям. В конце XVIII-XIX веках пустынь находилась в Прягаевской волости Череповецкого уезда Новгородской губернии.

В ревизии 1902 г. отмечено, что к Устюжскому уезду присоединили часть Череповецкого уезда по реке Суде.

В 1611–1618 гг. монастырь был сожжен литовцами. В это время мощи святого находились под Троицкой церковью (под спудом), о чем говорит и местное предание. После смутного времени пустынь была отстроена опять в дереве. В 1678 г. деревянная Троицкая церковь сгорела от молнии, а в следующем году выстроена заново, тоже деревянной. В 1688 г, обитель была приписана к Патриаршему Воскресенскому монастырю в г. Череповце, и похоже, что изменений в деревянном ансамбле еще не было. Обитель была известна в XVII веке далеко за пределами края. Об этом говорят грамоты – царская, патриаршая, владычная. Например: «От царя и великого князя Феодора Алексеевича всея… России Самодержца... в Надпорожский стан в Андожскую волость в вотчину Живоначальной Троицы Филипповы пустыни Ирапского чудотворца, что на реке Андоге в Красном Бору меж ручьями Ирапами Большим и Малым всем крестьянам, которые в той пустыни впредь учнут жить...» (С. Шумаков. Обзор «Грамот коллегии экономии», вып.2. Тексты Белозерских актов 1395–1758гг. М., 1900. № Х(1003/302) Послушная грамота от 1 июня 1680г.)

Московская княгиня Кривоборская и князь С.Щербатов в 1668 году присылали в обитель дары. Примечательно, что в Москве в 1660-годах хранилась «Икона преп. Филиппа Ирапского древнего письма», т.е. XVI века.

Во втором этапе формирования ансамбля пустыни на смену легко сгораемым деревянным сооружениям начали возводить каменные.

Экономическое положение обители, ее статус, подчиненность и влияние сильно менялись на протяжении всего XVIII века. Пустынь в ряду других была приписной к Череповецкому монастырю, в 1703 г. приписана к Олонецким верфям (по указу Меньшикова А. Д.) Почти все небольшие монастыри-пустыни от такой подчиненности и налогов пришли в упадок и разорение. Затем с 1764 г. по 1792 г. пустынь была упразднена. Здания старели и ветшали. Краткая опись этого времени приведена в документе 1792 г, когда по указанию владыки Гавриила насельники Ворониной пустыни переведены в Филиппо-Ирапскую. Упраздненная ранее пустынь получила новых насельников. Настоятель Николай с братиею разместился в монастыре, состоящем из двух каменных храмов, отдельно стоящей деревянной колокольни, ветхой ограды с 12-ю лавками для ярмарочной торговли по праздникам.

Через три года после возобновления обители, в 1795 г., новый настоятель Серафим начал большие строительные работы, и вся обитель за несколько десятилетий обновилась. Замена всех ветхих зданий и возведение новых выполнялась по-прежнему в дереве. Были срублены братские кельи, трапеза с кухней, хозяйственные постройки. Деревянными были хлебня, четыре амбара, погреб, гостиные, двор, овин и новая ограда обители, срубленная в 1810 г.

Первое каменное келейное здание – восточное, оно было построено в 1867 г. На другой строительный сезон, в 1868 г., была построена вся южная линия келий – 9 братских келий, казначейская келья, рядом с ней два амбара, братская келья и ярус будущей юго-восточной башни для хранения овощей. Летом 18б9 г. была сформирована западная линия и настоятельские кельи.

Бурные события двух революций отразились и в тихой пустыни. О необходимой конфискации земель и монастырских богатств в Новгородской губернской прессе высказывались учителя в мае 1917 г., т.е. еще при Временном правительстве. В сентябре 1918 г. целый ряд обителей под давлением новой власти вынуждены были реорганизоваться, принять статус сельскохозяйственных или трудовых артелей, коммун, советских хозяйств. В Новгородской губернии возникло 11 совхозов на базе монастырей, в Череповецкой губернии – 15.

Одновременно комиссии советской власти в ноябре 1918 г. пробовали закрыть храмы, изъять лесные дачи, подворья, здания, книги, вещи, выселить братию Филиппо-Ирапской пустыни. Жалобы настоятеля рассматривали Епархиальный совет, благочинные, губисполком, губмилиция. Пустынь удалось на время сохранить, но как «образцовое советское хозяйство ». Довольно быстро новой властью монастырское хозяйство было разорено.

В апреле 1922 г. по всей стране производились изъятия из храмов изделий из драгоценных металлов и ювелирных камней. Эта участь не миновала и Филиппо-Ирапскую пустынь. В 1927 г. монастырь был закрыт. В конце 1920-х – начале 1930-х гг. были разобраны иконостасы, разграблено убранство храмов, главы и кресты церквей сломаны, разобран верх Троицкой башни, увезены колокола. Были разобраны на кирпич восточная и юго-восточная башни, северо-восточное прясло стены с вратами на реку, над папертью Троицкого собора надстроен этаж. В корпусах опустевшего монастыря был размещен Андогский психоневрологический интернат (диспансер), ансамбль монастыря и населенный пункт стали называться «поселок Зеленый берег».

В 1946 г. еще сохранялась главная вертикаль монастыря – шатровая колокольня у Казанской церкви. Приспособление этого храма под котельную и устроение водонапорной башни в колокольне было сопряжено с разборкой верхних ярусов и шатра. Со сломом колокольни в 1950-х годах архитектурный ансамбль потерял градостроительную доминанту и силуэт его был почти окончательно снивелирован.

Новый этап начался с освобождения ансамбля от психоневрологического интерната и передачи его Вологодской епархии, Воскресенскому собору г. Череповца, что, в какой-то степени, является восстановлением исторической справедливости, т.к. пустынь в свое время уже принадлежала Воскресенскому монастырю. В 1995–96 гг. проводились историко-архивные изыскания по .монастырскому ансамблю и натурные исследования по собору. В результате исследований стало ясно, что Троицкий собор является ценным памятником истории и архитектуры конца XVII века. Здание в основном сохранило первоначальные строительные конструкции, декор, объемно-планировочную структуру и пространство интерьера. В композиции ансамбля собор продолжает играть первостепенную роль, несмотря на отсутствие завершений.

Совершенно уникальным является местоположение храма в ансамбле: в северной линии зданий монастыря, в комплексе со святыми воротами. Связано это, скорее всего, с тем, что собор поставлен на месте первоначальной деревянной церкви, выстроенной еще преподобным Филиппом, а по географической ситуации монастырь мог развиваться только к югу от собора. Местоположение храма повлияло и на его композицию: собор получил два входа – из монастыря и снаружи, из-за ограды, что учитывалось при пристройке паперти и ризницы.

Не вызывает сомнения необходимость полного восстановления завершений собора и придела на конец XIX века – с пятью деревянными барабанами на основном объеме. Оптимальным является метод фрагментарной реставрации с максимальным сохранением дошедших до нас конструкций, архитектурных форм и декора, с ориентацией архитектурного облика на последний этап 1900–1910-х гг.

Память его празднуется месяца февраля в 4-й день и месяца ноября в 7-й день

† 1532

"Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам« ( Ин.15:14 ), – сказал Сын Божий.

Какое высокое преимущество для человека быть другом Сына Божия! Что же нужно, чтобы получить это преимущество? Надобно исполнять заповеди Сына Божия. После того удивительно только то, что люди так мало дорожат заповедями Сына Божия. Как счастливы, как высоки умом те, которые с юности до гроба, как блаженный Кирилл Новоезерский, творят волю Сына Божия!

Земной родиной блаженного Кирилла, родившегося для неба в 4 день февраля, был город Галич. Родители его были люди богатые и благочестивые, дворяне Белые. Кирилл еще отроком почувствовал непреодолимое желание иноческой жизни и тайно оставил родительский дом, чтобы найти на реке Обноре преподобного Корнилия, о котором много слышал он от родителей. От Галича до келии Корнилия было 80 верст. Отрок прошел 15 верст и не знал, куда идти далее. Но на дороге увидел он старца, украшенного сединами. На вопрос старца, куда идет он, Кирилл отвечал: «К Корнилию. У него, как слышно, учатся спасению, а мне хотелось бы спастись». «Благословен Бог, вразумивший тебя, – отвечал старец, – если хочешь, иди за мною к Корнилию». На другой день в виду было местопребывание Корнилия. Указывая на него, старец сказал: «Иди, чадо, к блаженному Корнилию. Я попрошу его за тебя» – и благословил его. Отрок более не видел старца.

Преподобный Корнилий с любовью принял отрока и тогда же постриг его в иночество. Было тогда Кириллу около 20 лет. Молодой инок с горячею любовью начал совершать подвиги иночества, послушание, пост, молитву. После молитвы общей со всем усилием трудился он то в пекарне, то на другой службе. В свободное от трудов время поучался житию святых, читал священные книги, особенно псалмы Давидовы. Чистая, духовная жизнь его радовала всех, живших с Корнилием. Родители блаженного, без пользы искав сына долгое время, начали уже считать его умершим, как спустя 7 лет Комельский инок сказал им, что в их пустыни ведет высокую жизнь молодой инок, неизвестно откуда пришедший. Отец отправился в пустынь с богатыми пожертвованиями и не узнал в строгом постнике Кирилле сына своего. Сын продолжал молить Господа о спасении родителей. Наконец, отец, узнав сына, объявил преподобному Корнилию, что сам желает иночества, и его постригли с именем Варсонофия. Спустя 8 дней получено было известие, что мать блаженного скончалась инокинею Еленою. По распоряжению Кирилла, оставшееся имение роздано было бедным и слугам дана была свобода. Отец прожил в обители около трех лет в посте и молитве, и сын покоил старость его до гроба.

Спустя год по смерти родителя, Кирилл, стремясь к высшему совершенству, решился вести жизнь отшельническую, в глуши лесов северных. По благословению святого Корнилия, отправился он на север ходить по пустыням. Пищу его составляли теперь то разные травы, то кора сосновая. Чаще ему случалось видеть зверей, чем людей. Так провел он около 7 лет, очищая в уединении душу молитвою и созерцаниями духовными. По временам посещал он, как благоговейный поклонник, святые места Новгорода и Пскова. Но, проходя по жилым местам, не заходил он ни в один дом и не брал ни от кого подаяний, кроме разве куска хлеба. Дух его возвысился в таких подвигах, но телесное здоровье ослабело, и он молил Господа указать ему место постоянного пребывания. Молитва была услышана. Дойдя до Тихвинского монастыря Богоматери, он провел в нем три дня в непрестанной молитве к Пречистой Владычице. Во сне явилась ему Матерь Божия и сказала: «Угодник Пресвятой Троицы, раб мой, Кирилл, пойди на восточную страну, к Белоозеру, и явит тебе Господь и Сын Мой место упокоения для твоей старости». Кирилл из Тихвина пошел к Белоозеру, с Кобылиной горы увидел он Новое озеро и на нем Красный остров. Ангел во сне известил, что здесь место его. На Кобылиной горе и ныне стоит часовня, а в ней та самая Тихвинская икона Богоматери, с которою пришел сюда преподобный Кирилл. Сюда каждый год бывает крестный ход из обители в благодарное воспоминание о милости Божией, основавшей обитель. Преподобный Кирилл на Красном острову, под высокою елью, устроил себе хижину, это было в 1517 г.

У крестьян дер. Шиднем Дия, Григория и Давыда выпросил он Красный остров для основания обители. Построив другую келию, сборную для ожидаемой братии, соорудил он две малые церкви – Воскресения Христова и Одигитрии. Вероятно, тогда, как испрашивал он благословение архипастыря на освящение храмов своих, посвящен он 6ыл в сан священства. Церковная песнь поет: «Зная, что разумение Богодухновенного Писания – средство ко спасению, ты благоговейно изучил все писание, преподобный Кирилл; затем и принял сан священства».

Первым учеником его на острове был Дионисий, потом стали приходить к нему и другие. Немало искушений встречалось для новой обители молитвенников. Но преподобный Кирилл был уже тверд. Рыболовы, приезжавшие на остров, видели в Кирилле своего врага, они делали ему разные оскорбления, домогаясь согнать его с острова. Блаженный переносил оскорбления их терпеливо. Не так принял он людей, живших бесчестным, бесчеловечным ремеслом (в тогдашнее время таких людей было довольно много). Шайка разбойника, грабившего берега Нового озера, досадовала уже и на то, что поселились на острове люди, которые могут знать о ее делах. Хищники приплыли на челнах к Красному острову. «Сыны беззакония! – грозно сказал преподобный при встрече с ними, – вы забыли, что есть грозный суд правды Божией, и на пустой остров явились вы для грабежа, и у пустынника думаете найти корысть. Что вы делаете?»... Приведенные в ужас, хищники молили простить их. «Вперед не злодействуйте, чтобы не быть в аду», – сказал преподобный и отпустил их. Это чудесное укрощение злодеев утешило и одушевило собравшихся к преподобному молитвенников. В другой раз, теснимые бедностью, воры сняли колокола у бедного храма обители и спешили переправиться на другой берег, но заблудились. «Зачем вы прибыли сюда?», – спросил встретивший их Кирилл. Те пали к ногам святого мужа и просили прощения. «Еще не бывало того, – сказал преподобный, – чтобы кто-либо счастлив был чужим добром. Алчешь чужого – потеряешь свое. Вор не бывает богат, а бывает горбат. И с умом воровать, беды не миновать. Вот – трудовая копейка – до веку живет. Заработанный ломоть лучше краденого каравая. Помните ту народную мудрость». Затем велел он накормить их и отпустить с миром.

Блаженный служил для учеников своих образцом подвижнической жизни: сам копал землю и рубил лес. В жестокие морозы ходил в худой одежде и даже иногда босой. Когда только нужно было для других, сам совершал литургию, никогда не утомляясь.

Однажды похотливая жена вздумала прельстить блаженного на грех . Она явилась в келью, когда чтением молитв готовился он к совершению литургии. На вопрос блаженного: «Зачем пришла?» – лукавая отвечала, что, не зная, где добыть огня, пришла за огнем. Преподобный обличил ее пред всею братиею: «Вздумала, – говорит он, – видеть тело мое мертвое, заживо погребенное». Пораженная страхом, трепетала она всем телом. Преподобный успокоил ее кротким наставлением, но запретил женам являться на остров его. Блаженный Александр Свирский присылал ученика своего Никифора видеть подвижника Божия Кирилла. Было чему учиться у него ученикам его. (См. Сказание о Никифоре Важеезерском – в Дополнении – Сост.)

Благодать Божия до того возросла в духе блаженного подвижника, что открывалась и для людей сторонних в осязаемых опытах. Ученик его Дионисий видел при Литургии ангела, сослужащего преподобному. «Чадо Дионисий, – сказал Кирилл, – судеб Божиих не испытуй и до отшествия моего к Богу не сообщай никому, что тебе открыл Господь, духовной радости Податель».

В обитель Кирилла собралось много иноков, а средства обители были бедны, и ученики Кирилла по временам страдали от недостатков содержания. Преподобный усердно молился за учеников, и помощь подаваема была неожиданно. Раб Божий доставил им и постоянное обеспечение. Князь Иван Васильевич Пенков был тяжко болен. Во сне говорит ему кто-то: «Иди в пустынь Кирилла Белого, за Тихвин, и выздоровеешь». Князь спрашивал потом, что это за пустынь. И узнав, что она на Новом озере, отправился по указанию. Когда увидал он блаженного Кирилла, то узнал в нем являвшегося ему. По просьбе больного князя, Кирилл служил литургию и молебен. От жестокого мороза другие не могли стоять в церкви, а Кирилл служил в разодранной одежде своей и босой. Больной князь совсем выздоровел и, признательный к милости Божией, дал грамоту – выдавать для обители Кирилловой каждый год 40 мер ржи, масло и соль. Церковная песнь поет блаженному Кириллу: «Мглу страстей прогнав молитвами, ты представил Богу сердце твое чистым, потому и вселилась в тебя благодать Святаго Духа, так что видел ты будущее, как близкое к тебе, и просившим у тебя с верою разрешил узы неплодствия». Пред кончиною своею преподобный видел и объявил бедствия, готовившиеся для России. «Будет, – говорил он, – на нашей земле мятеж между людьми и беды великие, прольется сильный гнев Божий, падут от меча многие, и многие разбросаны будут между чужими. Плачьте, братия, пред Господом и Пречистою Материю Его за твердость русского царства». Потом прибавил: «Но царство наше будет умирено и устроено Богом». Причастившись Святых Таин, оградив себя крестным знамением, сказал он: «Слава Богу за все», – и предал Господу дух свой 4 февраля 1532 г.

Вслед за кончиною преподобного Кирилла открылись знамения близости его ко Господу. Больной инок Кириак, послушанием которого было ловить рыбу для братии, по болезни не был при погребении преподобного и сильно скорбел о том. Явился преподобный и сказал: «Что ты так болен, брат Кириак? Вставай, иди ловить рыбу». Осенив больного крестным знамением, перестал он быть видимым. Больной, дотоле лежавший без употребления рук и ног, начал двигаться, а принесенный к гробу преподобного, совсем выздоровел. Рассказав изумленной братии бывшее ему видение, пошел он ловить рыбу и наловил столько, как никогда прежде.

В ряду разных исцелений, следовавших затем, особенно поразительно исцеление инока Макария. Он поступил в Новоезерскую обитель из Корельской стороны. Своевольный и сварливый, не хотел он переносить скудость обители и вышел в монастырь г. Белозерска. Здесь посетила его жестокая болезнь, так что не ел, не спал он. Придя в сознание грехов своих, обратился он с молитвою к преподобному Кириллу. Почувствовав затем некоторое облегчение, он, по его просьбе, отведен был в обитель преподобного. Здесь вдруг стал он кричать и упал бездыханным. Испуганная братия положили его на самый гроб преподобного. Он очнулся, встал и вот что говорил о себе: «Демоны без милости мучили меня, но благолепный старец прогнал их жезлом. «Встань, – сказал он мне, – и более не греши».

Царю Иоанну святой Кирилл, явясь во сне, сказал не ходить в приемную палату до 3-х часов дня. И в этот час палата упала, отчего несколько человек лишилось жизни. Спасенный царь, кроме того что утвердил за обителью деревни Шиднем и Кобылино, отдал монастырю всю землю на 3 версты во все стороны монастыря. Это было в 1542 г.

В 1620 г. жена священника Михаила, села Кема, сильно страдала от родов. Преподобный явился ей в иерейском облачении с крестом в руке и сказал: «Иди в монастырь мой и будешь здорова». Она почувствовала облегчение, хотела идти в обитель, но удержана была родными под опасением за нее. Преподобный явился опять в прежнем виде, но еще держал свечу и кадильницу. «Не бойся, Антонина! – сказал он, – пусть священник со свечою и ладаном отслужит молебен, и ты будешь здорова. Мужу твоему иерею Михаилу скажи, чтобы учил людей добру. Видите гнев Божий: то нападают иноплеменники, то посещает голод или мор. Это за то, что презирают праздники Божии, не постятся в среду и пяток, не чтят воскресного дня и валяются в грязи грехов. Если не покаются, хуже того будет».

Дивная сила молитвы святых Божиих! В деревне Шиднем поныне живут, не вымирая, потомки Дия, Григория и Давыда, уступившие остров преподобному для обители молитв.

Мощи преподобного Кирилла обретены были нетленными при основании нового храма, строившегося по обету спасенного от бед боярина Морозова. По определению собора, мощи свидетельствованы были Вологодским архиепископом Маркеллом. А в 1652 г. августа 22-го дня перенесены были в раке в новый храм, где и ныне почивают, источая чудеса.

Тропарь, глас 8

Божиим Духом подвизаем, слез твоих тучами изсохшее напоил еси, и безплотное в пустыни житие показал еси, и еже из глубины сердца бодренными молитвами и постом благодеяния труды уплодоносил еси, и вселенную всю просветил еси сиянием чудес твоих, отче наш Кирилле, моли Христа Бога, спастися душам нашим.

Тропарь, глас 8 (Обретение мощей)

Яко светильник явился еси всесветел во отоце Нова езера на Красном острове, преподобне отче Кирилле, ты бо крест Христов на рамо взем, усердно Тому последовал еси, чистотою Богови приближився, от Него же и силами чудес обогатися, тем и мы любезно прибегаем к раце честных мощей твоих, умильно глаголем: о преподобне отче Кирилле, моли Христа Бога спастися душам нашим.

Романенко Е.

Нило-Сорская пустынь // ⁴² С. 459.

«В сорока верстах от Белозерска есть неглубокое, но притягательное своей красотой озеро Новое. Посреди него на маленьком острове стоит бывший Кирилло-Новоезерский монастырь. До него с берега можно добраться либо на лодке, либо по деревянным мосткам на вбитых в дно озера сваях. Летом залюбуешься открывающимся видом: в темной воде снуют красноперые окуни, тут и там зеленые острова. Издалека почти незаметны разрушения, причиненные строениям монастыря в нынешнем столетии. Но нет смысла стучаться в его двери – за ними сегодня... тюрьма», – так пишет в статье «Неприкаянная святыня» Галина Иванова.

...Остров Красный, или, как его окрестили современные журналисты, Огненный, где основал монастырь преподобный Кирилл, находится на небольшом озере Новом. Ныне он закрыт для паломников. Здесь находится тюрьма для приговоренных к высшей мере наказания.

...Тюрьмы, больницы, клубы находятся еще во многих строениях старинных обителей. Слишком велик разгром, устроенный безбожным правительством в XX веке. И пройдет не один год, прежде чем они снова обретут свой старый статус – спасение каждого из нас и всего земного шара в целом. Здесь нужны не только деньги. Должна очнуться душа человеческая для подвигов, для бескорыстной работы.

Память его празднуется месяца августа в 9-й день

† 1532

Преподобный Макарий Оредежский – ученик преподобного Александра Свирского . Он является основателем Успенской пустыни на реке Оредеже, в Олонецком уезде. Преставился мирно в 1532 году. Мощи его покоятся в церкви упраздненного монастыря.

Тропарь, глас 8

В тебе отче Макарие, известен бысть спасения образ. Восприим бо крест последовал еси Христу. Творяше же и учаше, еже презрети плоть, преходит бо, прилежати же о души вещи безсмертней. Тем же и со ангелы радуется преподобне дух твой.

Кондак, глас 2

Чистотою душевною Божествено вооружився, и непрестанныя молитвы, яко копие вручив крепко, пробол еси бесовская ополчения, Макарие, отче наш, моли непрестанно о всех нас.

Память его празднуется месяца апреля в 17-й день и месяца августа в 30-й день

† 1533

Благословен Бог, дарующий на пользу бедных людей таких великих подвижников благочестия, таких близких к Нему рабов Своих, каков преподобный Александр Свирский . Жизнь его – чудно высокая, отражение чистой Евангельской жизни; и чего не может он получить от Господа, став так близким к Нему высокою жизнью своею.

Дивный раб Божий родился в древней Обонежской пятине в селе Мандере, что ныне в Олонецкой губернии, и при святом крещении наречен Амосом. Когда он отдан был учиться грамоте, то сначала тупо учился в сравнении с прочими. Это сильно огорчало его. Раз со слезами молился он в храме о раскрытии разумения своего и услышал голос: «Встань, что просил, получишь». Веселым воротился он в дом и с того времени легко и скоро стал понимать книжную мудрость. Богобоязненное дитя был и отроком таким же: постоянно соблюдал пост и молился по ночам. «Зачем ты, сын мой, так изнуряешь себя?» – со скорбью говорила мать. Сын отвечал: «Зачем же тебе, мать моя, отклонять меня от приятного мне воздержания?» Родители хотели, чтобы вступил он в брак, но он уклонялся от того под разными предлогами и думал об одном, как бы совсем расстаться с миром.

В село, где жили родители, пришли иноки Валаамские. Увидав их, отрок подошел к ним и поклонился им до земли со словами: «Благословите меня, отцы святые!» Иноки изумились смирению отрока. Старший из них, поняв расположение отрока, сообщил, как живут иноки в Валаамской обители их, но прибавил: «Нам игумен не приказал отнимать детей у родителей и привозить в монастырь. Иди в дом твой, Сам Господь управит твой путь».

Блаженный отрок решился расстаться с родителями, которых любил. Получив дозволение их отлучиться в ближнее село за делом, он оставляет дом, чтобы не возвращаться более в него. Он отправился прямо на Валаамский остров. Юноша долго плутал по лесу и заблудился, отчаявшись когда-нибудь найти дорогу к монастырю. Амос стал молиться, прося у Бога помощи. Вдруг посреди лесной чащи юноша встретил путника, который вызвался проводить его к Валааму. Когда странники достигли ворот монастыря, путник неожиданно исчез... Удивительное явление и не менее загадочное исчезновение путника привело Амоса к мысли, что это был ангел, посланный Богом ему на помощь.

Семь лет был Амос послушником в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре. Узнав, где находится их пропавший несколько лет назад сын, родители Амоса приехали в обитель и стали уговаривать послушника вернуться в родной дом. Услышав решительный отказ, родители покинули обитель в страшном гневе. После этого Амос стал молиться днем и ночью, чтобы Господь указал его родителям путь истинный. Вскоре родители Амоса приняли иноческий постриг. (См. Сведения о Сергии и Варваре Свирских. – Сост.)

Сам Амос на 26 году жизни облекся в иноческие одеяния с именем Александра. В Валаамском монастыре провел он 13 лет как самый строгий к себе послушник. Крепкий здоровьем, он усердно служил всем, носил воду, таскал из леса дрова, а того и до души своей не допускал, чтобы отказаться от приказания старших. Ночь проводил он в молитве, а иногда обнаженное до пояса тело свое отдавал в пищу комарам и потом шел к заутрени. Спустя 13 лет, проведенных в общежитии, получил он благословение подвизаться в уединении. Он и прежде того желал посвятить себя этому подвижничеству. Но опытный наставник удерживал его. «Нет, чадо, – говорил настоятель, – не утвердясь ногами на ступени общежития послушанием, как на корне, нельзя касаться вершины молчанием и уединением; не следует не вовремя предаваться своей воле. На все свое время».

В 1486 г. Александр удалился на озеро Рощинское, туда, где желал он жить еще тогда, как ушел из дома родительского. В шести верстах от реки Свири избрал себе место и там, где впоследствии построен был храм Спасителя, 7 лет подвизался в тесной хижине. Здесь по случаю нашел его боярин Завалишин и подумал, что видит привидение: так изнурил себя подвигами раб Божий. По усердной просьбе набожного боярина преподобный открыл ему жизнь свою, под условием молчания. «Семь лет живу я здесь, не видя никого, – говорил он, – ни разу не вкушал я хлеба, а довольствовался травою. Иногда же приходилось мне есть одну сырую землю». «Трудно было жить тебе так?» – спросил изумленный боярин. «Вначале было тяжело, – отвечал преподобный, – сильно страдал я желудком, по временам валялся на земле, не в силах будучи поднять головы. Я совершал пение свое, лежа на земле. Раз очень сильно страдал я и вот вижу кого-то светлого. «Чем ты болен?» – спросил он меня. «Желудком», – отвечал я. «Покажи мне больное место», – сказал он. И когда я указал, он возложил на меня руку и сказал: «Се здрав еси, к тому не согрешай, но работай Господу». С того времени чувствую себя здоровым». Была и еще борьба отшельнику. Духи злобы не раз являлись ему в грозных привидениях. Но он не уступал насилию их и молитвою рассеивал мечты их.

Спустя семь лет стали собираться к нему труженики, но и они сперва жили отшельнически, не близко один от другого. Боярин Завалишин доставлял по временам отшельникам хлеб, что укрепляло слабых.

По особенному внушению, преподобный начал строить монастырь в 130 саженях от своей хижины, а сподвижники убедили его принять на себя сан священства и начальствования. В 1508 г. посвящен он в игумена, и тогда же был освящен храм Святой Троицы. Ставь игуменом, блаженный Александр не переменил строгости к себе, но казался последним в обители. Первый выходил на труды и больше всех трудился: то месил в хлебне тесто и пек хлебы, то носил воду из озера, то рубил и носил дрова, то приходил туда, где мололи рожь, и тогда, как другие спали, он молол за других своими руками. Никогда не спал он даже на рогоже, а на голой доске или сидя. Одежда его была ушита заплатами. Иные и смеялись над ним за такую одежду, но он оставался верным себе.

Усердно заботился он о спасении чад своих, иноков. В глубокий вечер приходил он к келье каждого, чтобы знать, кто чем занят, и потом кротко давал знать о цене времени. Он умолял братию приближаться к Богу смирением, трудами послушания, постом и молитвою.

Когда умножилось число братии, преподобный начал строить обширный храм Святой Троицы, притом каменный. Братия, видя скудость средств обители, говорили: «Где возьмем средства? Предприятие нерассудительное!» Преподобный отвечал: «Точно, мы ничего не можем сделать, если не поможет Господь, но Он помогает уповающим на Него». Храм был освящен по благословению архиепископа Макария в 1526 г. Преподобный построил еще братскую трапезу и другие здания, необходимые для общежития.

Высокая духовная жизнь северного подвижника привлекала к нему многих из близких и дальних мест. К великому авве одни приходили для испрошения благословения и молитв, другие шли со скорбями земной жизни, третьи открывали больную совесть свою. Преподобный принимал всех с кроткою любовью.

«Сын Авраамов пришел к нам, диакон Феодорит», – так приветствовал преподобный Феодорита, Соловецкого инока и будущего просветителя лопарей, к которому вышел он навстречу. Об этом пишет современник, князь Курбский.

Боярин Априлов, у которого рождались дочери и который бил за то жену, просил преподобного помолиться, чтобы Бог дал ему сына. Святой старец сказал: «И теперь жена твоя носит во чреве дитя не мужского, а женского пола. Это устрояет Бог, а не жена твоя. Потому напрасно, сын мой, оскорбляешь ты жену твою. Патриархи по молитве получали чадородие. Поступай, как они поступали. Земледелец, засевая землю ячменем, не думает, чтобы родилась ему пшеница. Подавай милостыню бедным: они – молитвенники наши пред Богом». По неотступной просьбе Априлова преподобный помолился за него, и через год исполнилось желание боярина.

Один из самых богатых и знаменитых купцов Новгорода Богдан Семенович Корюков, хотя жил вдали от обители святого, но был близок к нему душою, уважал его. Однажды посетил он монастырь преподобного. Пав к ногам святого, говорил он ему: «Помилуй меня, раб Божий! Помолись за меня Богу: у меня один сын и есть, и тот тяжело болен, готов умереть». Преподобный отвечал: «Не в нашей воле, чадо, давать, что хотели бы. Веруй Богу искренно и молись Ему с сокрушением. Он может подать все полезное для души нашей. У тебя много было детей, и все они еще юными расстались с жизнью, судьбами Божиими. Придется похоронить и того, который остается, за грехи твои, которых так много. Сын мой! По крайней мере, теперь пробудись и расстанься с грехами: не прибавляй более ростов к ростам («не прилагай резы на резы»); будь сострадателен к бедным, сирым и вдовам, корми заключенных в темнице, процентов не вымогай с должников. Такими добрыми делами обратишь к себе милость Божию... Ты удостоишься, сын мой, и ангельского чина». По летописи видим, что Богдан Семенович вошел потом в особенное доверие великого князя. Ему поручено было в 1536 г. надсматривать за деланием монеты в Новгороде. По известию ученика Александрова, Корюков перед смертью облекся в иночество.

Вот еще опыт прозорливости преподобного. Когда освящал он храм Святой Троицы, после молебна народ подавал ему то деньги, то вещи. Поселянин Григорий также хотел подать от себя что-то, но преподобный не принял. Два и три раза Григорий пытался положить дар свой в фелонь преподобного, но преподобный отталкивал руку его. «Рука твоя смердит, – сказал ему наконец преподобный, – ты бил ею мать твою и тем навлек на себя гнев Божий». «Что же мне делать?» – спросил в сокрушении Григорий. «Ступай, испроси прощения у матери твоей и впредь не смей оскорблять ее».

Незадолго до смерти своей преподобный построил еще каменный теплый храм в честь Покрова Богородицы, с братскою каменною трапезою. Тогда же утешен он был видением Богоматери, Которая обещала ему не забывать обители и умножить число иноков ее.

Преподобный Александр воспитал многих подвижников благочестия. В бывшей Оредежской пустыни – ученик его, преподобный Макарий, основатель пустыни, почивший в 1532 г. В Важеозерской Спасской пустыни, в 12-ти верстах от Свирского монастыря, почивает подвижник его и основатель пустыни, преподобный Никифор. В Оятской пустыни скончались питомцы Свирского наставника: Игнатий, Леонид, Дионисий, Феодор, Феофан, Корнилий и Афанасий.

Александр – великий авва. В духовном своем завещании он писал: «Братии моей приказываю жить в любви о Христе и отнюдь не держать в нашей пустыни опьяняющего пития, не иметь вражды между собою и не считаться ни в чем. Бог дал, доселе считаться не из чего, – казны монастырской нет: что Бог посылал при моей жизни, какой христолюбец давал вклад в монастырь – то все пошло в дом Святой Троицы и Боголепного Преображения, на храм и теплую церковь и на другой монастырский расход». Святой старец скончался на 85 году от рождения, 30 августа 1533 г. Наружный вид его: плешив‚ борода широкая и долгая, но редкая.

С 1547 г. уже чтили преподобного Александра церковною службою, но мощи его открыты только в 1641 г. Царь Михаил в 1643 г. устроил для них серебряную раку, в которой они и ныне покоятся.

Тропарь, глас 4

Иже от юности Богомудре, желанием духовным в пустыню вселився, и единаго Христа возжелел еси усердно стопам вслед ходити; тем же и ангельстии чини зряще тя удивишася, како с плотию к невидимым кознем подвизася премудре; победил еси полки страстей воздержанием; и явися равноангелен на земли, Александре преподобне, моли Христа Бога, да спасет душа наша.

Кондак, глас 8

Яко многосветлая звезда, днесь в странах русских восиял еси отче, вселився в пустыню, и Христовым стопам последовати усердно возжелел еси; и Того святое иго на рамо взем честный крест, умертвил еси труды подвиг твоих телесная взыграния. Темже вопием ти: спаси стадо твое, еже собрал еси, мудре, да зовем ти: радуйся, преподобне Александре отче наш.

1. Соловьева И. Д. Преподобный Александр Свирский и его монастырь // София ⁵⁰. Новгород. 1998. № 4. С. 15–17.

2. Берташ А. Свято-Троицкий Преображенский Александро-Свирский мужской монастырь // ⁴² С. 359–374.

В 1484 г. преподобный Александр, ведомый ангелом, отошел в указанное ему Божией Матерью место близ реки Свирь, «леса и озер исполненное и красно отовсюду» – оттуда сиял ему небесный свет.

Царствование Ивана Васильевича III и его сына, Василия Ивановича (время основания монастыря), – очень значимое время в истории Российского государства. Это присоединение к Москве Новгорода, во владениях которого находилось Приладожье, свержение монголо-татарского ига, утверждение самодержавной власти и идеи «Москва – Третий Рим», спор преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского , время ересей и первого полного славянского перевода Библии . Всю жизнь пребывая вдали от исторических событий. Преподобный Александр, светоч монашества, в глубине лесов русского севера творил иную, духовную историю, удостоившись необычайных даров Святого Духа.

Для уединенных подвигов в 1506 г. преподобный Александр устроил себе отходную пустынь менее чем в 300 метров от общего жилища. Здесь в 1508 г. он сподобился явления Пресвятой Троицы в виде трех светоносных мужей – уникального в истории святости. Преподобный Александр обозначил это место часовней.

В самом монастыре во имя Пресвятой Троицы вскоре после явления преподобный Александр возвел первую деревянную столпообразную шатровую церковь . Для ее строительства великий князь Василий Иванович прислал искусных мастеров. Князь просил преподобного молиться за него и за Русскую державу. Освящен этот храм был по благословению Новгородского архиепископа Макария, впоследствии митрополита Московского († 1563). Преподобный возвел также деревянные Преображенский и в отходной пустыни Никольский храмы. Так со времени своего основания Александро-Свирская обитель состояла из двух рядом расположенных монастырей – Троицкого и Преображенского.

Под конец жизни преподобный Александр удостоился видения Пресвятой Богородицы, обещавшей не оставлять своим заступничеством обитель. На месте явления Божией Матери преподобный заложил за несколько лет до кончины Покровский храм из монастырского кирпича (строитель – московский мастер Игнатий). Бесстолпная одноглавая Покровская церковь , соединенная западным фасадом с трапезной, в своей нижней части является старейшей сохранившейся доныне монастырской постройкой конца первой трети XVI в. ²

Свирский монастырь возник на землях Великого Новгорода и на протяжении всей своей многовековой истории был тесно связан с ним. Находясь в составе Новгородской архиепископии, Свирский монастырь получал от ее владык благословение игуменам и антиминсы на престолы вновь возводимых церквей. В Новгород возили на продажу выловленную монастырскими слугами рыбу и приобретали всевозможные и необходимые для хозяйства предметы. Новгородские ремесленники исполняли заказы Свирской пустыни на написание икон и книг, изготовление окладов, церковной утвари и повседневной посуды. Многие вклады в монастырь поступали также из Новгорода.

Вместе с тем с момента своего основания Троицкий монастырь пользовался известностью и покровительством при великокняжеском дворе. Со времен царствования Василия III сложилась устойчивая традиция царских вкладов в Свирский монастырь. В казне хранились многие жалованные грамоты на владение вотчинами. Царские грамоты, каждая из которых подтверждала предыдущую, освобождали монастырские земли от налогов. Царь Иван Грозный в своих молитвах не раз обращался за помощью к Свирскому чудотворцу. а в посланиях в Кириллов Белозерский монастырь выделил его как высочайший нравственный образец среди многих других. Свирский монастырь пользовался также попечительством митрополита Макария. На время пребывания во главе обители игумена Дионисия (1582–1608 гг.) приходятся наиболее крупные пожертвования царя Федора Ивановича и семейства царя Бориса Годунова, члены которого не раз приезжали сюда на богомолье. На средства Федора Ивановича в эти годы рядом с Преображенским собором был возведен придел во имя преподобного Александра Свирского . В приделе была устроена каменная гробница преподобного, на которую были , возложены два покрова, датированные 1581 и 1582 гг. и присланные в монастырь от имени Федора Ивановича и Бориса Годунова. На покровах мастерицами царицы Ирины Федоровны, супруги царя Федора и сестры Бориса Годунова, были вышиты в полный рост фигуры преподобного Александра и тексты посвященных ему молитв.

К концу XVI в. Свирский монастырь превратился в один из богатейших в Олонецком крае. Но в 1612–1613 гг. процветавший монастырь был основательно разрушен и опустошен отрядами литовцев и поляков. Были убиты игумен Паисий и 59 иноков. Разрушены Покровская и Троицкая церкви, деревянная Преображенская, кельи, ограды и служебные постройки сожжены. Предвидя нападение, монахи успели спрятать в землю монастырскую казну и колокола, часть драгоценной утвари была отправлена на сохранение в Кирилло-Белозерский монастырь. Благодаря энергичным действиям нового игумена Феодорита, Свирский монастырь к концу 1680-х гг. достиг своего прежнего состояния.

На протяжении XVII в. в монастыре не прекращались строительные работы. С 1641 по 1644 гг. был поставлен новый каменный пятиглавый Преображенский собор с приделами Николы и Александра Свирского . В соборе в декабре 1644 г. были торжественно установлены в серебряной раке обретенные в апреле 1641 г. мощи Александра Свирского . Рядом с Преображенским собором в 1661 г. на средства московского дьяка Богдана Силина началось возведение каменной церкви пророка Захарии с колокольней и папертью. В 1620 г. на старом месте была срублена новая церковь Николы. В 1681 г. на южных вратах Троицкой части монастыря появилась церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи. Строительство церквей повлекло за собой постоянные работы в их интерьерах – создание иконостасов и переделки в них, размещение новых икон и их украшение серебряными окладами. В самом конце XVII в., в 1695–1697 гг., костромскими каменщиками во главе с Яковом Агафоновым был сооружен Троицкий собор взамен построенного преподобным Александром. В качестве образца для него послужила Новгородская Знаменская церковь. В создании икон для обширного Троицкого иконостаса в 1698–1699 гг. принимали участие иконописцы города Тихвина: монах Аарон и его сын Георгий с помощниками. Около 1709 г. Троицкий собор был полностью расписан фресками, которые создала артель костромских мастеров под руководством иконописца Леонтия Маркова.

Значительными денежными вложениями, участием в перевозках и трудом монастырских слуг Свирская обитель принимала участие в строительстве города Олонца (с 1647 г,), в работах по благоустройству Новгорода, в снабжении русской армии в период Северной войны, в строительстве Санкт-Петербурга. ¹

В 1723 г. к обители были приписаны 27 монастырей на огромной территории, охватывающей в современных границах северо-восток Ленинградской, север Вологодской и Архангельской областей, юг Карелии, в том числе Андрусовская, Сяндемская, Паданская, Климецкая, Кожезерская обители. Как подмонастырская слобода, наподобие Сергиева Посада, возник поселок (нынешняя Старая Слобода). В 1763 г. учреждается викарная кафедра Новогородской епархии, Александро-Свирский монастырь стал местом пребывания епископов Олонецких и Петрозаводских.

В войну 1812 г. монастырь пожертвовал на ополчение 2300 руб. и 15 фунтов серебра. При архимандрите Товии (1816–1819 гг.) был заведен обычай перенесения в престольный праздник мощей преподобного Александра из Преображенского монастыря в Троицкий и было опубликовано житие основателя обители.

В июне 1817 г. в монастыре преподобного Александра Свирского поселились схимонах Феодор и иеросхимонах Леонид, известные как возобновители старчества на Руси. В Свирской обители старцы основали «школу монашества», обучая учеников премудрости иноческих послушаний. Император Александр I при объезде северных владений, услышав о знаменитых старцах, пожелал с ними познакомиться. В числе учеников отца Леонида был также Димитрий Брянчанинов, будущий святитель Игнатий. «Он вполне подчинился руководству старца Леонида, который подвергал молодого своего ученика всевозможным испытаниям, желая изведать его нрав и увериться, что истинно его смирение. Это положило прочное основание всей его монашеской жизни». С октября 1892 г. в монастыре введено старчество – каждый инок отдавался под духовное руководство опытного старца.

27 июня 1858 г. у Святых врат, построенных в конце XVII в., обитель встречала высочайших гостей – государя Александра II с императрицей и августейшим семейством, в том числе будущим Александром III. 20 июня 1892 г. обитель посетил Иоанн Кронштадтский .

Последней и самой крупной постройкой в монастыре стало возведение в 1903–1904 гг. колокольни Преображенского монастыря. Колокола – как самый большой, новый, весом 532 пуда, так и древние, времен Иоанна Грозного, в Троицком монастыре – были полностью разбиты в 1920-е годы.

Послереволюционная история монастыря отличалась особым трагизмом. В ответ на декрет января 1918 г, жители близлежащих сел организовали «Союз охраны церквей и часовен» при монастыре, в который вошли до 1000 человек. Это озлобило местные власти. В ночь с 19 на 20 октября (ст. стиля) недалеко от монастыря были расстреляны чекистами «за контрреволюционные призывы и сопротивление» его настоятель, архимандрит Евгений, иеромонахи, казначей о. Варсонофий и о. Исаия, студент Казанской духовной академии Алексей Петров и мирянин Василий Столбовский.

Послание местного епископа Петрозаводского и Олонецкого Иоаникия Патриарху Тихону свидетельствовало: «Разгром обители произошел 23 октября 1918 г. В монастырь приехали с красноармейцами люди, называвшие себя комиссарами. Среди приехавших... оказались лица, бывшие ранее в монастыре послушниками и рабочими, которые хорошо знали положение имущества монастыря. Приехавшие отобрали в монастыре все, что можно. Они взяли все ценные вещи, многие очень важные в историческом отношении, содрали ризы с икон, отняли одежду и белье у монашествующих, захватили у них сахар, съестные припасы. Мало того, они заставили открыть соборный храм и начали распоряжаться в нем, как у себя дома. Без всякого стеснения, с полным надругательством над религиозными чувствами православного русского народа, они обращались с находившимися в храме мощами, самовольно вынули их из раки, а затем, вероятно, в оправдание своих возмутительных действий выдумали басню, будто бы вместо останков тела святого Александра Свирского они нашли лежащую восковую куклу. В самом священном месте храма – алтаре, они, не снимая шапок, разбирали престол, хватали священные предметы, кресты, Евангелия и священные сосуды. Наконец, они... напились допьяна».

Как указывает московский историк В. Ф. Козлов, впервые обнаруживший соответствующие документы, «увезены были все драгоценности, 40-пудовая рака преподобного, другие серебряные предметы. Красноармейцы глумились над вынутыми из раки мощами. Их решено было представить в Лодейное Поле «на суд местного населения», и лишь благодаря просьбам монахов останки были оставлены в монастыре. В тюрьму Лодейного Поля забрали архимандрита Назария и еще двух человек». Таким образом, именно в Свирском монастыре 22 октября 1918 г. было проведено первое официальное вскрытие святых мощей в Советской России. Президиум Исполкома Союза Коммун Северной области в конце 1918 г. рекомендовал Лодейнопольскому военкому мощи «продемонстрировать перед населением Лодейного Поля, после чего отправить в Петрозаводск в распоряжение Губсовдепа». 21 декабря 1918 г. они были увезены в уездный город – Лодейное Поле, освидетельствованы и помещены на обозрение в больничной часовне. В Троицком монастыре разместился артиллерийский дивизион.

В январе-феврале 1919 г. монастырь, где проживал 81 насельник и во владении находилась 1141 десятина земли, был закрыт. Его здания перешли в ведение главного управления музейного фонда, однако должность хранителя исполнял иеромонах обители Д. Птарев, и храмы продолжали действовать. Церкви были закрыты по решению Президиума Губисполкома от 29 ноября 1924 г. (фактически – в январе 1925 г.). Оставалась (до июня 1933 г.) только церковь святого Пантелеймона за Рощинским озером. Часть западных корпусов продолжали занимать монахи, работавшие в совхозе. В 1927 г. весь комплекс передали Губернской инспекции мест заключения для колонии на 600–1000 человек. С февраля 1931 г. до января 1938 г. здесь находилась крупнейшая в Советской России колония для проституток, в дальнейшем – «обычный» лагерь, который с перерывом на войну действовал до 1955–1956 гг. Ныне в Троицком монастыре продолжает находиться психиатрическая больница. (Данные 2001 г. – Сост.)

Мощи преподобного Александра Свирского были первыми, на кого упал удар беснующегося зла. Это и не удивительно. Святой Александр Свирский – единственный из новозаветных святых, кому воочию явилась Святая Троица, ему и выпала честь первому принять на себя все издевательства, нападки, заведомую ложь новоявленных богоборцев.

Шесть раз большевики подходили к мощам святого Александра Свирского , видно, сковывал их благоговейных страх перед святыней, трудно было вершителям зла переступить через него – «и бесы веруют, и трепещут» ( Иак.2:19 ). Убрав эту труднопреодолимую преграду, большевики объявили начало «кампании по ликвидации мощей», которая происходила с 1919 по 1922 гг.

Дальнейшая судьба мощей святого Александра Свирского была известна лишь крайне узкому кругу людей, которые предпочитали о ней умалчивать...

Поиск мощей преподобного был основан на вере в то, что мощи святого, лицезревшего Святую Троицу, не могли быть уничтожены никакими адскими силами, на вере в то, что они находятся под особым покровительством Господа. Поиск начался с благословения митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира.

Поиск мощей святого Александра Свирского осуществлялся путем изучения материалов государственного и научных архивов, фондов музеев. Из исследованных мест их возможного размещения в тот период однозначно была выбрана Военно-медицинская академия (ВМА). Академия располагала закрытым анатомическим музеем, возможностями для проведения экспертизы, а также особой политической благонадежностью руководителя кафедры нормальной анатомии. одновременно начальника ВМА, профессора В. Н. Тонкова.

Накануне и в день второго обретения мощи преподобного Александра Свирского мироточили, как и тогда, при первом обретении мощей (в 1641 г.). Только сегодня особенно мироточат ноги, как бы подкрепляя и утверждая нас, маловерных, в том, что он – святой Александр – сам снова пришел к нам. Снова явлена нам особая милость Господа и преподобного Александра Свирского .

Официальная передача мощей из ВМА произошла 28 июля 1998 г., в день равноапостольного великого князя Владимира, обновившего Землю Русскую святым крещением. Не является ли обретение мощей Александра Свирского , произошедшее в этот день, свидетельством начала нового обновления, свидетельством протянутой руки Божией и Божией Матери? ²

Память его празднуется месяца сентября в 28-й день

† 1541

О преподобном Иродионе сохранились лишь скудные сведения. Неизвестно, когда и где он родился, кто и какого звания были его родители. Он был учеником преподобного Корнилия Комельского (память преподобного Корнилия 19 мая) и подвизался в Комельской обители до самой его кончины. Когда же скончался преподобный Корнилий (в 1538 г.), в его обители произошли нестроения. Братия начали жить каждый по своей воле. Многие добивались начальнических должностей в монастыре, заботясь только о своей славе и о телесном покое. Но другие, храня в памяти образ святого учителя, восхотели подражать ему и предпочли узкий путь и жизнь, преисполненную скорбей и трудов. Стараясь найти уединение и избежать мирской суеты, они оставили Комельскую обитель. Одни отправились на восток, другие на север, к Белому морю. Тогда и преподобный отец наш Иродион, оставив Комельский монастырь, пришел к Белоозеру, к селению, называемому Илоское. На этом пустом и тихом месте и поселился подвижник. Создав здесь своими руками часовню, он ревностно трудился во славу Божию, беспрестанно воссылая пение и молитвы Господу. Срубил он также себе и небольшую келийцу. В строгом уединении отшельник прожил немного лет, но много потрудился для Господа. Одному Богу ведомы его великие подвиги: молитвенные бдения, пост, пустынные труды и страхи.

В одну ночь после продолжительного бодрствования преподобный погрузился в легкий сон. Тогда явился к нему ангел Господень и сказал: «Встань, старец!» Затем, указывая перстом, посланник Божий продолжал: «Иди на остров, который находится на озере Иле, и поставь там церковь во имя Пресвятой Богородицы в честь Ее славного Рождества, – иди, ибо Бог там уготовал тебе место».

Преподобный тотчас же проснулся; его охватили трепет и смятение, и он стал на молитву. Сильно поразило его необычайное видение, и он размышлял, что же будет далее. После молитвы, укрепившей его душу, исполняя волю Божию, он отправляется в путь. Придя на некоторую реку, он снова молился и во сне услышал звон на полуострове, который вдавался в озеро Ило и был необитаем. Этим звоном указано было свыше преподобному Иродиону место его подвигов. Вскоре подвижник пришел на указанное место и осмотрел его. Искателю уединения сильно полюбился этот пустынный полуостров, покрытый густым лесом, удобный для подвигов. Илоезеро, или Илозеро, находится в Белозерском уезде. Самая местность называется Озадками и представляет собою полуостров, вдавшийся в озеро Ило. Место поселения преподобного Иродиона отстоит на 42 версты от г. Белозерска.

Так как земля эта принадлежала одному христолюбивому мужу, по имени Анисим, то преподобный купил ее и поставил на ней церковь во имя Пресвятой Богородицы, честного и славного Рождества, как приказал ему ангел. При храме была устроена теплая трапеза. Построив церковь , преподобный благолепно украсил ее иконами, священною утварью и всем необходимым. Сам он поселился в трапезе церковной. Однако не долго преподобный Иродион подвизался и здесь. Услышав о добродетельной и благочестивой жизни преподобного, многие из окрестных жителей стали приходить к нему, прося его наставлений и поучений, и в благодарность приносили отшельнику пищу. Преподобный же приносимое раздавал нищим, а сам вкушал лишь столько, чтобы не умереть от голода.

Однажды на пустынный полуостров, по Божию изволению, пришел благочестивый муж, по имени Елисей, и принес святому пищу. Став перед трапезой, в которой жил преподобный, Елисей сотворил молитву и ждал ответа, но ответа не было. Постояв немного, Елисей во второй раз сотворил молитву, но и на этот раз не услышал ответного возгласа. Не получив его и в третий раз, посетитель удивился, потом, осмелясь, сам вошел в трапезу. Осматриваясь туда и сюда, Елисей сначала нигде не видел святого; только тогда он мог его заметить, когда подошел к печи: преподобный Иродион лежал на горящих углях. Ужаснулся Елисей. Преподобный же, думая, что он пришел по нужде и в скорби, быстро вышел невредимым из печи и сказал Елисею: «Бога ради, прости меня, брат».

Елисей же сильно поразился тем, что видел: печь была сильно растоплена, а преподобный лежал в ней, как в прохладном месте. Тогда святой строго запретил посетителю рассказывать о виденном им чуде. Елисей же после того, привязавшись всею душою, стал часто приходить к преподобному Иродиону. И все окрестные жители, мужи и жены, все чаще и чаще посещали подвижника, прося его святых молитв и благословения.

С течением времени у церкви, построенной преподобным Иродионом, стали погребать умерших, приходили и с другими церковными требами: крестить младенцев, совершать таинство брака. Являясь на пустынный полуостров толпами, крестьяне приносили с собою и угощение: мясо и хмельные напитки, ели, пили и шумели; упившись, спорили и ссорились, оглашая тихую окрестность скверными и срамными словами. Преподобный сильно тяготился этими беспорядками, весьма сожалел о том времени, когда на уединенном острове царила полная тишина и он один среди окружающего безмолвия возносил горячие молитвы Богу. Он усердно молил теперь Господа, чтобы мир и безмолвие возвратились в его пустыню.

Неохотно преподобный вступал в разговор с посетителями, с еще большей неохотой принимал их приношения, и то лишь для того, чтобы только не обидеть принесшего, а потом все раздавал нищим. Свои подвиги он усиливал все более и более: ночи проводил в молитвах без сна, непрестанно утруждал свое тело воздержанием. Каждую субботу причащался он Святых Христовых Таин.

Спустя некоторое время, преподобному Иродиону было возвещено ангелом Господним отшествие в новую, лучшую жизнь. Тогда священноинок Исаия, живший вместе с преподобным, приобщил его Святых Таин, и на следующую ночь преподобный Иродион отошел ко Господу. Когда на другое утро Исаия посетил преподобного, то увидел, что тело его лежит бездыханно, облеченное в схиму и с крестообразно сложенными на груди руками. Вся его келия была наполнена благоуханием. Тогда священноинок Исаия, почитатель преподобного Елисей и другие мужи, собрав