Мы возводим новый храм так, словно реставрируем

- Андрей Альбертович, как Вы полагаете, можно ли говорить о формировании в наши дни нового стиля церковной в архитектуре, как мы говорим о стиле древнерусского зодчества или храмового строительства XVIII века?

- Я не искусствовед, я практик. Поэтому я могу лишь ответить за себя и высказать свое мнение относительно того, что я вижу вокруг. Современного стиля нет. Он не выработался по многим причинам. В первую очередь – потому, что традиция церковной архитектуры была прервана после 1917 года и с нуля ее очень сложно возобновить. Начинают проектировать люди, у которых совершенно другая архитектурная практика, не связанная с Церковью. Нецерковный заказчик или попечитель, благотворитель имеет свои вкусы, не отличающиеся правильностью – а они влияют на стиль. Поэтому трудно представить, что у нас сейчас вдруг возникнет стиль. Но, с другой стороны, после начала перестройки прошло уже 25 лет. Наше предприятие свой первый храм начало строить в 1986 году. И можно сказать, что внутри нашей мастерской и вокруг нее – у тех, кто работает или работал с нами – стиль выработался. Но в то же время, все наши храмы разные. Это говорит о том, что в традиционной церковной архитектуре такое богатство форм, что специально выдумывать какой-то стиль просто бессмысленно. Поэтому у меня есть четкая позиция: проектируя и строя храмы, мы изучаем эту тему в целом. Мы не занимаемся другими темами, не отвлекаемся на торговые комплексы и многоквартирные дома. Только строим и реставрируем храмы.

- Вспомните свою первую работу.

- Первый храм, который мы строили в 1986 году, проектировал не я, а Андрей Радыгин. Это был замечательный архитектор, но в сорок два года, прямо на строительстве своего храма, он скончался. Замечательный храм, высокий холм, рядом часовенка, и там он похоронен – для церковного архитектора это, конечно, за счастье. Он в какой-то мере задал нам псковско-новгородскую стилистику. Я ее перехватил. Чем больше изучаешь – тем древнее хочется заглянуть. И понимаешь, что чем древнее искусство – тем оно честнее, чище. И в результате – тем оно красивее. Для меня очень важны древние формы и все, что этому сопутствует: и мозаики, и резьба, и богослужение, как оно было организовано, и песнопения, и облачения, и мелкая пластика, и сосуды. Все становится интересным. Сейчас в своих поисках мы находимся на уровне Византии. Православие пришло к нам в той форме, в какой оно было в то время в Византии. Сейчас делаем несколько проектов, основываясь на византийских аналогах. Мы не первые. С середины XIX века до начала XX византийская архитектура в ее неовизантийском варианте была очень распространена в России и, в частности, в Москве.

- Расскажите о своих новых проектах.

- В Сретенском монастыре мы участвуем в небольшом внутреннем конкурсе по благословению Святейшего. Участвует Моспроект-2 и мы. Для этого монастыря у нас была идея сделать храм, подчеркивающий преемственность от Византии. Подобную вещь мы сейчас создаем в Америке – очень архаичный храм на византийской основе. Огромный комплекс. Но для Сретенского монастыря Патриарх Кирилл и Сергей Семенович Собянин высказали мнение, что храм, посвященный Новомученикам Российским, должен быть выполнен в русском стиле. Поэтому мы взяли за основу архитектуру Соловков – у нас они ассоциируются с русской голгофой, 1937 годом. Конечно, храм не будет копией Соловецкого Спасо-Преображенского собора – это только тема. Кстати, мы спроектировали и Соловецкое подворье на севере Москвы, его еще не построили, там тоже прочитывается соловецкая тема, хотя нет ни одной прямой цитаты. А если вернуться к Америке – то там идея подчеркивает необходимость сделать византийскую архитектуру. В США в православную церковь приходят не только русские, но и американцы, армяне, грузины, словаки и другие. И храм общий – византийский. В данном случае это очень оправдано. Но разрабатывая стиль храма, я всегда опасаюсь, чтобы из него не получился «диснейлэнд» – если чрезмерно увлечься стилизацией.

- А не возникает потребности попробовать себя вне канонов традиционного церковного зодчества?

- Как у врачей есть специализация, так и в архитектуре она должна быть. Церковным проектированием не должны заниматься люди, которых по знакомству попросили или которые выиграли конкурс. Мы изучаем структуру храма, его символику, материалы, формы, находим аналоги. И мне неинтересно придумывать что-то новое, «самовыражаться». Эта потребность может появиться в следующих поколениях.

- У молодых специалистов?

- Я преподаю в МАРХИ, являюсь научным руководителем нескольких дипломников. Один из них впервые в моей практике делает решение, которое на первый взгляд кажется новаторским. Но он пошел по правильному пути: не стал придумывать, но задался целью очистить церковную архитектуру от стилевых наслоений. Взял просто жестко структуру храма: четверик, восьмерик, главка-сфера, как это изначально было. Ведь луковичка появилась у нас, на Руси: в Византии кровля была не нужна, а в нашем климате она необходима. Со временем ее форма становилась все выше, сказывалось влияние восточных соседей с их тюрбанами – и появилась луковичка или главка храма Василия Блаженного. Есть декор, который обусловлен символикой храма, а есть – имеющий лишь стилистическое значение. В том же барокко окна декорированы наличниками-«лопухами», как в нижнем, так и в верхнем ярусе. А в нижнем ярусе их вообще не должно быть, потому что свет должен падать сверху. Так вот, студент взял чистую форму храма, а потом уже ее пытается преподнести  современном прочтении. Как ни странно, меня он убедил.

- А что бы вы сказали о тенденциях, имеющих место в храмоздательстве вне «Товарищества реставраторов» и его соработников?

- Зачастую происходят достаточно странные вещи. На конкурсе по созданию православного храма для Парижа, проходившем недавно, мне непонятны все проекты, вышедшие в финал. Мы тоже в нем участвовали, представили три варианта, все – традиционные. Я считаю, что Россию и Францию объединяет единая стилистика романской архитектуры. Наш Владимир и европейская архитектура X – XIII вв. – это одно и то же. Можно было бы развить эту тему. Но в итоге конкурс выигрывает якобы русский храм, покрытый каким-то странным шлейфом, почему-то названным покровом, хотя покров имеет совсем другую форму.

- А более традиционные проекты не вызывают нареканий?

- Есть храмы, на строительство которых выделяются огромные бюджеты, с не очень внятной с точки зрения традиции архитектурой. Строгого канона церковного зодчества, записанного в правилах Церкви, нет. Но существует традиция. Храм, несомненно, должен быть очень красивым. Но не за счет того, что он полностью облицован итальянским мрамором, которым в самой Италии отделывают только главный вход, потому что он очень дорог. Есть вещи, на которые стоит тратить деньги: например, выполнить киот для храмовой иконы, украсить его. Сделать достаточно торжественным иконостас, престол – предметы, которые важны в богослужебном смысле. Но зачем тратить колоссальные средства, обкладывая храм мрамором снаружи? Когда у нас были значимые стройки, например, тот же Валаам, мы не заколачивали деньги в сами стены. Кирпичная стена. Возможности – огромные, только в архитектуре. Заказчики предлагали позолотить главки. Я встал грудью: зачем это? Сошлись на том, что золочеными стали только кресты и подзоры. Контраст почти черных крыш из натуральной меди с золотом, которого немного, но оно «играет», сияет, смотрится очень торжественно и празднично. А есть храмы, где даже крыши золотые, но такое огромное количество золота не смотрится. Золото – это блик, который акцентирует внимание на главном. Иногда золотые главки оправданы. Но обычно я рекомендую заказчикам делать медные главки, а с их золочением не торопиться: потом, если будут деньги, позолотим. А сейчас потратим средства на более важные дела.

- Приходилось ли вам сталкиваться с желанием заказчиков подчинить церковную архитектуру тенденциям современной моды?

- Вопрос, «почему у вас архитектура не современная» задают постоянно. Но эти вопросы происходят от незнания самой темы. Архитектура – это неотъемлемая часть богослужения. Здание существует для того, чтобы в нем совершалась служба. Оторвать архитектуру от богослужения невозможно: мол, здание будет современным, а то, что в нем происходит, останется прежним. А внутреннее убранство? А облачения? Те, кто говорит об осовременивании церковной архитектуры, не понимают, до какого абсурда это может дойти. Конечно, естественным образом все будет развиваться. А насильственно осовременивать ничего нельзя.

- И как удается отстаивать эту позицию?

- Нередко заказчик не представляет, чего он хочет, у него нет культуры церковного искусства. Он в этом не виноват – он вырос в Советском Союзе… И потолком красоты для него является какой-нибудь отель в Дубае. Увиденные там «красоты» он хочет воплотить в храме. Но это невозможно. Мне было легко работать вместе с архимандритом Зеноном: он авторитет, его все слушают. А он, конечно, сторонник архаичных вещей. Он, как бульдозер, расчищал поле для творчества. А теперь нам приходится самим все доказывать: что камень должен быть грубым, как хороша мозаика, выполненная прямым набором…

- Что такое прямой набор мозаики?

- Есть прямой и обратный набор мозаики. Обратный – это когда все выкладывается лицом вниз, а потом заливается раствором, и рисунок получается ровненьким, гладким. А при прямом наборе каждый кусочек смальты устанавливается на свое место, причем под определенным углом. И каждый фрагмент мозаики имеет свой угол отражения. То же самое и с росписью. Древняя роспись в храмах делалась не по «евроремонту», не по идеально гладкой поверхности штукатурки, а по грубой, кривой обмазке. И мы делаем криво – это наше кредо. Если рука у резчика дрогнула – это хорошо. Если попалась ракушка или доисторическое животное – мы его не зашпатлевываем и не замазываем. Если у нас идет «бесконечный» орнамент, то один цветочек не очень похож на другой, может даже по размеру отличаться. Потому что это – ручная работа. Из-под лазера выходит все одинаковое: гладенькое, бездушное – смотреть на это невозможно. В древних храмах стены были неровными, обмазывались руками, и поверх них делалась роспись. Старинная фресковая роспись матовая, но из-за того, что фрагменты имеют разные углы отражения, она находится не в одной плоскости, и изображение получается объемным, каким-то загадочным. Это мелочи – но это важно. А блестящая – живопись XIX–XX века. Ровненькая роспись, сделанная «по евроремонту», как сейчас требуют, получается бездушной, неживой.

- Вы всегда ратуете за натуральные материалы, или есть исключения?

- Например, деревянные купола в условиях Москвы я бы заменил на керамический лемех. Кремль весь покрыт керамическим лемехом. Тут как раз можно обратиться к современным материалам. С современной агрессивной экологической средой надо бороться с помощью современных материалов: различные гидрофобизаторы – они отталкивают воду, пропитки, препятствующие гниению и т.п. Единственное, что для нас принципиально важно, – все должно быть совместимо с технологиями, которые мы применяем. Если мы делаем стены, тратим деньги на то, чтобы это был натуральный кирпич, ручная работа, известковый раствор, который стоит дороже и работать с ним сложнее, делаем известковую штукатурку, затем покрываем ее составами, которые позволяют влаге и воздуху проходить через стены и выходить наружу – это принципиально. А если я возьму и покрою стену пластиковой пленкой – то все наши предыдущие усилия сойдут на нет. То есть, мы можем применять современные материалы, но только если они соответствуют требованиям церковного строительства – паро- и влагопроницаемости. Такие материалы есть – они используются в реставрации. Поэтому церковное строительство обходится несколько дороже, чем постройка обычного дома. В церкви все должно делаться по реставрационным технологиям: мы возводим новый храм так, как будто мы его реставрируем – но с нуля.

Беседовала Алина Сергейчук.

Издательство "ORTOX Русиздат" Журнал «Церковный Строитель» №30, 2011 г.